– Ночью могут прийти за нами. Времени на сборы не будет. Берем самое необходимое.
Летчики зашевелились. Заскрипев кроватью, поднялся Глотов.
– Кто сказал? – спросил Серега.
– А ты не брешешь? – поинтересовался Вакуленко.
– Бутов сказал. А вот верить ему или нет, я не знаю. За что купил… Сами видели, какой он клоун. Но говорил, что сегодня или завтра за нами придут и вывезут в Эмираты. Скорее даже завтра, чем сегодня, но кто их знает? Вдруг срастется?
– Ну и хрень! – Вакуленко заволновался, вскочил, заметался в темноте.
Этой ночью никто не спал. Летчики перебирали вещи, что-то откладывали, другое ни за что не желали оставлять.
– Вот не хотел я брать этот долбаный кальян! – сокрушался Серега. – Куда теперь я с ним? Вчетверо сверну? Талибам оставлю? Ну уж хрен им, в зубах потащу!
– А у меня все хорошо входит. – Вакуленко рачительно складывал вещи, утрамбовывал их, с трудом застегивал молнии. – Все возьму, ничего врагу не оставлю. Вот, всего четыре сумки. – Он любовно поглаживал свое имущество. – Витька, у тебя все равно ни хрена нет, поможешь донести до самолета?
– Хрен тебе! – Витька показал ему фигу. – Сам тащи свое барахло. Больно надо.
– А если бежать придется? – Глотов, у которого все было справно – рюкзак, плоский чемодан, – покачал головой. – И куда ты побежишь с этим, Вакуленко? Ох, спалишь ты нас.
– Так я и прошу Витьку! – возмутился Вакуленко. – Жалко ему, да?
– Тихо! – сказал Серега и приложил палец к губам.
Все застыли. Вакуленко замер с вытаращенными глазами.
– Нет. – Серега вздохнул. – Показалось. Глючит помаленьку.
– Эх, только бы родинка моя не помешала, – дрогнувшим голосом сказал Вакуленко и потрогал ранку на шее, которая снова кровоточила и покрывалась синим гноем.
– При чем здесь родинка? – спросил Серега. – Где твоя голова, а где задница?
– Так я когда хожу, она аж отдает! – пожаловался Вакуленко. – Прямо дергает!
– Руками не лапай, и все нормально будет, – посоветовал Серега. – У меня вон нога ранена, и то я молчу.
– Та не бреши, – отмахнулся Вакуленко. – Сколько раз тебя уже лупили, и шо? На тебе заживает як на собаке. – он сел, покряхтывая, и облапил свои сумки.
Витька выглянул во двор.
– Не спят, суки…
Под утро Серега задремал на полу, вздрогнул, проснулся, когда вошел Карпатов, и спросил:
– Ну и где твой оружейный магнат? – Он смотрел исподлобья, лелея злобу.
Что может быть хуже несбывшихся ожиданий?
– А я знаю? – огрызнулся Карпатов. – Он такой же мой, как твой. Я вообще его вчера впервые увидел.
– Да трепло он, а не магнат, – возвестил Вакуленко и поволок свои сумки в угол.
– Не стоит расстраиваться, – успокаивал людей Карпатов. – Ждем следующей ночи. Если и сегодня не придут, значит, завтра. Если не завтра – значит, послезавтра.
– Ну, смотри, – проворчал Серега. – Если наврал, сука!.. – Он отвернулся, встретившись с тяжелым взглядом Карпатова.
– Ладно, мужики, давайте интеллигентно, – миролюбиво предложил Глотов.
– А интеллигентно – это как? – нарывался Серега. – Шахматной доской по башке?
Он сплюнул и побрел в казарму – спать дальше.
Вакуленко открыл покрасневшие глаза:
– Ой, хлопцы, что-то мне плохо. Кажись, температура.
– Пройдет, – буркнул с порога Серега. – Ты просто переволновался. По вине некоторых – не будем показывать пальцем.
