Пока я был погружен в свои записи, два диджея попросили меня отойти в сторону – я мешал им подключать микрофоны и свет.
– Приходите сегодня вечером на дискотеку, – сказала Секереш. – Много молодых людей из деревни придет.
– Здоровые люди тоже приходят на дискотеку?
– Конечно.
– Как они общаются с вашими обитателями?
– Прекрасно, – сказала она. – Сами увидите.
Но сначала мы пообедали в ресторане. Мы пили из обычных стаканов, ели из керамической посуды, пользовались приборами из нержавеющей стали, а не пластиковыми тарелками, стаканчиками и оловянными вилками. Мы сидели на стульях с высокими спинками, как в баре какого-нибудь колледжа в городе на Среднем Западе США. В баре подавали прохладительные напитки, соки, пиво. Обитателям разрешалось употреблять алкоголь при соблюдении следующих правил внутреннего распорядка:
1. не употреблять алкоголь при приеме лекарственных препаратов;
2. не напиваться;
3. если вы напились, не причиняйте никому вреда.
«Обычно с этим проблем не бывает, – сказал мне один из сотрудников. – Если они и возникают, то это связано с поведением сотрудников». Через несколько столов от нас четверо постояльцев заканчивали свою трапезу. Мой переводчик Золтан прислушался к их разговору. Обсуждались планы на вечер:
– Ты собираешься идти на дискотеку сразу после работы?
– Нет, сейчас я неподходяще одет.
Кроме главного здания были еще жилые корпуса, мастерские, конференц-залы, оранжереи. Везде двери были открыты. В мастерских обитатели отливали свечи, расписывали керамические изделия, шили детскую одежду, занавески и игрушки. Инвалиды с сильной степенью умственной и физической отсталости, как у Тибора, сидели за столами и делали свою работу: сортировали детали по форме, раскладывая их, соединяя вместе. Бригады собирали очки для соляриев, держатели для флуоресцентных ламп, крючки для занавесок. Другие работали в оранжереях или в поле.
Незнакомец здесь не становился объектом всеобщего внимания. Хотя некоторые спрашивали меня, что я здесь делаю. Когда я сказал, что пишу рассказ об их «Союзе», двое жителей отметили, что раньше они жили в других учреждениях, но там им очень не нравилось. Союз намного лучше. Ярче всего об этом свидетельствовало то, что все были погружены в свою работу.
В холле я встретил женщину с умственной отсталостью, которая работала на кухне. До этого она провела многие годы в специальных учреждениях.
– Здесь я чувствую себя свободнее, – сказала она.
– В чем это выражается? – спросил я.
Она объяснила, что может слушать музыку, когда хочет. Может навещать друзей. И когда собирается выйти за пределы «Союза», ей не нужно никому сообщать об этом и возвращаться к определенному часу. Она копила деньги, чтобы переехать в квартиру за пределами «Союза».
Вместе с Секереш я посетил комнаты на втором этаже. Она постучала в первую же дверь и спросила: «Можно я войду с гостем?» Из-за двери ответили: «Я не хочу принимать никаких гостей». Мы направились к двери следующей комнаты. Проходивший мимо сотрудник сказал, что к ее обитателю пришла подруга. Мы пошли дальше.
В очередной комнате нас встретили два молодых человека лет 20 с небольшим. У обоих была средняя степень умственной отсталости. Рабочий день закончился, они курили сигареты и слушали Rolling Stones.
Мы зашли еще в несколько комнат. В каждой жило по одному-трем людям, в среднем на каждого приходилось 22 квадратных метра, в четыре раза больше установленного законом минимума. Большая часть мебели была пожертвована «Союзу». Комнаты были украшены семейными фотографиями, плакатами с изображением кинозвезд, видами природы, что было далеко от мультипликационных уточек и лошадок в «Пилишвёрёшваре».
В тот вечер на дискотеке «Союза» играла громкая и тяжелая музыка. Стробоскоп освещал танцующих. Человек в инвалидной коляске наклонялся и извивался в такт музыке. Более робкие стояли по периметру в стороне. Один сотрудник пытался вытащить стоящих на танцпол, а другая сотрудница пыталась вырваться из объятий человека, который танцевал с ней уже несколько танцев подряд. Я искал Тибора, но мне сказали, что он ушел пораньше и вернулся в свою комнату.
