Пистолетный ствол вдавливался в висок все сильнее, словно намеревался проделать дыру в Ленкином черепе без всякого выстрела. Но она кожей ощущала близость пули, готовой вырваться из дула. Сотые, может быть, даже тысячные доли секунды – и все будет кончено.
Выстрел прозвучал, но уже после того, как толстяк направил оружие на прыгнувшего вперед отца. Издав хриплый рык, он перелетел через пропасть и обрушился на противника. Ленке, приготовившейся к болезненному толчку, показалось, что над ней пронеслась стремительная тень. Звуки ударов, которые долетели до нее сразу после этого, напоминали чавканье грязи, которую взялись месить очень быстро и очень энергично.
Шмяк-шмяк-чпок! – и так снова и снова.
Ленка приподнялась и обернулась. Отцовские руки безостановочно работали в воздухе, вколачивая опрокинутого на спину толстяка в бетон. Ленка столкнула выроненный им пистолет вниз и слабо попросила:
– Хватит, папа. С Анечкой все в порядке, со мной тоже… почти.
Чпок-чпок-шмяк!
– Папа! Не надо!.. Ты же убьешь его.
Было трудно поверить, что ее голос будет услышан, но наконец это произошло. Продолжая сидеть на поверженном противнике, отец прекратил избиение, хотя из его глотки продолжали вырываться низкие клокочущие звуки, совсем непохожие на те, которые способен издавать человек. Если эта лютая, плохо контролируемая ярость испугала даже Ленку, то что говорить о толстяке, лицо которого превратилось в кровавую маску! Он подвывал не от боли, а от ужаса, что все начнется сначала.
– Разве есть какие-то причины не убивать этого ублюдка? – глухо спросил отец, не поворачиваясь к Ленке. – Пусть назовет хотя бы одну. – Отцовские кулаки медленно сжались.
– Я действовал в рамках законности, – залепетал толстяк, как бы уменьшившийся в размерах. – Я при исполнении, если хотите знать…
– Что? Что вы мне тут заливаете, ваше милицейское уёбище?
Удар казался неминуемым. Ленка даже зажмурилась, чтобы не видеть, как взорвется кровавыми брызгами расквашенная физиономия, когда на площадке появился запыхавшийся Костечкин.
– Олег Николаевич! – заголосил он. – Погодите. Я его знаю. Это Ивасюк, заместитель моего шефа. Его не надо убивать!
– Какие-то особые заслуги перед родиной? – мрачно полюбопытствовал Громов, опуская занесенную руку.
– Никаких особых заслуг, скорее даже наоборот, – весело откликнулся Костечкин, топчась на месте. Его поведение было совершенно щенячьим. Не имея возможности перебраться к людям, которых он любил и уважал, парень стремился выразить свою преданность забавными телодвижениями и мимикой.
– Ты почему бросил вверенный тебе пост, лейтенант? – рявкнул Громов. – На гауптвахту захотел?
– Так стреляли же! – начал оправдываться Костечкин, но был остановлен небрежным взмахом руки.
– Шутка, Андрюша. А раз ты уже здесь, то прыгай-ка к нам, – велел Громов. – Три метра. В школе ты на такое расстояние за «четверку» с минусом сигал.
– Э! – Костечкин подался назад. – Была не была!
Через провал он перенесся довольно лихо, а вот приземлился тоже по-щенячьи, на четвереньки, едва не ткнувшись носом в сидящую Ленку. Несмотря на то что ей было ужасно плохо, она не смогла удержаться от смеха:
– Ну, Костечкин, ты просто монстр! Джеймс Бонд отдыхает.
Громов тоже ухмыльнулся, выпрямился и кивнул на лежащего противника:
– Чем же он может быть нам полезен? Шкура никуда не годится, морда попорчена. На кой ляд он нам сдался?
– Я сейчас как милицейский опер буду рассуждать, – предупредил Костечкин, как бы заранее извиняясь за свое дальнейшее поведение. – Не сердитесь, Олег Николаевич, но с точки зрения закона вы являетесь преступником. На вас и покойного Леху Катка могут навесить, и каких-нибудь грузин, которых, не приведи господь, постреляют в чистом поле. – Костечкин ханжески потупил взор. – Короче, вам нужна эта, как ее?.. Презумпция невиновности, вот. Пускай вам ее Ивасюк выдаст, а вы его за это больше хлестать по мордасам не станете. И все довольны, все улыбаются. Правда, товарищ подполковник?
Гримаса, которую скорчил Ивасюк, меньше всего походила на счастливую улыбку, зато он утвердительно закивал расшибленной в трех местах головой:
– Да, да, я готов сотрудничать… Мы договоримся…
– Ты, Андрюша, полагаешь, что презумпция невиновности – это что-то вроде индульгенции? – полюбопытствовал Громов. – Интересно, как ты себе ее представляешь? В виде писульки, которую выдаст мне твой бывший начальник?