– Таблеток хряпнешь, и нормально будет, – успокоил его Глотов.
– Черт! Забыл сказать Бутову, чтобы нормального врача прислал, без этих мусульманских закидонов, – заявил Карпатов.
– Ой, кто тут говорит про мусульманские закидоны? Карпатов, ты предал исламские идеалы? – Серега высунулся из казармы. – Да ты небось весь Коран от корки до корки вызубрил. – Он быстро исчез, чтобы Карпатов не запустил в него чем-нибудь тяжелым.
Явился Миша, и Карпатов с ним здорово поцапался. Переводчик уверял, что врач не нужен. Он, мол, уже приходил, а толку? Коран учить никто не хочет, местные нормы не уважаются.
– Учим! – возмущенно закричал Карпатов и ткнул Мише в лицо потрепанную священную книжку. – Зачитали уже, места живого нет!
– Они не учат, – совершенно справедливо возразил переводчик, кивая на летчиков.
– Идиоты! – зашипел на подчиненных Карпатов. – Вас всего лишь просят выучить короткую молитву. По-русски и по-арабски. Трудно, да?
Подошел Серега, взял Коран, полистал.
– Всего-то? – спросил он с ехидцей. – От сих до сих?
– Да, – огрызнулся Карпатов. – Тут мало. Такое условие. И нам все сделают.
– Прямо-таки все? – сощурился Серега. – И командира нам вернут?
– Какого командира? – не понял Карпатов.
– Ты забыл уже, да? – обрадовался Серега. – Владимира Ивановича Карпатова. Был у нас такой командир. Не по должности, а по уважению. Настоящий русский летчик, крепкий мужик, кремень! – Серега завелся, начал говорить красиво и гладко. – Он нашим маяком был, примером мужества и стойкости! Настоящий патриот, гордость Отчизны! Мы смотрели на него как на бога. Он никогда не унижался! Пусть нам его вернут, а тебя, труса и предателя, заберут себе. – От волнения у Сереги даже слезы выступили. – Знаешь, чего они добились? У нас теперь нет бога. Кому нам молиться? Какую молитву учить? Эту? Она вернет нам командира? Действительно ерунда. Нет, Карпатов, мы учить ее не будем. – Он швырнул Коран под ноги. – Рома, нужен тебе врач? – Серега уперся грозным оком в страдающего Вакуленко.
– Та ну вас, – отмахнулся хохол. – Не нужен мне врач. Домой сегодня поедем.
На вторую ночь опять никто не пришел. Пленники сидели, не смыкая глаз, и костерили Карпатова. Наутро они спали беспробудным сном. Первый пилот тихо поднялся, вышел во двор, сел на крыльцо и стал ждать Мишу с аэродромными охранниками. Предстоял тяжелый рабочий день.
На третью ночь Витька стянул штаны, майку, остался в рваных семейных трусах и рухнул на лежанку.
– Дурной, да? – набросился на него Глотов. – А вдруг придут? Мы тебя ждать не будем, учти. Голый поедешь или здесь останешься.
– Да мне собраться – подпоясаться, – лениво возразил Витька.
– Та не придет никто, – сокрушался по привычке Вакуленко. – Кинули нас опять.
– Оденься, Витька! – зарычал Глотов.
Витька зажег свет и начал одеваться.
– Свет погаси, – выплюнул Серега. – Блин, воняешь, как бомж.
– Себя понюхай, – огрызнулся Витька и погасил свет.
Глотов хрюкнул. Можно подумать, в темноте Витька меньше будет вонять.
Вакуленко тихонько постанывал, чтобы не забывали, кто тут самый больной и несчастный. Все-таки арестанты не выдержали. Их сморил сон, но едва скрипнула дверь, все вскинулись. Серега судорожно нащупывал фонарик.
