– Не здесь? – посочувствовал Костечкин.
– Не здесь, – согласился Громов, вставляя в рот сигарету. – Пристегнись-ка, Андрюша. Теперь я буду ехать очень быстро.
«А до сих пор разве вы ехали медленно?»
Вопрос, просившийся на язык, так и не прозвучал. Костечкин, чувствуя себя пассажиром стартовавшей ракеты, предпочел молчать и надеяться, что эта безумная гонка когда-нибудь закончится. Лучше – благополучно, хотя в это верилось с трудом.
Глава 21 На краю
1
В том, что он попал по адресу, сомнений почти не было, а те, которые имелись, рассеялись, когда Ивасюк обнаружил, что за цехом, где он решил пристроить свой «Форд», припрятана еще одна машина – зеленый «Опель» с давно остывшим двигателем.
Держа пистолет наготове, подполковник проник под своды бетонной громадины. Здесь вовсю гулял ветер, и сложная комбинация из жидких прядей, которую Ивасюк носил на лысине, моментально рассыпалась. Отклеившиеся от головы волосы торчали во все стороны неопрятными лохмами. Сзади и по бокам они были слишком сальными и слишком длинными, чтобы украшать немолодого грузного мужчину, не являющегося ни поэтом, ни художником, ни даже стареющим рок-музыкантом.
– Паскудство какое, – ворчал Ивасюк. – Вот возьму и обреюсь налысо.
До ближайшей парикмахерской было далеко, а здесь беспрепятственно гулял хулиганистый ветер. Его порывы не позволяли заправить волосы за уши, и вскоре Ивасюк оставил их в покое. Все равно зрителей пока не наблюдалось. А тем, которые могут появиться, недолго придется любоваться растрепанным подполковником. Им будет не до веселья, вот уж нет. Потому что замначальника оперативного отдела РУБОП явился сюда не комедию ломать, а совсем даже наоборот.
Уф-ф… Уф-ф… Уф-ф…
Тяжелым танком переваливаясь через холмы и канавы, он совершал обход территории. Гражданин Бреславцев, он же лидер ОПГ Леха Каток, выбрал очень подходящее место для убежища. В такой глуши никто ни криков не услышит, ни выстрелов. А когда все закончится, можно будет позволить себе расслабиться. Двести граммов водки для начала – в самый раз, решил Ивасюк. Через несколько секунд, остановившись как вкопанный, он твердо решил: двести пятьдесят – и ни каплей меньше.
Обнаруженный в дальнем конце цеха Леха уже не мог дать никаких показаний. Разве что на Страшном суде, в который Ивасюк не верил. Сверзившийся с пятнадцатиметровой высоты бандит угодил прямиком на железобетонную плиту. Если даже она дала трещину, то что говорить о человеческой голове. На то, во что она превратилась, смотреть не хотелось. Вместо этого Ивасюк задрал голову, да так, что редкие пряди волос рассыпались у него по плечам.
Там, наверху, в потолочном перекрытии зиял сквозной проем, за которым виднелся прямоугольный фрагмент осеннего неба. Скорее всего, в него и провалился Леха. Сослепу, с дуру или по чьей-то злой воле?
– Эге-гей! – подал Ивасюк голос. – Есть тут кто-нибудь живой?.. Ау-у?
Выждав минуты две, он уже опустил голову и собирался уходить, когда его окликнули сверху:
– Подождите!.. Вы кто?..
– Я? – Ивасюк вскинул голову.
Высоко-высоко, на фоне свинцового неба, появилась женская голова, свесившаяся вниз. Незнакомка лежала на животе и тревожно заглядывала сверху в тот самый прямоугольный проем, который стал роковым для Лехи Катка. Даже издали было заметно, что ей в последнее время приходилось несладко.
Не прибегая к дедукции, Ивасюк заключил, что видит над собой дочь Громова. Того самого фээсбэшника, который якшался с покойным гражданином Бреславцевым и мог знать то, что ему не следовало знать.
