– Ваше предложение, конечно, привлекательно, – промолвила Амалия задумчиво и как-то печально, словно ей приходилось переступать через что-то такое, чего в иных обстоятельствах она не решилась бы переступить никогда и ни за что на свете. – Но я, поймите меня правильно, не могу ответить вам сразу…
Готшильд снова было вскочил, но Амалия ласково закрыла ему рот своей ладошкой. Барон принялся ее истово целовать, а она продолжила:
– Я должна подумать…
– Только скорее, умоляю вас!
– Когда вы уезжаете в Вену?
– Это зависит от вас, – едва смог промолвить Готшильд, пребывая в счастливом экстазе. Обладать такой женщиной – да он никаких денег для этого не пожалеет!
– И все же я должна подумать, барон, – повторила Амалия. – Понимаете, решение, которое я должна принять, очень не простое для меня. Оно может перевернуть всю мою жизнь, а я пока совершенно не готова к этому. Вы понимаете меня?
– Понимаю, понимаю, – скороговоркой ответил банкир. – И все же я прошу вас принять его побыстрее.
– Я постараюсь, – ответила Амалия и опустила свою прелестную головку.
Все. Банкир был у нее в кармане.
* * *– Да, я знаю эту пани, – мельком взглянув на фотографическую карточку Ольги фон Штайн, ответил приказчик модного и, верно, самого дорогого дамского магазина в Варшаве Густава Броневицкого.
Ренке облегченно выдохнул и задал следующий вопрос:
– А вы, случаем, не знаете, где она живет?
…До магазина Броневицкого в доме «Под Базилишком» Владимир Августинович уже побывал в салоне «Богема» на Рыночной площади и в «Парижских модах». Владелица «Богемы» пани Заславская, к которой Ренке провел приказчик салона, даму на фотографической карточке признала, но не знала ни как ее зовут, ни где она проживает.
– Она была-то у нас всего один раз, – припомнила Заславская, совершенно беззастенчиво разглядывая статного Ренке, который пришелся ей явно по душе. – Кажется, она купила шляпку из тонкой французской соломки и взяла ее с собой, вместо того чтобы приказать доставить покупку на дом. Так что сами понимаете, где ваша сестра живет, мы, к сожалению, не знаем и знать не можем. А может, это и не сестра вам вовсе, а? – усмехнулась Заславская, и Влодзимешу показалось, что она даже игриво подмигнула ему. – Может, вы разыскиваете свою даму сердца, которая сбежала от вас с каким-нибудь богатым хлыщом, а? Я бы, к примеру, – владелица салона, сощурившись, пристально посмотрела на Влодзимеша, – от такого, как вы, не сбежала бы никогда…
Ренке в ответ на это сделал несчастное лицо и, поблагодарив за столь своеобразный и прозрачный комплимент в свой адрес, промолвил, что барышня в действительности его родная сестра, которую он безуспешно пытается разыскать уже не первый год. И вот, казалось, встреча с ней уже совсем близко, но, увы, он никак не может установить адрес ее проживания. А это разбивает ему и так уже исстрадавшееся неизвестностью и тревогами сердце. Тем более что после смерти родителей сестра для него единственное родное существо.
– Не посоветуете, где могут о ней знать? – с надеждой спросил Влодзимеш.
Заславская, еще раз взглянув на фотографическую карточку «баронессы», назвала два адреса: дом «Под Базилишком» Густава Броневицкого и ателье «Парижские моды» на Новы Свят.
– Такая пани, как ваша сестра, вполне может одеваться именно там, – добавила Заславская на прощание, явно сочувствуя молодому человеку.
Названные адреса Владимир Августинович знал и держал их на примете, но то, что владелица «Богемы» тоже назвала именно их, подтвердило правильность его рассуждений. Ренке счастливо улыбнулся: он находится на верном пути.
Добравшись до «Парижских мод», сыщик показал фотографическую карточку поочередно двум приказчикам, однако в этом магазине про «сестру» ничего не знали и даже никогда ее не видели. И Ренке отправился искать дом «Под Базилишком».