– Напрасно вы иронизируете. Все материалы на вас у меня с собой. – Втянув кровавый пузырь, Ивасюк уточнил: – В машине. Готов предоставить их в ваше распоряжение.
– Хотите сказать, что бить вас больше не надо, ваше милицейское скотство?
– Да. Вернее, нет. В смысле, не надо.
– А сбрасывать вниз?
– Тоже не надо, – твердо ответил Ивасюк.
– Ладно, – произнес Громов после минутного размышления, за время которого он успел с наслаждением выкурить полсигареты. – Выкладывай, что ты имеешь на меня и против меня, а я решу, что с тобой делать дальше.
Ленка поняла: свидетельницей очередного убийства она не станет. Отец перешел с противником на «ты», значит, до тех пор, пока тот будет вести себя благоразумно, с ним ничего плохого не случится.
Ивасюк тоже почувствовал, что самое страшное позади. Хлюпая носом, в котором вряд ли уцелела хотя бы одна косточка, он попросил:
– А водочки для профилактики можно? Больно ведь…
– Где ж я тебе возьму водочки? – удивился Громов. – Нет, мусор, придется тебе ненадолго перейти на трезвый образ жизни… Впрочем, если тебе нужно взбодриться, то только скажи, и ты получишь такую встряску, что никакого алкоголя не понадобится.
– Водка там. – Ивасюк указал пальцем на помещение, оборудованное покойным Катком для содержания заложниц под стражей. – Хоть залейся.
– А вот это видел? – Ленка, вспомнившая, как этот скот вливал водку в ее дочь, скрутила фигу и встала.
Когда она пошла за спящей Анечкой, ее спина выражала лишь ненависть и непримиримость. И никто не видел, как обессиленно согнулась эта преувеличенно прямая спина, едва скрывшись из виду.
Чтобы выплакать все слезы, скопившиеся в ней, Ленке хватило пяти минут. Но какие же они были горячие, эти слезы! И какое облегчение настало, когда все, до последней капельки, были выплаканы. Честное слово, Ленка даже пожалела, что раньше не давала волю слезам. Хотя, конечно, плач – не самое лучшее развлечение, которое есть у женщин.
Глава 22 Конец – это только начало
1
– Что случилось? – спросила Светлана упавшим голосом, когда увидела на пороге усталого Громова.
Глядя на него, она впервые осознала, что этот мужчина родом совсем из другой эпохи, которую она совсем не знает. Путешественник во времени, явившийся неизвестно откуда. Костяшки пальцев на обеих руках покрыты ссадинами, кожанка на левом плече вспорота, как будто кто-то проткнул ее металлическим прутом.
«Бедный, бедный Громов», – подумала Светлана. Параллельно этой мысли в мозгу промелькнула еще одна, совсем другого свойства: «Кажется, отныне я – единственная женщина, которая у него осталась». Стало стыдно и… радостно, хотя, конечно, Светлана себе в этом не призналась. Ничего такого не было. Она просто спросила у Громова, что случилось, вот и все.
– Случилось то, что должно было случиться, – произнес он, скидывая с ног туфли.
Мокрые и грязные, они остались валяться на коврике в прихожей, а их хозяин небрежно швырнул на тумбочку куртку и побрел по коридору, расстегивая на ходу подмышечную кобуру.
Это было так не похоже на обычное поведение Громова, что тревога Светланы возросла еще сильнее.
– Где Костечкин?
– В больнице. – Ответ прозвучал из ванной комнаты, и тут же там зашумела вода, хлынувшая из душа. «Шшшш»…
– Что с ним?
– Мне кажется, он безнадежен.
«Шшшш»… Из ванной вылетел скомканный свитер и упал у ног Светланы. Она подняла его, расправила и прижала к груди, словно свитером можно было заслониться от беды или опасности.
– Андрюша… ранен? – спросила Светлана.
– Хуже, – заверил ее Громов, не показываясь из ванной.
– Он?.. Он?..
– Ему конец. Улыбка, как у последнего идиота, телячьи глаза, движения сомнамбулы… Все признаки налицо.
– Признаки чего? Контузии? Отравления?
– Погибели. – Усиленный эхом, голос Громова прозвучал так, словно он донесся не из ванной, а из мрачного склепа.
– Ничего не понимаю. – Свитер выпал из опустившихся рук Светланы и мягко обрушился к ее ногам. – Послушайте, вы!.. – Она повысила тон. – А можно говорить без загадок? Вы нашли дочь и внучку? И если да, то где они?
– Вопросов было задано три, – резонно заметил Громов. – На какой именно я должен отвечать?