– Тебя Еленой зовут? – прокричал Ивасюк. Это и был его ответ на прозвучавший вопрос. Люди почему-то убеждены, что незнакомцы, окликающие их по имени, не могут причинить им вреда. Обращаясь к дочери Громова, Ивасюк давал ей понять, что он здесь человек не посторонний и вовсе не случайный. – Отец запаздывает, Лена. – Он по-акульи осклабился. – Мы с ним разделились и разъехались на поиски в разные стороны. Я успел первым, видишь?
Ивасюк хотел развести руками, но удержался. Совершенно неуместный театральный жест, когда ты прикрываешь корпусом пистолет, который показывать рановато.
– Вы знакомы с отцом? – удивилась Громова.
– Олег Николаевич был моим сослуживцем. Еще там… – Неопределенный взмах головой. – Ну, вы понимаете.
– Понимаю, – обрадовалась собеседница. – Тогда несите сюда доску поскорее.
– Доску? Какую доску?
– Которая лежит рядом с… В общем, волочите ее сюда. Без нее нам не выбраться.
«И до вас не добраться тоже», – справедливо рассудил Ивасюк.
Подхватив валявшуюся рядом с трупом доску, слегка заляпанную кровью, подполковник взвалил ее на плечо и начал восхождение, оказавшееся трудным, но вовсе не таким долгим, как можно было предположить, глядя на его тучную фигуру. Громова руководила им сверху и заранее предупредила, что при подъеме на леса требуется предельная осторожность. Деревянная конструкция угрожающе поскрипела под почти девяностокилограммовым подполковником милиции, но выдержала. А с доской он управился легко, зашвырнув ее наверх.
– Давайте ее сюда, – поторапливала майорская дочь того, кого считала своим спасителем.
Сравнивать ее с ободранной кошкой было бы слишком несправедливо по отношению к последней. Грязные волосы спутаны, лицо в подозрительных разводах и царапинах, на ногах драные колготы. Натуральная бомжиха с привокзальной площади, и только.
– Где же ты рукав потеряла? – укоризненно спросил Ивасюк, вскарабкавшийся на бетонный настил.
– Не важно. Перебрасывайте доску. У дочери жар под сорок, наверное.
– Потерпи немного.
Пыхтя, Ивасюк для начала соорудил пробный мостик между двумя стопками кирпичей и прошелся по нему, пробуя на прочность опору под ногами. Путешествие прошло успешно. Подполковник приободрился настолько, что даже забыл на время о своей не слишком удачной прическе. Балансируя руками, он двинулся в обратном направлении.
– Не занимайтесь вы ерундой! – нервничала майорская дочь. – Переходить на другую сторону мне, а не вам. А у меня уже есть некоторый опыт, я справлюсь.
– Верю. – Ивасюк побагровел, передавая доску через провал. – Держи… Теперь укладывай… Ровнее, ровнее!..
– Так, – пробормотала Громова, трогая мостик ботинком. – Сейчас возьму Анечку на руки и к вам. Кстати, вас как зовут?
– Мы с твоим отцом называем друг друга по старинке: «Привет, мол, товарищ майор…» – «Здорово, товарищ подполковник»… Хе-хе-хе. – Ивасюк заметил вдали белую точку спешащей к цеху машины, но фиксировать на ней внимание не стал, чтобы не выдать себя остановившимся взглядом. Поводя зрачками из стороны в сторону, он скучно предложил: – Ты бы поторапливалась, Елена. Неровен час, дождь пойдет. Совсем застудишь Анечку.
– Ой, и в самом деле!
Как только дочь комитетчика исчезла за единственным дверным проемом в сплошной стене, Ивасюк расставил руки «самолетиком» и с неожиданным проворством перебежал на противоположный край пропасти.
Это было довольно забавное зрелище. До тех пор, пока он не ступил на бетонную плиту и не извлек из кармана временно сунутый туда пистолет Макарова.