Он нашел его именно по вывеске, так как эту часть Варшавы знал неважно, а уж посещать дамские магазины ему и вовсе не приходилось.
Вывеска гласила:
ВСЕ НОВОСТИ
НЫНЕШНЕГО СЕЗОНА
ПОСЛЕДНЯЯ НОВИНКА СЕЗОНА
ФАСОН «ЛЮКЕНС», ПОЛУЧЕН В МАГАЗИНЕ
Г.Г. БРОНЕВИЦКОГО «ПОД БАЗИЛИШКОМ»
Колоссальный выбор шляп! Модели французских, итальянских, варшавских фабрик. Богатый выбор цветов, лент и перьев. Прием заказов и переделки, изящная работа. Цены гораздо дешевле, нежели в других магазинах и салонах города. Готовые жакеты, саки, блузки; для заказов солидный выбор материи. Дешево продается готовое женское платье; для заказов лучшие материи. Цены недорогие. Купившим шляпку и платье предоставляется скидка 10 процентов.
Готовый к услугам, Густав Броневицкий
Ренке вошел в магазин, подождал, покуда освободится приказчик, и достал фотографию. И прибавив в голос как можно больше жалости, спросил про «сестру». Приказчик понимающе кивнул и просто отвечал:
– Знаю. Мы ей доставляли покупки два раза. – Он посмотрел на Влодзимеша. – У вашей сестры замечательный вкус. И вообще, она… она… – он мечтательно закатил глаза под лоб и надолго замолчал.
– Так где, вы говорите, она проживает? – прервал мечтания приказчика Владимир Августинович.
– Что?
– Я говорю, вы меня крайне обяжете, если сообщите адрес проживания моей дорогой сестры, – немного раздраженно произнес Ренке. – Видите ли, мы с ней не виделись восемь лет, и я после столь долгой разлуки просто сгораю от нетерпения поскорее увидеться с моей любимой сестрой и поскорее прижать ее к своей исстрадавшейся груди.
– Понимаете, нам нельзя сообщать адреса наших клиентов посторонним людям, – робко заметил приказчик.
– Вот это правильно, – Ренке кивнул и одобрительно посмотрел на приказчика. – Правила и инструкции следует соблюдать неукоснительно, – добавил он на полном серьезе. – Иначе не будет порядка. Да и неприятностей потом не оберешься, верно ведь? – посмотрел Владимир Августинович прямо в глаза приказчика.
– Совершенно верно, – ответил тот.
– Но мне сообщить адрес можно, – заметил Ренке. – Потому что я человек не посторонний. Я – брат.
– Но…
– Никаких «но», – прошипел Влодзимеш, схватив приказчика за шею. – Говори, иначе я тебе шею сломаю.
Он немного усилил хватку, и приказчик скривился от боли.
– Говори немедленно, ну!
Приказчик молчал.
Тогда Ренке сжал своими железными пальцами приказчикову шею и резко потянул вниз. Приказчик со стуком приложился лбом к прилавку, попытался было выпрямиться, но не смог. Человек, ищущий по фотографии свою сестру, держал его крепкой хваткой.
– Адрес, – жестко произнес Влодзимеш.
Приказчик что-то промычал.
– Говори яснее, – приказал Ренке. – Не расслышал.
– Она живет в самом конце улицы Видок в «Доме под вязами», – сдавленно проговорил приказчик.
– Как она представлялась, когда делала у вас покупки? – продолжал спрашивать Ренке.
– Амалия Шульц, – пробормотал приказчик и только после этого почувствовал, что хватка «брата» ослабла.
– Ну вот, можем же, когда хотим, – добродушно улыбаясь, произнес Влодзимеш, отпуская шею приказчика. – Благодарю вас. Да, и еще… – Улыбка исчезла с лица «брата», словно ее стерли ластиком. – Во избежание неприятностей советую вам никому не говорить о нашем с вами разговоре. – Поверьте, – Ренке поправил у приказчика свернутый набок галстук, – это для вашего же блага. Вы все поняли?