– Допустим, на второй.
– Отвечаю: да. – На пол упала пропотевшая майка. – Мы нашли их. – К вороху одежды присоединились джинсы, одна штанина которых была слегка запятнана кровью.
– Вопросов было задано три, – резонно заметил Громов. – На какой именно я должен отвечать?
– Допустим, на второй.
– Отвечаю: да. – На пол упала пропотевшая майка. – Мы нашли их. – К вороху одежды присоединились джинсы, одна штанина которых была слегка запятнана кровью.
Светлана уже почти кричала:
– И Ленку, и Анечку?
– И Ленку, и Анечку, – подтвердил Громов, прежде чем шагнуть с воинственным кличем под ледяные струи. – Знаешь, – прокричал он, отплевываясь и фыркая, – с каждым годом делать это все труднее и труднее!
– Что именно? – мрачно осведомилась Светлана, переступив порог ванной комнаты. – Морочить головы девушкам? Где все? Что с ними? Чем все закончилось? Можете вы все внятно рассказать, чудовище вы такое?
– Все очень просто. У Ленки и Анечки температура и сильнейшее нервное потрясение. Сейчас они находятся под присмотром одного прекрасного врача, моего старого приятеля. – Громов с удовольствием вращал головой, подставляя под водяные струи то лицо, то затылок. – Андрюша тоже там, хотя лечить его следует от совсем другого недуга.
– От какого?
– От детской влюбленности со всеми вытекающими отсюда последствиями. А так он в полном порядке. Нос мокрый и холодный, игрив, весел.
Светлана с облегчением засмеялась. Ответив на все вопросы, Громов застыл под душем с закрытыми глазами, и она впервые получила возможность хорошенько рассмотреть его с ног до головы, не таясь.
Ей нравилось то, что она видела. Мокрый торс Громова сверкал, как облитый жидким стеклом. Этот человек опять казался Светлане удивительно молодым, словно испытания, через которые он прошел, оказали на него волшебное воздействие.
– Огонь, вода и медные трубы, – пробормотала Светлана.
– М-м? – переспросил Громов, не открывая глаз. По задранному вверх лицу стекали потоки воды. Он наслаждался душем, как первым весенним дождем.
– Я говорю, что мне тоже не мешало бы принять душ. Прибавьте-ка горячей воды.
– Пожалуйста. – Поднеся одну руку к вентилю крана, Громов галантно подал вторую Светлане. – Милости прошу.
Сбросив халат, она переступила через край ванной. Она казалась себе невероятно грациозной и почти царственной – до того момента, пока не шагнула под ледяной душ. Манипуляции Громова с краном оказались наглым надувательством.
– И-и-и! – взвизгнула Светлана, как только к ней возвратилась способность дышать. – Это же просто хамство с твоей стороны, Громов!
– Ну вот, – притворно расстроился он. – Делить с мужчиной постель – это мы всегда пожалуйста. А когда дело доходит до лишений и трудностей, так мы в кусты.
– Кто мы? – проверещала Светлана, делая отчаянные попытки вырваться из сковавших ее объятий. – Не надо этих глупых обобщений, пожалуйста!
– Как же без обобщений? – усмехнулся Громов. – Как же без обобщений, когда между мужчиной и женщиной всегда происходит одно и то же?
– Что именно?
– Да вот что…
Сильные руки приподняли ее, а потом осторожно опустили. Но прошло еще немало времени до тех пор, пока босые ступни Светланы, ищущие опору, вновь коснулись дна ванной.
2
Гоги двигал челюстями с азартом дикаря, впервые пробующего на вкус жевательную резинку.
Ночь выдалась туманная, и окна в доме напротив горели нехорошим светом. Их, светящихся, оставалось все меньше и меньше. Как настоящих мужчин в команде хозяина.
После того как стало известно, что Шеварднадзе и Гурген найдены за городом мертвыми, за обеденным столом Сосо Медашвили образовалось восемь пустых мест, хотя еще вчера вокруг хозяина восседали двенадцать человек, клявшихся ему в верности. Теперь эти мастаки говорить пышные тосты разбежались в разные стороны. Никто не отрекся вслух, просто у всех вдруг нашлись срочные дела, требующие их присутствия как можно дальше от Курганска. У Гоги же, как всегда, была только одна забота – охранять Сосо и уничтожать его врагов. В их списке под первым номером шел Громов.
Не составило особого труда выяснить, что Шеварднадзе и Гурген убиты точно такими же пулями, которыми ранее были продырявлены четверо других бойцов. Одних Громов уничтожал физически, других – морально, но, надо признать, это получалось у него профессионально. Слишком профессионально, чтобы дарить ему хотя бы один лишний день жизни.
Гоги долго не мог взять в толк: откуда хозяину известно, что Громова нужно искать в квартире его дочери?