2
Если бы Громов подъехал с другой стороны и обнаружил две посторонние машины, приткнувшиеся за зданием цеха, он, скорее всего, действовал бы иначе. Но вокруг было пусто и тихо, а Ленка туманно намекнула по телефону, что опасаться Лехи Катка не стоит. Обнять бы скорее своих дорогих девочек – вот и вся стратегия с тактикой.
Положив руку на плечо Костечкина, намеревающегося выбраться из «семерки», Громов тихо сказал:
– Остаешься здесь.
– Почему это? Что вы меня все время на скамье запасных держите? Сколько можно!
– Кому-то нужно стеречь машину, Андрюша. Я не хочу, чтобы с ней что-нибудь приключилось за время нашего отсутствия.
– Да что с ней сделается? – запальчиво спросил Костечкин.
– В таком безлюдном месте – что угодно, – просто ответил Громов. – Взгляни-ка туда. – Он кивнул на дальний конец здания. – Как думаешь, чем там интересуется воронье?
– Ну… Не знаю.
– Вот и я тоже не знаю. Поэтому твоя задача обеспечивать тылы.
– Тылы, – пробурчал Костечкин, обиженно шмыгая носом. – Все время сплошные тылы. А я, между прочим, в задержаниях уже шесть раз участвовал, вот.
– Тем более должен понимать, – внушительно произнес Громов. – В общем, надеюсь на тебя, Андрюша. Бди.
– Ну, давайте я хотя бы…
– Все. Прения закончены!
Неожиданно меняя направление, Громов двинулся в глубь цеха, туда, где при его приближении неохотно взлетели черные птицы. Их карканье, усиленное эхом, выражало явное неудовольствие действиями человека. Воронам не нравились живые люди. Они предпочитали иметь дело с мертвыми.
Громов замер над распластанным телом. Лица у трупа практически не было, но вороны были здесь ни при чем. Человек ударился при падении головой, вот и вся нехитрая история последних секунд его жизни. Судя по сложению и покрою одежды, был он молод – лет 20–25. Слетевший с ноги башмак Громову ни о чем не говорил, а вот обнаруженный на земле пистолет заставил предположить, что труп принадлежит тому самому Лехе Катку, встречи с которым пришлось искать так долго и так упорно.
Громов замер над распластанным телом. Лица у трупа практически не было, но вороны были здесь ни при чем. Человек ударился при падении головой, вот и вся нехитрая история последних секунд его жизни. Судя по сложению и покрою одежды, был он молод – лет 20–25. Слетевший с ноги башмак Громову ни о чем не говорил, а вот обнаруженный на земле пистолет заставил предположить, что труп принадлежит тому самому Лехе Катку, встречи с которым пришлось искать так долго и так упорно.
Стало понятно, что имела в виду Ленка, когда позвонила утром.
«Леха ничего не слышит. Хотя он и рядом».
Рядом? Значит, дочь и внучка где-то здесь. Почему не окликают Громова и не показываются ему на глаза? Да потому, что обеих доконали испытания, выпавшие на их долю. Страх смерти, постоянное напряжение, холод, наконец. Когда Ленка просила Громова поспешить, она имела в виду именно это. Он хорошо знал свою дочь. Девчонка была способна на многое, но заманивать отца в ловушку она не стала бы ни при каких обстоятельствах.
– Лена! – крикнул Громов, озираясь вокруг. – Анечка!
В ответ послышалось что-то похожее на сдавленный стон. Запрокинув голову, Громов поискал глазами признаки человеческого присутствия, но ничего не увидел. Бетон, металлические конструкции, все холодное, неподвижное, неживое. Откуда же прозвучал невнятный голос? Пытаясь сориентироваться, Громов продолжал стоять на месте, внимательно осматривая пустынное здание.