Приказчик что-то пробормотал.
– Не слышу! – повысил голос Влодзимеш.
– Понял, – громче и отчетливее ответил приказчик.
– Вот и хорошо, – опять добродушно улыбнулся Ренке и добавил: – До видзення.
– До видзення, пан, – повторил за ним приказчик и стоял почти не дыша, покуда за молодым господином с железными руками не закрылась магазинная дверь.
Глава 11 С КЕМ ИМЕЮ ЧЕСТЬ?
– Значит, Амалия Карловна Шульц, вдовица? На пансион покойного пастора умудряется снимать дом с усадьбой и одеваться в лучших и самых модных магазинах Варшавы? Думаю, вы правы. Это она.
Пристав Щелкалов посмотрел на Ренке и внутренне похвалил сам себя. Еще бы: вся российская полиция с ног, можно сказать, сбилась, разыскивая аферистку и мошенницу Ольгу фон Штайн, а она вовсе и не генеральша теперь, а вдова магдебургского пастора Амалия Шульц. И нашел ее всего-то за несколько дней совсем молодой еще человек, едва миновавший юношеский возраст, какового он выпросил из сыскного отделения. Честь и хвала им обоим. Ведь что важно в этой жизни? Служить отечеству честно и не посрамить рода своего.
А род у пристава Щелкалова был знатный…
Все Щелкаловы вышли из старомосковского дворянского рода, не шибко известного, но довольно богатого вотчинами и имениями.
Пращур пристава, Яков Васильевич Щелкалов, был рядовым дьяком, то бишь мелким государевым служащим по гражданской стезе. Кажется, он начинал писцом и дослужился до одного из секретарей Посольского приказа. Прославился он тем, что народил двух думных дьяков, Андрея и Василия, которые во времена Ивана Грозного и Бориса Годунова занимали самые видные посты и заведовали Разрядным и Посольским приказами, что было равнозначно постам министров внутренних и иностранных дел. Это было равнозначно тому, что ежели бы какой-нибудь мещанин, поступив на воинскую службу, дослужился бы вдруг до чина генерал-фельдмаршала. Кроме того, в сродственниках у Щелкаловых были князья Пожарские и родовитые дворяне из числа Годуновых, Чепчуговых, Сукиных и Зюзиных.
Пращур пристава, Яков Васильевич Щелкалов, был рядовым дьяком, то бишь мелким государевым служащим по гражданской стезе. Кажется, он начинал писцом и дослужился до одного из секретарей Посольского приказа. Прославился он тем, что народил двух думных дьяков, Андрея и Василия, которые во времена Ивана Грозного и Бориса Годунова занимали самые видные посты и заведовали Разрядным и Посольским приказами, что было равнозначно постам министров внутренних и иностранных дел. Это было равнозначно тому, что ежели бы какой-нибудь мещанин, поступив на воинскую службу, дослужился бы вдруг до чина генерал-фельдмаршала. Кроме того, в сродственниках у Щелкаловых были князья Пожарские и родовитые дворяне из числа Годуновых, Чепчуговых, Сукиных и Зюзиных.
Сам пристав Яков Васильевич Щелкалов происходил от знаменитого думного дьяка Василия Яковлевича Щелкалова, который владел несколькими селами и деревнями в Московском уезде. Василий Яковлевич был весьма богат и управлял во времена Бориса Годунова Посольским приказом, Нижегородской четвертью, Казанским дворцом, Стрелецким приказом и Разрядной избой, исправляя обязанности премьер-министра (в переводе на текущее время), а к началу семнадцатого века получил в руки и государеву печать, сделавшись канцлером российской державы. Ни до него, ни после него никто таких вершин в государстве, не будучи боярского и княжеского родов, не достигал. Ну как тут ударить в грязь лицом, имея таких выдающихся предков? Никак не можно.
