В толпе послышались смешки. Фасс не побледнел даже – позеленел от злости.
– Расступись, – приказал комит. – Нанг, одолжи свой меч Тавите.
Усач молча протянул Виштальскому клинок и вдруг подмигнул: держись, мол.
– Начали, – сказал комит и отшагнул в сторону. Зарычав, Фасс выхватил меч и бросился на Давида. Виштальский отпрянул, используя для прикрытия элемент веерной защиты. Он уже утолил жажду мести, и желание убивать угасло. Но никто не интересовался его хотениями, надо было жить по тем законам, которые приняты здесь и действуют сейчас. Почему-то вспомнился наставник – как курсант Виштальский спросил галактиста Лобова, убивал ли он, и как галактист Лобов сухо ответил, что да, случалось. А когда курсант Виштальский поинтересовался, каково это – лишать кого-то жизни, наставник криво усмехнулся и сказал: «Узнаешь…»
А Фасс просто исходил ненавистью, будучи на последнем градусе. Его меч так и летал, обрушиваясь на Давида сверху, грозя слева, грозя справа. Полированное лезвие взблескивало, попадая на свет, будто скалилось, норовя пырнуть и выпустить Виштальскому кишки, войти между ребер или смахнуть голову с плеч.
– Фасс, – выдохнул Давид, отбивая очередной удар, – не писай кипятком!
Рыцарь лишь зарычал в ответ. Осатанев, он уже ни на что не обращал внимания. Сейчас его основной и единственной целью было достать проклятого Тавиту – рубить, полосовать, колоть никнущее тело, упиваясь видом крови и сознанием отнятой жизни.
Рыцари помалкивали, не мешая поединщикам своими репликами. Но зрелище увлекало их – губы гвардейцев то и дело кривились, ноздри раздувались, веки подергивались. Рыцари сосредоточенно сопели, крякали довольно, задерживали дыхание.
– Убью! – хрипел Фасс, брызгая слюной.
– Не тужься так, – посоветовал ему Давид, – а то юбку замараешь!
Рыцарь бросился на Давида, выписывая мечом такие вензеля в воздухе, что уследить за мелькающей сталью глазам было трудно. И тут в Виштальском забурлила злоба. Она хлынула изо всех щелей души, притапливая рассудок. Да сколько же можно?!
Давид всю силу вложил в один-единственный удар, которому его обучил Иван еще на Сарголе. Удар прошел – меч Фасса, позванивая и вертясь в воздухе, отлетел и зазвякал по камням. Рыцари дружно расступились, открывая проход к шатрам.
Виштальский прижал противника к столбу, поддерживавшему палатку, и уткнул острие в горло. Судорожно дыша, Фасс откинул голову к трухлявому дереву и замычал, натягивая жилы на шее:
– Коли! Дер-рьмо!
– Обойдешься! Проси прощения и будешь жить!
– Лучше сдохнуть!
Давид оттолкнул рыцаря и бросил:
– Меч ему!
Кто-то из толпы подобрал выбитый меч и протянул Фассу. Тот схватил оружие и с удвоенной энергией, с утроенной злобой накинулся на Давида:
– Убью! Убью! Вонючий колдун!
Галактист медленно отступал, удерживая Фасса на дистанции. Ярость его схлынула, вернее, перешла в холодную фазу, фазу ожесточения.
Противник открылся на долю секунды, но и этого короткого мгновения хватило Виштальскому. Его меч пропорол куртку противника и легко вошел в тело, разрывая ткани и накалывая сердце.
Выдернув клинок, Давид отступил, не спуская глаз с лица Фасса. Выражение удивления жило на нем очень недолго – взгляд рыцаря погас еще до того, как рухнуло тело. Мертвое тело.
Давид, сдерживая рвущееся дыхание, отошел и вернул меч Нангу. Рыцари заговорили, словно оживая и сбрасывая напряжение.
– Неплохо, – оценил комит.
Нагнувшись над телом Фасса, он отцепил перевязь, отнял у мертвеца его меч и сунул в ножны. Выпрямившись, его великославие протянул оружие Давиду:
– Бери, это твое, рыцарь.
Так облава завершилась «призывом в армию». Новобранцев построили, а потом даже доверили долгоногов – временно. И двинулись маршем.
Два эскадрона рыцарей миновали Запретный лес, одолели бесчисленные речки и овраги Полуострова и вернулись в Хассе, под знамена короля.