На пороге стояли двое мужчин среднего возраста, смуглые, небритые, но безбородые, в черных кожаных куртках поверх коротких халатов и брезентовых штанах. У одного голова была тщательно выбрита. Короткие волосы второго гладко обтекали крупные залысины. Они не щурились, смотрели спокойно, с некоторым даже любопытством. Бритоголовый человек держал в руке небольшую рацию.
– Господи, святая Богородица, наконец-то! А мы уж и не чаяли… – забубнил Вакуленко, хватаясь за чемоданы.
Бритоголовый мужчина что-то резко бросил ему, подняв руку. Вакуленко застыл с надувшейся, как у лягушки, физиономией.
– Господи, только бы они!.. – взмолился Витька.
Один из визитеров что-то тихо сказал Карпатову.
Тот выступил вперед и произнес дрожащим от волнения голосом:
– Лида.
Гости снисходительно кивнули, переглянулись. Волосатый наморщил лоб, извлекая из памяти непривычное слово.
– Саша.
– Чего? – спросил Глотов, которого звали так же.
– Пароль. – Карпатов повернул к нему сияющую физиономию. – Мы с Бутовым договорились: я им имя своей жены, они мне – внука. Правильно, правильно. – Он энергично закивал. – Мы уже можем идти, господа? Отлично. Ребята, собирайтесь, живо!
Летчики завозились, стали хватать свои пожитки. Теперь уже каждый поминал всуе Господа, плакал Вакуленко, не в силах сдержать эмоции, поскуливал от нетерпения Витька.
Но тут у бритоголового мужика сработала рация. Все застыли так, словно их окатили ледяной водой. Казалось бы, что тут драматичного – рация сработала?
Бритоголовый тип сделал предостерегающий жест – мол, оставаться на местах! – вышел на связь, что-то сказал, принялся слушать. Потом он обронил что-то нейтральное, сунул рацию за пояс и заговорил со своим спутником.
– О чем они?.. – заволновался Витька. – Владимир Иванович, вы же учили Коран, должны знать язык. О чем они говорят?
Человек с короткой стрижкой осмыслил сказанное, равнодушно кивнул.
– Здесь стоять, – со скрипом выговорил по-русски бритоголовый мужик.
– Здесь стоять, – со скрипом выговорил по-русски бритоголовый мужик.
Они развернулись и покинули здание.
Летчики примерзли к полу.
– Подождать надо, – успокаивал себя Глотов. – Заминка, техническая неполадка, бывает.
Пленники стояли посреди комнаты, затаив дыхание. За дверью кто-то возился, но скоро все смолкло, снова стало тихо.
– Чего это там? – Витька дернулся к двери.
– Стоять, Мухтар! – Глотов схватил его за шиворот.
– Да я всего лишь посмотрю.
– Я тебе посмотрю. Стой и не дыши.
Летчики постояли еще немного, потом, не сговариваясь, подошли поближе, сгрудились у двери, припали к ней ушами.
– Да где они там? – волновался Серега. – Карпатов! – он повернул к командиру растерянное, обрастающее пятнами лицо. – Что за хрень такая? Где братва?
Дышать становилось труднее. Воздух едва пробивался из легких по скрученному гофрированному шлангу.
– Ладно, Витька, – разрешил Глотов. – Если хочешь, то посмотри.
– А сам не можешь? – затравленно спросил Витька, ходячее собрание противоречий.
– Да пошел ты!.. – Глотов резко толкнул дверь, все остальные отпрянули.
– Странно, – сказал Глотов. – Заперто.
– Дурак. – Витька подошел и тоже толкнул. – Да, мужики, в натуре.
– Значит, заперли нас, – продолжил увлекательную тему Вакуленко. – Чтобы не вышли, все такое…
– Мужики, вы совсем-то с ума не сходите, – подал голос Серега. – На нашей двери отродясь ни замка, ни щеколды, ни крючка. Дайте я толкну. – Он так и сделал, потом задумался и спросил: – А точно в эту сторону пихать?
– Точно, – подтвердил Глотов. – Всегда сюда толкали.
– Ну и дела!.. – протянул Витька.