Поэтому, выслушав доклад секретного агента Ренке, Яков Васильевич принял единственно правильное решение: брать «пасторскую вдову Амалию Шульц» немедля, после чего устроить ей очную ставку с Полторацким-младшим. А когда тот узнает ее как «баронессу фон Гольстен», незамедлительно передавать дело судебным следователям. Те доведут дело до ума, и суд отправит бывшую генеральшу следом за своей кумиршей Сонькой Золотой Ручкой туда, куда Макар телят не гонял.
* * *Надо всегда доверять своей интуиции. По крайней мере, прислушиваться к ней, ибо ничего в этом мире не происходит «просто так».
Поначалу ей показалось слишком хмурым утро. Утро, которое наступило через двое суток после визита к ней барона Готшильда.
Потом вдруг пришла мысль, что надо уезжать из Варшавы.
Куда?
Куда угодно, лишь бы за границу!
Стало быть, надо скорее принимать предложение банкира и ехать с ним в Вену.
Она быстро оделась и пошла в ближайшее почтовое отделение, где имелся телефон.
– Барон? – спросила она в трубку, когда их соединили.
– Да, – ответил мужской голос. – С кем имею честь?
– Это Амалия Шульц, – ответила Ольга Григорьевна и поспешно добавила: – Я согласна ехать с вами.
– Замечательно! – Трубка едва не подпрыгнула в руках бывшей генеральши. – Вы приняли совершенно правильное решение. Теперь, когда вы решились на столь…
– Только у меня к вам имеется одна просьба, – не дала договорить барону Готшильду Амалия.
– Для вас – что угодно, – сладко пропела трубка. – Приказывайте, моя королева.
– Я настоятельно прошу вас, чтобы мы уехали сегодня и как можно раньше, – твердо сказала Амалия. – Пусть при оформлении бумаг я буду вашей кузиной, хорошо?
– Ваше желание для меня закон! – возбужденно отозвалась трубка и снова чуть не выскочила из рук «вдовицы».
– Решение далось мне не просто, – добавила она, – и я опасаюсь, что могу передумать. Так что поторопитесь, барон…
– Да, да. То есть нет! – Готшильд и вправду очень волновался. – Ни в коем случае! – уже явно нервически воскликнул он. – Я не позволю и не допущу, чтобы вы передумали, и тотчас поеду… нет, уже еду! – немедленно выполнять это ваше условие! Сегодня, – голос его ликовал, – именно сегодня мы уедем с вами из этой ужасной страны в Вену, столицу цивилизованного государства, где мы… где нас…
– Хорошо, я жду вас у себя, как только вы будете иметь на руках билеты, – снова не дала договорить банкиру Амалия. – Поторопитесь, дорогой барон…
Последние слова, сказанные Амалией-Ольгой, надо полагать, повергли барона в неописуемый восторг. Закончив с ней разговор, банкир немедленно занялся приобретением билетов и оформлением прочих бумаг на себя и «свою кузину», что при наличии его напора и его денег совершилось в самые кратчайшие сроки.
Поезд на Вену отходил в шестнадцать тридцать пополудни, так что времени для сборов было предостаточно; и в то же время отъезд должен был случиться довольно скоро, что порадовало Амалию. Собралась она быстро, благо была практически всегда готова к тому, чтобы незамедлительно и без проволочек покинуть свое место жительства. С момента бегства из Петербурга это правило было неизменным и неукоснительно соблюдалось.
Барон Готшильд заехал за ней за час до отхода поезда. Он был в дорожном костюме, деловит и сильно возбужден предстоящей дорогой, а главное, тем, что должно было случиться сегодня: обладание красивейшей из женщин, страстно желаемой им. В своих грезах, особенно после телефонного звонка Амалии, он уже не раз представил себе, как все это будет происходить. Сладкие грезы будоражили рассудок и плоть. Во всем теле наблюдалось томление и сильнейшее желание. Он не мог больше думать ни о чем.