Его высокородие король, как и его достославные предки, мнил себя владыкой не только Полуострова, но и всего Восточного материка. Правда, не всем жителям континента было известно, что они его подданные. В далеких южных степях и по берегам Великого Болота по-прежнему правили местные князья, а на севере, за Большой рекой, проживали варварские племена горгов, которыми мамы пугали детей. На восток от Хассе вставали Пустынные горы, их населял бедный, но очень гордый народец, разделенный на множество кланов, постоянно воюющих между собой. У каждого клана было свое название, но курредаты звали их всех одинаково – горцами. Получалось так, что король Толло правил широкой полосой земель от Большой реки до Великого Болота. Поэтому его высокородие очень гордился тем, что доблестные конкистадоры привели под власть короны Побережье Западного материка.
Огромный мир простирался вокруг Давида, прекрасный и таинственный, а он, вместо того чтобы любоваться кудесами и диковинами Маран-им, неспешно трюхал верхом – королевский рыцарь Тавита Вишту.
К огромному его сожалению, он никак не мог выработать ту великолепную уверенность в себе, что отличала гвардейцев. Ясности особой Давид тоже не ощущал – в душе был полный раздрай. Что ему делать? С кем быть? Кого поддержать? Чтобы ответить на эти непростые вопросы, надо было сперва разобраться в том, что, собственно, происходит в славном королевстве курредатском. Чего добивается Большой Жрец? В конфликте ли его преосвященство с его высокородием, или они выступают единым фронтом? И против кого? Против трапперов? А зачем это противостояние? Кому оно выгодно? И, главное, где место Давида Марковича Виштальского, по иронии судьбы и по трезвом размышлении пошедшего в слуги короля? Не сказать, чтобы он рвался в рыцари. И выбор у него тоже был. Вот только гордость и предубеждение галактисту полагается оставлять дома, ибо беспринципная жизнь всегда лучше принципиальной смерти. Правильно тогда Грига сказал – надо быть гибким! Применяться к обстоятельствам, прогибаться даже. Только не забывать выпрямляться, когда превосходящая сила ослабнет.
Давид горестно вздохнул: никогда не обрести ему неколебимого рыцарского спокойствия – тот же Когг или Нанг даже не задаются всеми теми вопросами, которыми он мучит себя. Они просто живут, радуясь красавице и кубку, счастливому клинку.
– По трое разберись! – скомандовал Нанг.
Рыцари перестроились, выравнивая строй. Их долгоноги, позвякивая наборными уздами и цокая копытами, входили в город по три в ряд. Слева от Давида покачивался в седле мрачный Зесс, справа ехал невозмутимый Когг.
После «отдыха на природе» Виштальскому приятно было вернуться в лоно цивилизации, ощутить вокруг ауру скоплений народа, услышать дробное эхо, отражающееся от стен зданий. Расслабиться.
Эскадроны проследовали к Центральной площади города, а после свернули на широкий проспект, оканчивавшийся тупиком. Дальше поднималась стена крепости в крепости, королевского дворца – огромного, тяжело расплывшегося сооружения, обрамляющего покоями своими и башнями несколько парков в центре двухсоттысячного города.
Гвардейцы проехали через боковой вход, обычно запираемый коваными медными воротами, зелеными от патины.
За воротами расстилался обширный плац, окруженный квадратом колоннад. Пара лестниц вела на галереи второго этажа.
– Тут у них казармы, – пробурчал Зесс.
– А что? – бодро сказал Давид. – Уютненько.
Зесс фыркнул.
– Еще насмотришься на этот уют. Тошнить станет.
– Больше жизни, Зесс!
С долгоногом Виштальскому пришлось расстаться – казенную животину увели смотрители-шталмейстеры. Галактист поискал глазами Нанга, подошел и обратился:
– А можно спросить?
– Можно десять раз отжаться, – лениво проговорил младший приор.
Давид выполнил десять отжиманий и принял вертикальное положение, отряхивая руки.
– К старшему по званию обращаются со словом «разрешите», – назидательно сказал Нанг.
– Разрешите спросить?
– Валяй.
– А где мне долгонога взять?
– На базаре! – ухмыльнулся младший приор. – Дождись выдачи жалованья и купи себе хорошего скакуна. Понял?
– Так точно! Разрешите еще один вопрос?
– Ну?
– А ночевать где?
– Станешь на постой, рыцарь. Ах, ну да. Ступай пока что в долгоножник, увидишь лестницу наверх – там сено хранится. Вот там и устраивайся. Пока. Только, чтоб никаких девок!
– Так точно! Разрешите идти?
– Ступай.
Давид направился к долгоножнику. Его мучили кое-какие сомнения, но когда он вошел в длинный, широкий коридор, разгораживавший два ряда стойл, то успокоился – здесь не пахло. Вернее, запах стоял, но приятный – веяло травяным духом.
Разглядев крепкую лестницу, ведущую наверх, Виштальский поднялся в сенохранилище. Скошенная трава лежала плотными навалами, источая запах поля и мощного сока земли. Давид быстренько скинул сапоги, расстелил черный плащ и улегся сверху, довольно стеная. Хорошо!