Над головой раздался слабый шорох. Ощутив корнями волос какое-то движение над головой, Громов автоматически упал на бок. Когда он перекатился на спину, держа перед собой направленный стволом вверх «универсал», туда, где он только что стоял, мягко упало пальто. То самое, в котором ушла Ленка, когда ее затребовали бандиты. Только очень грязное и почему-то без рукава.
У бедняжки не осталось сил подать знак каким-нибудь другим способом. Может быть, она лежала сейчас там, наверху, связанная или даже раненая. А Громов как последний остолоп топтался на месте и неизвестно чего ждал.
– Я иду к вам, Леночка!
«…ночка… чка…» – обрадовалось эхо.
Перепрыгивая через три ступени, Громов ринулся наверх. Еще никогда он не преодолевал лестницы с такой поспешностью, хотя ему казалось, что подъем длится невероятно долго. Когда путь ему преградили леса, он взлетел на них с легкостью юного акробата, а когда, подтянувшись, забрался на последнюю плиту перекрытия, то почувствовал себя неуклюжим старым придурком, который слова доброго не стоит.
Так глупо влипнуть! Пистолет задыхающегося Громова торчал за поясом, а в нескольких метрах от него сидел на корточках незнакомый толстяк, прижимая свой ствол к виску лежащей на бетоне Ленки.
– Пришлось ее слегка оглушить, – повинился он с паскудной ухмылкой на лице. – Но она пока жива, хотя может умереть в любой момент. Так что бросай оружие, бывший боец невидимого фронта… Отставной козы барабанщик.
Толстяк засмеялся.
– Где девочка? – спросил Громов, не пошевелив и пальцем.
– Спит. Пришлось заставить ее выпить стакан водки, но малышке это даже полезно. Спиртное – лучшая профилактика от простуды.
– Вы, как я погляжу, тоже хлебнуть не забыли, – процедил Громов.
Особенно ненавистных ему людей он всегда называл на «вы». Множественное число как нельзя лучше передавало его отношение к разного рода мрази, расплодившейся на земле. «Вы» адресовалось как бы всей этой безликой массе, а не отдельным ее представителям.
Улыбка толстяка сделалась натянутой.
– Шутим, значит? Веселимся?
– Да уж, сопли размазывать по лицу не приучены, гражданин начальник.
– С чего ты взял, что я из милиции?
Громов пожал плечами:
– Ярко выраженные признаки алкоголизма плюс наглая жирная харя. Значит, мент, причем из начальства. Угадал?
– С огнем играешь, майор, – предупредил заметно побагровевший толстяк. – Я ведь не блефую. Бросай оружие, иначе… – Он усилил нажим пистолетного ствола на Ленкину голову.
– И что вы собираетесь делать после того, как убьете мою дочь? – холодно осведомился Громов. – Стреляться? Вешаться?
– Там еще одна твоя родственница, не забывай. – Толстяк, не оборачиваясь, кивнул на дверной проем, за которым не было видно ничего, кроме стен, таких же серых, как и все вокруг.
Глаза Громова отличались более светлым оттенком, но были такими же непроницаемыми.
– А давайте вы спрячете оружие, приведете в порядок свои локоны и удалитесь, как будто вас здесь никогда не было, – предложил он. – Самый выгодный для вас вариант. Бескровный, безболезненный.
– Бросай пушку! – завопил толстяк, буквально ввинчивая ствол пистолета в висок Ленки. – На счет «три» стреляю! Раз…
– Все, успокойтесь, – произнес Громов, выпуская «универсал» из разжавшихся пальцев. – Видите мои руки? Они пусты. Что дальше?
– Подойди к краю плиты и остановись у самой кромки.
– А, – протянул Громов, подчинившись, – кажется, я начинаю понимать… Дальше все будет, как в голливудском боевике? Злодей держит героя на мушке и подробно рассказывает ему мотивы своих преступлений. В таком случае интересно было бы послушать, что вы имеете против меня и моей семьи?
– Это не кино, – возразил толстяк, – так что ты ничего не узнаешь. Просто сиганешь вниз и свернешь себе шею рядышком с уже имеющимся трупом.