«Тупой, да? – спросил Сосо. – Где, по-твоему, его выследили Шеварднадзик с племяшем? В пивном баре?»
«Нет. Он выходил из дома, в котором живет его дочь».
«Правильно. И что из этого следует?»
«А что из этого следует?» – удивился Гоги.
«Давай ты больше не будешь задавать мне глупых вопросов, – предложил Сосо с нехорошей улыбкой. – Давай ты просто поедешь туда, куда я тебе говорю, и сделаешь то, что от тебя требуется».
«Давай!» – обрадовался Гоги.
Он не любил разговоров, в ходе которых чувствуешь себя не таким умным, каким хотели бы видеть тебя родители и люди, которых ты уважаешь. Проще получать приказы и выполнять их. Тогда никто не станет нервничать – ни хозяин, ни его верный слуга.
Да, Сосо превосходил Гоги в умении быстро соображать, но так и должно быть, разве нет? Зато Гоги умел многое другое, и сейчас под окнами громовской квартиры караулил именно он, а не те, кто клялся Сосо в вечной дружбе и преданности. Они, называвшие себя верными соратниками хозяина, прекрасно разбирались в винах и блюдах, знали много тостов и красивых песен. Неразговорчивый Гоги бокалами и пучками зелени на пирушках не размахивал, глотку понапрасну не драл. Он был создан для других, по-настоящему мужских занятий. Два года, проведенные в отряде Гелаева, научили его многому.
На автомобильном сиденье рядом с ним лежала тротиловая шашка. Из нее торчал набитый порохом водонепроницаемый запальный шнур, длина которого составляла ровно семьдесят пять сантиметров. Это означало, что до того момента, как шипящий огонек доберется до капсюля, похожего на медную гильзу, в распоряжении Гоги будет около минуты. Вполне достаточно времени, чтобы покинуть место взрыва.
Он собственными руками отмерил длину шнура и снабдил его капсюлем, тщательно обжав тот плоскогубцами. И, прежде чем вставить его в специальное отверстие, проверил пороховой заряд, чтобы вместо взрыва не получился позорный пшик, как это случается, когда за дело берутся неумехи, именующие себя джигитами. К подготовленной шашке были примотаны скотчем еще пять, запальные шнуры которым были без надобности. Все вместе не оставит камня на камне от громовской квартиры. А его самого придется отскребать от обугленных стен, если те уцелеют.
Крутовато, конечно, но бывают ситуации, когда приходится действовать наверняка. Так, чтобы враг уже никогда не мог предпринять ответный ход. Гелаев говорил: трупы не мстят. Умный человек, судя по тому, что он до сих пор жив. Но не такой хитрый, как Гоги, потому что по-прежнему бродит по горам, тогда как жить лучше в большом городе, где и повоевать немного можно, и как следует отдохнуть после этого. Но сначала все-таки лучше повоевать.
Окна в доме, напротив которого сидел в машине Гоги, гасли одно за другим. Те, которые интересовали его больше остальных, сделались темными уже давно, но зачем спешить, пока к запальному шнуру не поднесено пламя зажигалки. Пусть сначала все крепко уснут. Пусть увидят свои глупые сны эти глупые-глупые горожане, которые полагают, что, пока они лежат на своих кроватях, им ничего не угрожает.
Во втором часу ночи Гоги с наслаждением потянулся, разминая кости, выбрался из машины и тихонько прикрыл дверцу. Взрывчатка, уложенная в старую спортивную сумку, оттягивала руку. В специальной петле, пришитой к внутренней стороне бежевого пальто Гоги, покоился двуствольный обрез, заряженный патронами с самодельной картечью. Но стрелять он не собирался. Шум, гам, капли крови на одежде, пороховая гарь на руках. К чему весь этот спектакль, когда можно сделать свое дело незаметно и понаблюдать за дальнейшими событиями со стороны? Ни к чему. Гоги не какой-нибудь дикий горец, которому главное добраться до врага, а там будь что будет. По завершении операции хозяин пообещал ему пять процентов акций компании Зинчука. Можно будет помаленьку заняться бизнесом, завести приятные знакомства, научиться хорошим манерам.
Добравшись до лестничной площадки второго этажа, Гоги расстегнул штаны и с удовольствием помочился в угол. Струю он предусмотрительно пускал на стену, чтобы потом не осталось неопрятных брызг на обуви. Он быстро привыкал к цивилизации. Там, где не успевал срабатывать мозг, включались природные инстинкты. Не держи долго мороженое в руках – растает, весь перепачкаешься. Не разговаривай с милиционерами по-грузински – они этого не любят. Не предлагай русским женщинам трахаться напрямик – сначала накорми их в ресторане, прокати в машине, развлеки приятной беседой.