Да, полно проблем вокруг, но не будем забывать и о радостях земных. С этой мудрой мыслью Давид заснул.
Проснулся он поздно вечером, в тот волшебный час, когда сумерки наливаются пронзительной синевой, скрадывая детали и набрасывая тени, рождая загадку из ничего. Разбудили галактиста голоса, они пробивались сквозь глухое фырканье долгоногов. Один голос был грубым и хриплым, а вот второй. Он мог принадлежать только одному человеку! Землянину. Профессору. Большому Жрецу.
– Мы окружили отряды трапперов из Братства Лосса, – докладывал грубый голос, – лучших призвали на службу королю, многих допросили и сослали в тоннельный город. Или продали горгам в рабство. Их имущество отошло в казну, а семьи высланы на Побережье.
– Это правильно, Расс, – мягко сказал Свантессен. – Не следует отягощать себя кровью невинных. Помни, что так можно замарать и мой плащ.
– Да, ваше преосвященство.
– Много ли собрал Следов?
– Четыре полных воза! – гордо отрапортовал неизвестный.
– Хвалю.
– Рады стараться!
– А как твои люди, Расс? Не пугаются больше лучеметов? Хе-хе.
– Осваиваем, ваше преосвященство. Я лучевое оружие кому попало не доверяю, только самым верным и знающим.
– Это правильно. Что ж, я доволен, Расс. Ступай и жди моих приказов.
– Слушаюсь.
Мысли смешались у Виштальского в голове, но одно он знал четко – этого момента он не упустит, уж больно он подходящ!
Не обуваясь, Давид кинулся к лестнице и спустился, почти не касаясь ногами перекладин. Огромная черная фигура скрылась за створкой ворот, а другая, худая и длинная, замешкалась.
– Профессор Свантессен! – воскликнул Давид. Говорил он по-русски.
Тощая фигура всколыхнулась, в тусклом свете фонарей, повешенных на стену у входа, смутно забелело лицо.
В пору учебы Давид, как и все, недолюбливал «Свана». Профессора, преподавателя ксенологии, не зря называли «Свинтессеном» – было в Мелькере Карловиче что-то нехорошее. Даже коллеги-преподы отмечали его надменность и высокомерие, что уж говорить о курсантах. Чего стоила одна дурная привычка «Свинтессена» говорить после лекции: «Задавайте вопросы!» Первокурсники спрашивали, и профессор всегда одинаково отвечал: «Мы это уже проходили тогда-то и тогда-то, надо было лучше учить!»
«Зачем же тогда говорить, чтобы спрашивали?!» – негодовали «первачки». Позже они не поднимали рук.
Давид всё помнил – и это, и многое другое, добавлявшее штрихов к портрету малосимпатичного человека, каким был профессор. Кроме минусов, были и плюсы. Как-никак, а «Свинтессен» каждый свой отпуск использовал не на бездумный досуг – весь месяц Кардинал читал лекции курсантам прометеума. Вот и думай, каков он, этот проф! А здесь, на Маран-им, Свантессен являлся вторым по счету землянином, единственным здесь, с кем можно перекинуться парой слов на родном языке. И поэтому первое, что испытал Давид, – это радость встречи.
– Курсант Виштальский? – удивился Большой Жрец и усмехнулся: – Однако, тесна Галактика! Его по всей планете ищут, а он на королевской конюшне почивать изволит!
– Это не конюшня, – сказал Давид, не переставая улыбаться.
– Да какая разница. А-а… Я понял. Тебя после облавы взяли?
Давид согласно кивнул.
– Ясно. Мосс!
В двери заглянул здоровенный детина с квадратным лицом и гладким лбом младенца.
– Принеси мой стульчик, Мосс.
Детина отвесил поклон и скрылся. Через мгновение возник снова, суетливо разложил складной стул и удалился. Свантессен, кряхтя, уселся и положил руки на колени.
– Ну, что будем делать, младший командор?
– Работать! – решительно заявил Давид. – На Саргол я теперь вряд ли попаду, да меня уже и не тянет наблюдать за двором Его Могущества. Только вы мне объясните, – взмолился он, – что вообще происходит?
Кардинал хмыкнул и разгладил длинную юбку у себя на коленях.
– Ничего особенного не произошло. Просто твой приятель Григорий Зикунов подменил тебе задание. Насколько я понимаю, из ревности.
– Да? Ну, это ладно. Я о другом – что происходит здесь, на Маран-им? Знаете, я всего уже наслушался, и если верить хотя бы половине наговоренного, то вас надо срочно отдать под трибунал! Извините.