Амалия же, в отличие от барона, была собранна и деловита. Она не начала разговор сразу о деньгах, отложив его на более удобное время, каковым считала пребывание их вдвоем в двухместном купе. Она решила завести разговор о «гонораре» именно в тот момент, когда банкир, снедаемый страстью и похотью, решит, что настал момент овладеть ею. Вот тогда-то она и назовет сумму, которую Готшильд выложит с ходу, поскольку думать ни о чем, кроме соития с ней, уже не сможет. Потом она благосклонно примет предложенную сумму и отдастся разок-другой изнывающему от желания банкиру. А дальше будет видно…
Собственно, так оно и случилось.
Проехав границу, они поужинали в ресторане и прошли к себе в купе. Барон тотчас завел разговор о неге и наслаждении, которое он сейчас испытывает и которого могло бы быть несказанно больше, если Амалия проявит к нему, так сказать, благосклонность и осчастливит его так, как он никогда не был счастлив в своей предшествующей жизни.
Амалия взглянула на него своими влажными блестящими глазами, и банкир начал таять. Теперь можно было лепить из него все, что пожелаешь, и Ольга Григорьевна пожелала получить вперед семьдесят пять тысяч австрийских крон. Сумма хоть и поразила Готшильда своим масштабом, но охладить не смогла. Он тут же у нее на глазах выписал чек на семьдесят пять тысяч и припал к ее шейке.
Амалия не противилась.
Когда его руки стали скользить по ее телу, мять грудь и проникли под платье, а потом и кружевные штанишки, она лишь покорно развела ножки в стороны, пропуская его ладонь. Стянув панталоны, банкир задрал ее платье и приник губами к низу ее живота. После чего судорожно стянул с себя брюки и вошел в нее, издав тонкий и совсем не мужской стон. После несколько дерганых движений он закатил глаза, выгнулся… Затем блаженно откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза в сладкой истоме. Вскоре истома прошла, зато пришла мысль: а не много ли он заплатил за столь божественное, но довольно кратковременное наслаждение? Мысль эта начала портить ему настроение. Амалия, словно угадав, о чем думает Готшильд, разлила по бокалам вино, свой пригубила, а полный подала барону.
– Выпей, милый, – обворожительно произнесла она и улыбнулась так, что естество банкира вновь проснулось и стало набирать силу. Гнетущие мысли о потере денег улетучились и вновь уступили место желанию блаженства.
Второй заход был неистов и долог. Мир дважды уплывал из-под ног Амалии, прежде чем барон излился в нее. Он впал в блаженную нирвану, а затем глаза его сомкнулись, и он полностью отдался во власть Морфея.
Его разбудил кондуктор:
– Вена будет через полчаса, господин барон.
Готшильд кивнул, потянулся и сел на диване.
– А где дама, что ехала со мной? – спросил он, оглядевшись и не найдя Амалии.
– Так она сошла, – удивленно ответил кондуктор.
– Как сошла? – спросил банкир, холодея. – Куда сошла?
– Сошла, и все, – удивился кондуктор. – И передала, что вы велели разбудить вас за полчаса до приезда в Вену.
Кондуктор откланялся и ушел. Барон, в голову коего вдруг полезли всяческие нехорошие мысли, бросился к своему саквояжу и, нервически дергая замок, открыл его. Затем, схватившись за сердце, стал сползать по кожаному дивану на пол; несколько раз открыл рот, силясь закричать, но никакого звука не последовало. Рот его беззвучно открывался и закрывался, и криков о помощи никто не услышал.
Началось с того, что у него сильно заломило затылок. Он поднял было руку, чтобы потрогать его, но рука не поднялась. Подняться на ноги тоже не удалось. Во всем его теле живыми остались только глаза. Барон скосил их в раскрытый саквояж и снова увидел, что он пуст. Денег в размере восьмидесяти тысяч крон и ценных банковских бумаг на общую сумму двести тридцать тысяч русских рублей серебром не было. Не было и бриллиантовой подвески, которую он вез своей дражайшей супруге на день ее пятидесятилетия.