– Ценю, коллеги, вашу рассудительность, трезвое отношение к фактам и особенно догадливость, – ядовито вымолвил Карпатов. – Дверь не заперта, просто ее подперли снаружи.
– Чем? – Витька тупо икнул.
– Да, собственно, и зачем? – озадачился Глотов.
– Давайте навалимся, проверим.
– Хлопцы, не надо, там труп, т-точно, – осенило Вакуленко, который от волнения начал заикаться. – Или два. Не надо выходить, на нас подумают.
– Может, и так, – мрачно допустил Глотов. – Бутов послал своих людей, чтобы нас увели, а талибы их перехитрили и прирезали. Нельзя нам выходить, ждать надо.
Вакуленко, всхлипывая от разочарования, побрел на свою разобранную лежанку. Поколебавшись, отступил Витька.
– Ладно. – Карпатов поплевал на ладони. – Кто тут смелый – нажмем.
Он попробовал надавить один. Дверь, сопротивляясь, поползла наружу. Серега подсобил ему. Карпатов вытянул руку, нажал еще раз, просунул голову на улицу, подождал, пока привыкнут глаза.
– Что там? – изнывая от нетерпения, простонал Серега. – Карпатов, не молчи, говори.
– Ящик, – подумав, сообщил Карпатов.
– Какой еще, на хрен, ящик? – Серега схватился за голову.
– Говорю же! – взвизгнул сдуревший Вакуленко. – Все мы в ящик зараз сыграем.
Карпатов расширил пространство для прохода, выбрался на крыльцо, сел на корточки у массивного деревянного ящика, подпиравшего дверь, прислушался. Тишина в округе царила непривычная, ненормальная. До утренней хмари оставалось несколько часов. Кто его сюда приволок?
– Карпатов, не томи, что в ящике? – не стерпел Глотов.
– Будем надеяться, не динамит, – пробормотал Карпатов, отдирая верхнюю доску.
Он запустил руку внутрь, нащупал какие-то скользкие бруски, лежащие рядами. Сердце первого пилота забилось. Реально, что ли, динамит? Владимир Иванович подцепил ногтями первый попавшийся брусок, осторожно вытащил, понюхал.
– Карпатов, что за хрень? – прошипел Глотов.
– Мыло! – Карпатов недоуменно пожал плечами. – Обыкновенное хозяйственное мыло. Кондовое такое, советское, из детства. Гуляем, мужики. Тут этого добра нам лет на десять!..
Исходя из опыта прошлых месяцев, очередное посмешище обязано было перерасти в побоище. Серега бросился бы в атаку, но Карпатов словно умер. Он неподвижно сидел на крыльце, смотрел незрячими глазами в ночь и отказывался реагировать на раздражители. Серега попрыгал, сплюнул и ушел. Остальные тоже молчали, хотя болезненно переживали случившееся, лежали, не могли уснуть.
– Небо никогда не помогает тому, кто не действует сам, – печально процитировал Софокла Глотов.
– Небо – это Бутов? – взвился Серега. – Да сука он паршивая! Трепло, хвастун, хуже Карпатова. Надо же так поиздеваться!
– А может, он не издевался? – предположил Витька. – Просто не удалось нас вытащить.
– А при чем тут мыло?!
Витька не нашел ответа, тихо заплакал.
«Требуется встряска», – мрачно подумал Карпатов.
За этим дело не встало. С треском распахнулась калитка. Тяжелые бутсы затопали по двору. Лязгали автоматы. Кто-то запрыгнул на крыльцо. Послышалась короткая возня. Талибы оттащили ящик с мылом, распахнулась дверь.
– Господи, а который час? – слабым голосом вопросил Вакуленко.
– А какая разница? – Серега захохотал. – Все равно час от часу не легче.