– Но почему?
– Потому что я этого хочу. Других причин нет, и не ломай голову зря, майор. – Толстяк издевательски фыркнул. – Ты ее сейчас и без того расшибешь в лепешку.
Громов попятился назад. Изображать страх было очень даже легко: он льдом сковал внутренности. Стать свидетелем того, как твою дочь убивают выстрелом в упор, что может быть ужаснее? Между тем вооруженный незнакомец явно не шутил и был готов нажать на спусковой крючок в любой момент. Значит, первым делом нужно добиться того, чтобы он отвел пистолет от дочери и направил его на Громова, своего потенциального противника.
Опущенный взгляд коснулся брошенного под ноги «универсала». Во время восхождения оружие пришлось поставить на предохранитель, иначе акробатические упражнения были бы слишком рискованными. Оказалось, наверху Громова подстерегала куда более грозная опасность. Теперь, прежде чем пошлешь пулю во врага, сам получишь как минимум две. Вполне закономерный результат, когда стрелков разделяют каких-нибудь три с небольшим метра.
– Ты не успеешь, – подтвердил толстяк невеселые громовские предположения. – Я в любом случае выстрелю первым.
– Не знаю, как у вас с огневой подготовкой, а с эквилибристикой явно все в порядке, – усмехнулся Громов. – Жаль, что я не имел счастья наблюдать, как вы шли по этой жердочке. – Он кивнул на лежащую возле противника доску. – А еще говорят, что у пьяниц нарушен вестибулярный аппарат. Враки.
Толстяк промолчал, но было заметно, что сдерживается он с трудом. Его собранные в трубочку губы почти исчезли между распираемых изнутри щек.
Казалось, вот-вот прозвучит неприличный звук или же оппонент лопнет от избытка эмоций. Чего-то в этом роде Громов и добивался, продолжая ёрничать на краю пропасти.
– Раскормленный милицейский боров под куполом цирка – это что-то новенькое, – произнес он, восхищенно прищелкнув языком. – Продемонстрировали бы еще разок, гражданин начальник. Ведь даже распоследняя милицейская сволочь не вправе отказывать смертнику в его последней просьбе.
– Заткнись, паскуда! – толстяк отнял было вооруженную руку от Ленкиной головы, но тут же вернул ее на прежнее место.
– Вот только прическа у вас слишком экстравагантная, даже для звезды цирка. – Громов издевательски засмеялся. – В вашем возрасте не поздновато хипповать?
Издав нечленораздельное шипение, полное ярости, толстяк совершил то, чего Громов от него и добивался. Вместо того чтобы прижимать ствол к виску приоткрывшей глаза жертвы, он вскинул его и направил в грудь обидчика.
Тот якобы опасливый шажок назад, который ранее сделал Громов, теперь сослужил ему отличную службу.
Слегка оттолкнувшись от плиты левой ногой, он всю силу вложил в толчок правой и очутился над пропастью одновременно с выпущенной ему навстречу пулей.
3
Ленка была слишком беспомощна, чтобы хоть чем-то помочь отцу.
«Отпусти девочку и повернись ко мне спиной», – велел ей этот жирный выродок, а потом ударил рукояткой пистолета и… исчез. Вместе со всем окружающим миром.
Ее вывел из обморока голос отца, и она попыталась предупредить его криком, но толстяк снова оглушил ее точным ударом. Такому только на бойне работать. И рожа у него была багровая, словно он каждый день хлестал кровь стаканами. Несло от него, правда, обычным перегаром, но это нисколько не уравнивало шансы здоровенного злого мужика и обессиленной Ленки, которая даже пальцем могла пошевелить с трудом.
Дуло пистолета, приставленного к ее виску, успело нагреться к тому времени, когда она снова разомкнула веки. В перевернутом мире стоял перевернутый отец и говорил что-то насмешливое, хотя руки у него были пусты, а от противника его отделял трехметровый провал.