Несколько подростков из деревни Чомор стояли в стороне отдельной группой, как безбилетники на школьном выпускном. Они не танцевали, не общались с обитателями «Союза», но, насколько я мог судить, они пришли не просто поглазеть. Они пришли провести вечер пятницы. Я спросил, как им нравится дискотека.
Танцы на дискотеке «Промышленного союза»
– Хорошо, – сказал один из них, пожимая плечами. – Это круто!
Люди танцевали по всему залу ресторана. Жители образовывали группы по пять-шесть человек. В воздухе висел сигаретный дым. Многие общались на языке жестов. Я заметил нескольких любителей пива, но большинство предпочитали газировку с сиропом и закуски.
Выйдя на улицу с дискотеки, я встретил Кати Магонь, по прозвищу Смайли, гуляющую с двумя дочерьми-подростками.
Магонь – одна из наиболее популярных помощниц в «Союзе». Она работает здесь уже шесть лет. Раньше Кати работала в пекарне. Она услышала о «Союзе» в службе занятости. «Когда я пришла сюда в первый раз, – сказала она с улыбкой, – парень с умеренной инвалидностью заговорил со мной и тараторил 4 часа без остановки. Я почувствовала, что мой мозг просто взорвался. Когда я шла домой, то думала, как повезло моим детям, что они родились здоровыми. В то же время я знаю, что инвалидом может стать любой человек».
Магонь помогала людям умываться и одеваться, решать их личные проблемы, помогала на работе, ходила с ними к врачам, в кинотеатры и просто говорила с ними о жизни, мечтах и страхах.
«Наша работа состоит в том, чтобы помогать, – сказала она. – Мы даем им то, о чем они просят, и не даем того, о чем они не просят. Мы не заставляем людей деградировать, делая за них то, что они могут сделать сами. Какой бы ни была проблема – личной, сексуальной, какой угодно – благодаря доверительным отношениям мы можем помочь. Наверно, люди, которые выбирают эту работу, просто чувствуют, в чем действительно нуждаются инвалиды. В нашей работе нет простых путей. Нужно здесь жить, нужно все узнать самой. Самое главное – установить хорошие, прочные отношения с инвалидами. Большинство этих людей провели многие годы в специальных учреждениях, в среде, где не было стимулов для развития, где их потребности и желания подавлялись. Доверие у них развивается медленно. Нужно терпение».
По больше части работа доставляет Магонь радость. «Если я прихожу сюда в плохом настроении, к концу дня оно поднимается, – говорит она. – Здесь открытые люди. У инвалидов огромные способности к любви и ее проявлениям. У них нет внутренних запретов, как у обычных людей. Но не все так считают, – добавила она. – Моя старшая дочь, которой 18, думает, что в этой среде я сойду с ума. А младшей дочери здесь уютнее. Она хочет выучить язык жестов».
С 1997 по 2001 г. Секереш открыла еще 13 центров по всей Венгрии. К 2001 г. в комплексе Чомора жило и работало 300 человек. Около 50 % из них имели множественные нарушения. Секереш поддерживала соотношение помощников и жителей 1 к 6.
У «Союза» уже не возникало трудностей с заключением договоров. Секереш потратила немало времени на то, чтобы создать надежную прослойку руководителей среднего звена, на обучение сотрудников региональных центров, она оперативно реагировала на различные чрезвычайные ситуации, в том числе и изменения в политике правительственных структур, которые зачастую усложняли ее работу.
У Секереш сегодня много сторонников во всем мире. В декабре 1999 г. в Венгрию приезжали члены комитета Европейской комиссии, чтобы оценить положение дел в домах престарелых и психиатрических больницах. Венгрия стремилась к вступлению в Европейский союз, и необходимо было привести все к соответствию европейским стандартам. Одним из требований комитета была немедленная отмена кроватей-клеток, подобных тем, что я видел в «Пилишвёрёшваре»{127}. Комитет также призывал венгерское правительство к улучшению обстановки в подобных учреждениях и к тому, чтобы дать пациентам определенную свободу, например позволить носить свою одежду. Венгрия – не единственная страна, в которой наблюдается удручающая обстановка в подобных учреждениях. Во многих домах для душевнобольных в Нью-Йорке также полно страданий, пренебрежения, беспорядков и насилия{128}.
В мае 2000 г. Арпад Генц, президент Венгрии, наградил Эржебет Секереш за улучшение качества жизни инвалидов. Министерство здравоохранения Венгрии в настоящее время постоянно заключает договоры с «Союзом» и привлекает Секереш для консультаций по поводу принятия новых законов, связанных с проблемами инвалидов. Директора лечебных учреждений теперь приезжают в «Союз», чтобы познакомиться с системой Секереш. Эржебет сотрудничает с группами инвалидов в Австрии, России, Голландии и Великобритании.