Вспыхнул свет. Не меньше дюжины охранников под предводительством Махмуда ворвались в дом. Они не проронили ни слова, набросились на вещи летчиков, вскрывали молнии, высыпали на пол содержимое сумок, расшвыривали ногами. Кто-то прицепил к автомату штык-нож, всадил в рюкзак Глотова, поднял на острие, швырнул об стену.
Новация пришлась по вкусу талибам. Защелкали штык-ножи, вставая в гнезда. Бородачи раздирали сумки, топтались, давили вещи.
Душман совершенно дикарского вида разломал об колено кальян Сереги. Опорожнять сумку ему было лень, он просто наносил по ней удары штыком, кромсая в клочья содержимое. В считаные минуты все хозяйство, собранное в дорогу, превратилось в груду ненужного хлама.
Покончив с багажом, охранники стали вытряхивать летчиков с лежанок, рвать матрасы, дербанить подушки. По комнатам летали клочья ваты, перья, обрывки ткани. Четверо талибов ворвались в казарму, переворачивали остовы кроватей, потоптались по тому месту, под которым был подкоп. Страшно представить, что было бы, обнаружь они под ногами яму.
Махмуд не принимал участия в погроме, стоял в дверях, скрестив руки на груди, и надменно наблюдал за происходящим. Начальник тюрьмы дождался, пока разрушения примут тотальный характер, удовлетворенно кивнул, бросил зычную команду. Охранники прекратили воспитательную процедуру и потянулись во двор. Последним ушел Махмуд. Он свысока глянул на подавленных пленников, тонко ухмыльнулся, пожелал спокойной ночи на ломаном русском и отбыл.
Единственное, что забыли сделать талибы, – перебить электролампочки. Картина побоища предстала перед пленниками во всей красе. Они молчали, не верили своим глазам.
– И что у нас теперь осталось? – разлепил побелевшие губы Серега.
– Родина, – съерничал Глотов.
– Воспоминания о Родине, – поправил Карпатов.
Он первым побрел в свой угол наводить порядок. Барахло, в конце концов, дело наживное. Важнее оборудовать место для сна. Провести здесь придется еще не одну и не две ночи.
Дни тянулись, складываясь в недели. Кончились новогодние «каникулы». В Афганистане гремела война, талибы не могли взять Кабул, а разрозненным войскам моджахедов так и не удавалось покончить с ними.
Об этом говорили похороны, проходящие в городке с пугающей регулярностью. За калиткой собиралась толпа, люди грозно скандировали на пушту: «Отдайте нам русских! Отдайте нам русских!» Глотов с Серегой подпирали дверь, вооружались чем попало и сидели у порога, ожидая прорыва. Витька трясся в дальнем углу. Вакуленко отрывисто бормотал проклятия и пугливо косился на окно. Летчики подскакивали всякий раз, когда открывалась калитка.
Афганская зима, поначалу мягкая, становилась морозной. По ночам арестанты тряслись от холода. Во второй декаде января к ним заявились двое талибов с набитыми мешками, бросили ношу под порогом и без комментариев удалились. Вакуленко высыпал содержимое мешков на пол. Пилоты удивленно смотрели на рваные советские бушлаты, дырявые одеяла, начесанную шинель со следами оторванных погон и потертым шевроном, явно дембельскую, не доехавшую до дома. Во втором мешке была обувь: стоптанные сапоги, парадные армейские ботинки, рваные кеды. Витька изумленно вертел в руках абсолютно новые, хотя и мятые кроссовки с криво приклеенной чекухой «Найк».
Он поднес их к носу, скривился и заявил:
– Фу, какой гадской химией несет от этой китайской дряни! Даже талибы не стали носить.
– Ничего, Витька, носи на здоровье, – пробухтел Глотов, выискивая в груде обувки что-нибудь подходящее для своей широкой лапы. – Пройдет пара дней, и запах твоих носков перешибет эту гадость.
– Благодетели! – презрительно пробурчал Серега. – Ничего, мужики, скоро весна, и нас опять разуют. Кому мы должны сказать спасибо за это благолепие? Уж не Карпатову ли?