– Ничего, ничего, – отмахнулся Большой Жрец с понимающей улыбкой. – Этого и следовало ожидать. Меня и на Земле мало кто любит, что уж говорить про курредатов. Люди очень не хотят перемен, Давид, даже если они к лучшему. Они страшатся решать фундаментальные социальные проблемы. Говорят о них постоянно, мечтают изменить ситуацию ко всеобщему благу, а когда приходит время решения, пугаются. Хватаются за ветхие обычаи, за те самые, которые проклинали. Пусть, дескать, плохое, но свое, привычное! Поэтому я не жду благодарности ни от кого, а просто делаю дело.
Свантессен смолк, отер лицо ладонями, подумал немного и продолжил:
– Вот что, Виштальский, я буду с вами откровенен. То, что я вам скажу, является тайной, хотя, боюсь, давно уж ставшей секретом Полишинеля. Признаюсь, что мог бы задурить вам голову красивыми и благородными словесами о прогрессе и великой миссии, но вы всегда отличались умом и сообразительностью. Стали бы складывать одно с другим, соотносить один фактик с прочими и разочаровались бы во мне. Итак, – голос Свантессена обрел лекторскую тональность, – для начала совершим небольшой экскурс в историю. Приблизительно сто тысяч лет назад возникла цивилизация негуманоидов, которых мы ныне зовем Волхвами. Они оставили следы своей деятельности на сотнях планет, эскадры их кораблей бороздили просторы всей Галактики, и мы вовсе не зря пользуемся приставкой «сверх», когда говорим об их цивилизации. Пока это единственная известная нам сверхцивилизация. Надо сказать, что Волхвы оказали влияние практически на все разумные расы, с которыми мы вошли в контакт. А вспомните, с чего начался расцвет гравитехники – с находки на Авроре, где ксенологи раскопали почти целый антиграв Волхвов. Мы больше ста лет пользовались гравитаторами, но лишь перед самой войной поняли принцип их работы. И этот пример лишь самый доступный и яркий!
Так вот, Давид, планета Маран-им – это родина Волхвов. Она вся застроена их роботизованными хабитатами и мегакомплексами, гипертерминалами и производственными континуумами. Их титанические сооружения встречаются везде, в том числе на полюсах и под водами океана. Даже представить себе трудно, какие сокровища таят они в себе!
– Я предполагал нечто подобное, – пробормотал Давид, – хотя и сомневался в собственных выводах. Подождите. А курредаты кто такие? И остальные мараниты? Они-то – гуманоиды!
– Волхвы в самом буквальном смысле сотворили их и расселили по планете, когда решили покинуть ее.
– Так все-таки они ушли?
– Это очень сложный вопрос. Мараниты повторяют древние легенды о Творцах, которые якобы оставили их, но обещали вернуться. Якобы. На самом же деле всё куда сложнее. Всякой разумной расе положен предел. Ни у кого из ныне населяющих Галактику разумных нет впереди вечности – все мы рано или поздно сойдем со вселенской сцены. Весь вопрос – когда именно. Теоретически рассуждая, продолжительность существования биологических цивилизаций… таких, как у кхацкхов, например… на порядок больше, чем у технологических, таких, как наша. У кхацкхов за спиной триста, а то и четыреста тысяч лет развития, но чрезвычайно замедленного. Правда, кхацкхи достигли невероятных успехов в морально-этическом плане, настоящего духовного благоденствия. Технологии позволяют прогрессировать невероятно быстро, но дух и мысль при этом отстают, и очень заметно. Но это так, к слову. Так вот, сверхцивилизация Волхвов тоже относится к разряду технологических. Некоторые мои коллеги измышляют гипотезы о том, что Волхвы непрерывно развивались на протяжении ста пятидесяти тысяч лет, но в этом они заблуждаются. Вряд ли срок жизни этой расы превышал пятьдесят тысяч лет. Максимум – шестьдесят.
– Это что же получается, – перебил профессора Виштальский, – нам осталось существовать всего сорок тысяч лет?
– От силы. Скорее, тысяч десять. Волхвы невероятно развили технологии, они стали настоящими волшебниками, как мы говорим – богоидами. Бессмертными и всемогущими. Но выходит так, что носители разума имеют стимул к существованию лишь в процессе движения к божественной силе и всевластию над природой. Когда же они этого уровня достигают, происходит обнуление смыслов. И тогда цивилизация либо замыкается, либо деградирует, либо исчезает. Слыхали о расе гетероморфов? Живых носителей разума этого любопытного вида насчитывается порядка трех-четырех тысяч. Я как-то разрабатывал эту тему и пришел к выводу, что гетероморфы – последние представители неизвестной сверхцивилизации, выродившиеся в паразитов. Они сосуществуют с той или иной расой, принимая облик ее индивидов, а вот где их материнская планета, уже забыли. Гетероморфы не помнят даже, как они выглядели первоначально! Были ли они гуманоидами или нет – тоже неизвестно. К-хм… Я опять отвлекся.