Несмотря на давление со стороны Европейского союза на правительство Венгрии и официальное признание «Союза» правительством, Секереш сомневается, что государственные учреждения будут реформированы в ближайшее время. Она считает, что основная проблема здесь – люди, которые ими руководят. «Труднее всего объяснить им, что их представление о собственной роли следует изменить, – объясняет Секереш. – Они этому сопротивляются. Вырваться из привычной парадигмы – нелегкий шаг. Они рассматривают организации, подобные нашему «Союзу», как нечто очень рискованное и предполагающее дополнительную ответственность. Многие медсестры предпочитают авторитарно относиться к своим пациентам, ведь намного труднее ухаживать за людьми, считающими себя равными тем, кто за ними ухаживает. Мы должны постоянно доказывать, что наш подход “равный равному” действительно работает. Только тогда мы сможем заставить людей поверить в него».
Секереш предполагает, что психиатры смогут отказаться от исправительных учреждений лет через десять. Следующей задачей будет искоренение представлений о том, что инвалидов нужно изолировать от общества.
В рамках этого процесса жители и сотрудники «Союза» вкладывают свои сбережения в приобретение квартир. С 1994 г. 150 человек стали жить в отдельных квартирах. «Мне это видится так, – объясняет Секереш. – Выйдя на улицу, мы видим ряды домов. В каждом пятом может жить инвалид. Они – равноправные участники сообщества». Правда, сегодня многие еще не приветствуют такую идею подобной интеграции, в том числе и некоторые члены семей, в которых есть инвалиды. Когда, например, умственно отсталые желают вступить в брак, многие члены их семей выступают против. Вопрос о том, разрешать ли инвалидам иметь детей, еще более спорный. Когда я посетил «Союз», то видел шесть детей, живущих с родителями с умеренной степенью инвалидности. Государственная позиция состоит в том, что инвалиды не должны иметь детей. Но позиция государства исходит из его соответствующих учреждений. «Мы не призываем людей иметь детей. Но если они решают их завести, они обязательно должны проконсультироваться с генетиком и тщательно обдумать свое решение».
В 2003 г. Тибору исполнилось 27 лет. Каждое утро он встает с постели и идет на работу вместе с группой из десяти человек. Он сам одевается, только не может завязывать шнурки. Он знает, как принимать ванну, хотя ему нужно помочь намылиться.
«Он делает успехи в физическом развитии, – объясняет Секереш. – Он расслаблен и уравновешен. Мы собираемся найти ему новое занятие, так как, видимо, он заскучал».
Как она это поняла?
«В последние выходные Тибор был дома со мной. Я готовила обед, нарезала петрушку. И Тибор начал помогать мне, отделяя стебли от листьев. А это требует определенной ловкости», – рассказывает Эржебет.
Это означало, что он готов к более сложной работе. Для Эржебет это был особый момент. Она показала три фотографии, на которых Тибор «работал» с петрушкой. «Чтобы рассмотреть подобные вещи и понять их важность, нужен опыт, – сказала она. – И еще: к таким людям, как Тибор, нужно повнимательнее присмотреться».
Глава 10. Действительно ли они одержимы идеей?
Питер Голдмарк вспоминает поездку в Бангладеш, которую он совершил, когда был главой Фонда Рокфеллера: «Я находился в здании на одной из улочек Дакки, где группа женщин помогает девушкам, ставшим жертвами бытового насилия. Эта организация не только предоставляет им крышу над головой, она старается повлиять на всю на правовую систему Бангладеш. Глава этой организации – тоже член Ashoka. Как Ashoka вышла на эту организацию? Почему из всех кандидатов выбрали именно ее? Как сама эта организация узнала об Ashoka? Все это произошло благодаря действующей сети. Существует целая система поиска и отбора кандидатур. Это сеть, охватывающая весь мир».
Как создать систему для выявления социальных предпринимателей еще до того, как они становятся известными? Как должна быть структурирована такая система, чтобы не зависеть от одного человека, который управляет ею? Как реализовать этот подход во всемирном масштабе?
Именно этими вопросами был озабочен Дрейтон. «В первые десятилетия существования любой профессии особенно важно сформировать правильное представление о ней, – поясняет Билл. – Люди получают представление об этой сфере деятельности, в первую очередь благодаря историям о практической деятельности, а не теории. Человек, которого мы принимаем в свои члены, становится “живой иллюстрацией” того, что мы подразумеваем под словосочетанием “социальный предприниматель”. И мы должны иметь предельно четкое представление об этом».
В середине и конце 1980-х гг. Дрейтон занимался главным образом развитием сети Ashoka в Азии и в Латинской Америке. Помимо поиска кандидатов, которые впоследствии занимались бы непосредственно социальным предпринимательством, и партнеров, он подбирал людей, которые представляли бы Ashoka в каждой стране, занимались работой по организации привлечения претендентов, проводили свои исследования, осуществляли оперативное управление работой сети. Они должны были хорошо разбираться в политической ситуации, складывающейся в конкретной стране, но самое главное – они должны были обладать умением внимательно выслушать человека, к какой бы социальной группе он ни принадлежал, и получить полное представление о его идеях и истории его жизни.
Социальные предприниматели редко представляются социальными предпринимателями. Они не афишируют свои взгляды, идеи и планы. В ряде национальных культур говорить от своего имени считается неприличным. «Наша работа заключается в том, чтобы добывать эту информацию, – поясняет Джоанна Дэвидсон, бывший штатный сотрудник Ashoka. – Люди не считают себя социальными предпринимателями, не задумываются о таких вещах, как “стратегии продвижения”. Они просто делают свое дело».
Именно представители Ashoka призваны находить социальных предпринимателей. А это означает общение со множеством людей, желательно с глазу на глаз. Письменные заявки помогали производить первоначальный отбор, но не давали возможности оценить предпринимательские способности того или иного человека. «Бессвязное изложение мыслей на бумаге, как выяснилось, в первую очередь обусловлено тем, что человек просто-напросто не силен в писательстве, – отмечает Дрейтон. – Письменное “творчество” Ибрахима Собхана ужасно, просто отвратительно (Собхан – член Ashoka, занимающийся вопросами обучения в сельских школах в Бангладеш). Но он – замечательный предприниматель. Если бы мы приняли во внимание только бумаги, полученные от Ибрахима, то никогда бы не стали сотрудничать с ним». Гораздо более важное значение, с точки зрения Ashoka, имеют такие аспекты, как видение человеком сути проблемы, его решимость и моральные качества.
Но какими критериями следует руководствоваться в процессе оценки этих качеств, чтобы принимать разумные, взвешенные и эффективные решения? Дрейтон, как профессиональный консультант по вопросам управления, разработал систему, которая разбила эту проблему на четыре составляющие: 1) креативность; 2) предпринимательские способности; 3) эффект социального воздействия предлагаемой идеи и 4) ее моральный аспект. Параллельно с этим у Дрейтона как юриста возникла идея прибегнуть к помощи жюри, состоящего из людей, равных кандидату по социальному положению. При этом жюри должно принять единогласное решение.
Процесс отбора начинается с того, что Дрейтон называет «тестом на выбывание», то есть с поиска ответа на вопрос: является ли идея, предлагаемая кандидатом, новой и можно ли ее «тиражировать», создать на ее основе какие-то новые шаблоны, методы?{129}
Если ответ был утвердительным и кандидат подходил по ряду других критериев, местный представитель Ashoka передавал его дело представителю «второй инстанции» – штатному сотруднику высшего звена или члену совета директоров, проживающим в другом географическом регионе. Одна из целей такого подхода – оградить представителя на месте от давления. Именно так Ashoka рассматривала вопросы без «потери лица» в Индонезии; ответственность за отказ всегда можно было возложить на кого-то, проживающего в другой стране.
Если кандидат получал положительный отзыв «второй инстанции», его дело направлялось в отборочную комиссию – на рассмотрение жюри, в состав которого входит от двух до пяти социальных предпринимателей из страны кандидата, а также член совета директоров Ashoka или ее штатный сотрудник высшего звена с другого континента (это помогает взглянуть на предлагаемый проект глобально – оценить его не только на местном уровне, но и в общемировом масштабе). Комиссия обычно заседает на выходных, все ее члены работают на добровольных началах. В первый день каждый из членов комиссии беседует с каждым из кандидатов с глазу на глаз, во второй день все собираются для совместного обсуждения. Информация о кандидатах, одобренных жюри, передается совету директоров Ashoka, основная функция которого – следить за тем, чтобы работа во всех странах шла слаженно и по единым стандартам.