Демонстративно положив на стол рейсшину, он хлопнул дверью, и ушел в сторону стартовой позиции. Замечательное лето этого года накрыло сочной зеленью ленинградскую область, и не стало видно узких тропинок, ветки деревьев распушились крупными листьями и прикрыли кустарники, дома, позиции.
Побродив кругами, и не встретив людей в военной форме, он поинтересовался о направлении своего движения у мальчика-подростка, который собирал землянику. Через десять минут курсант уже был на командном пункте, знакомился с офицерами и прапорщиками, говорил «за жизнь» с солдатами, изучал работу оперативного дежурного, читал местный боевой листок месячной давности. На стандартном бланке корявым почерком значилось: «Боевое дежурство – на 5!»
Скоро выяснилось, что солдат в части не хватает, убирать, косить, пропалывать траву и кустарник некому, только в наряд и на боевое дежурство набиралась пара смен. Замполит вечно болеет и лежит в госпитале, командир уехал в командировку на уборку урожая, на так называемую целину. Бойцы развлекаются на танцах в соседней деревне, и даже показали Семену тропу самоходчиков.
Впечатлений одного дня ему хватило, чтобы вечером вернуться в клуб, и работать в своей «артели» дальше. Расстроенный безразличием офицеров полка, нелепым армейским равнением и суетой, организованной на троечку с минусом, он больше к теме «хочу в народ!» не возвращался.
– В полку – банальные наряды, дежурства, политинформации и политзанятия, только качество их ниже ватерлинии, а поднимать эту линию некому, некогда, а мне это надо ли? – заявил вечером Таранов Бобрину, – когда я попаду в часть, то лично сам сделаю ее отличной. Все зависит только от меня!
Через две недели беспросветной работы сдали железные нервы мастера спорта СССР, восстал работоспособный и неутомимый Бобрин:
– О, мягкий знак! Мне начинает нравиться Ольга Васильевна! Еще день-два, и я ее захочу… Таран, завтра идем искать девочек. Я так больше не могу. Глаза должны радоваться красоте, а не гуаши.
– С Тушей, – добавил Таранов, и друзья, удалились из части на два выходных дня.
В гарнизоне, где стажировались курсанты, военный городок располагался за десяток километров от населенных пунктов. В полку служили исключительно мужчины, и две жены прапорщиков – Ольга Васильевна со своей такой же пожилой подругой. Как и офицеры, они приезжали утром на крытом брезентом «Зил-157», а в обед и вечером их увозили домой.
По карте оперативного дежурного несколько дней назад Таранов вычислил несколько деревенек-хуторков, и у них с Генкой созрел элементарный план, как провести отдых с пользой: «искупаться в родоновом источнике, найти очаровашек и выпить». Эта последовательность могла быть любой, и ранним субботним утром они выдвинулись по еле заметной, но свежепротоптанной тропе самоходчиков второго дивизиона. Пролезли под «колючку», и несколько километров шли по лесу в ожидании жилья и людей.
По дороге встретилась поляна с грибами, и Таранов не смог сдержать свой порыв – насобирал в рюкзак белых с подберезовиками. С лесной земляникой они шагали вкусно и весело, громко распевали песни Высоцкого и Окуджавы, распугивали криком птиц и радовали себя припевом: «Жираф большой – ему видней!» Необыкновенное настроение ненормальных горожан, позволяло чувствовать себя на природе обычными городскими сумасшедшими, окунувшимися в мир полной свободы.
Неожиданно, на лесной тропинке, которая вела к лубочному хуторку в два дома, они встретили старуху с черной блеющей козой на веревке. Невдалеке старик лет шестидесяти лежал на поляне и ковырял соломинкой в зубах. Рядом паслась корова и изредка мычала.
– Дед, немцы в деревне есть?! – сурово, как в художественных фильмах о войне, спросил Бобрин. – Млеко, яйки, самогон?!
В ответ послышалось покашливание, дрожь и смятение в голосе:
– Тьфу, чёрт рыжий! Уж лет тридцать, как выгнали супостатов! Чего надобно, служивые?
– Дед, подскажи, где в этом лесу девиц да водочки найти можно!
– Да, рядышком, хлопчики! – Старик показал направление, заявив, что через пять километров у озера есть домик, и в нем можно встретить то, что курсанты ищут. В газах его мелькнул шальной огонек, и тут же погас: подходила старуха.
– Там девки точно есть, – успел прошептать старик и добавил, подмигнув, – лихой у них самогон…
Полученные указатели вселили уверенность в правильности выбранного пути. Три километра в училище они бегали за 15 минут по армейским нормативам, поэтому часок в направлении «девок» – не время, а миг. Время полетело в поисках приключений оживлённее, друзья подбадривали друг друга анекдотами, вспоминали проказника-деда, и представляли новую встречу.
Поднималось выше солнце, в воздухе начинало парить. Они сняли гимнастерки и шли вперед, отмахиваясь от назойливых мух, с надеждой окунуться в чистом озере. Мелькнуло в сознании воспоминание о ленинской комнате, и тут же улетело вместе с комаром, что сел на шею, и расстался с жизнью от хлопка рукой.
– Рядом вода! Мошки стало больше, – крикнул Таранов, и остановил себя: о какой оформительской работе может идти речь, если вокруг наливные луга, нежные барашки облаков, лазурная листва и пение птиц, в рюкзаке – закуска, а в голове – счастье юности?!
Небольшое озеро вынырнуло из-за холма, как аккуратное сказочное зеркальце с округлым орнаментом русских березок по берегам. Прозрачная вода застыла отсветами тонких стволов в кудрях нежно-зеленых крон. Робкая пара птиц парила высоко над землей, и с тонкими очертаниями белых облаков отражалась нежными мазками на волшебной палитре голубого неба…
Таранов лежал на спине и смотрел в небо. После скоростного заплыва через родоновое озеро с Бобриным хотелось восстановить дыхание, вдохнуть глубоко-глубоко в себя эту красоту с ароматом полевых трав, прозрачной лечебной воды, жужжанием мошкары.
«Интересно складывается жизнь со своими предпочтениями, – выплыло в сознании. – Еще несколько лет назад я засыпал с неудержимым желанием почувствовать южную жару, раскаленный ветер и хоть немного согреться в суровом, холодном, как тогда казалось, краю. Сейчас мне тепло и солнечно здесь на этой земле, где каждая соломинка и листок в радость». Он взял руками огромную охапку сена, и бросил над своей головой. Веер многоцветья с позолоченной травой рассыпался над ним, и полетел с ветерком вдоль берега.
– А-аааа!!! – закричал Таранов, что было сил, и желанием слиться с природой одним чистым, светлым чувством, которому он не мог найти названия.
Бобрин лежал на спине рядом. Он посасывал тоненькую веточку примерно так же, как тот дед, что отправил их к этому чуду природы под летним солнцем. Под мокрыми трусами у Рыжего возвышался солидный бугорок. Перехватив взгляд Таранова, он сказал протяжным голосом священника на общей молитве слегка измененную курсантскую фразу, которая часто звучала после подъема в казарме:
– Не верь по утрам члену стоящему, не отлить просящему, а женщину страждущему!
«Как ему удалось избавиться от стилистически-сниженной лексики? Может, на природе меняются нравственные устои?», – несколько удивленно подумал Семен, а в ответ услышал очередную циничную байку, как друг уболтал девушку одной фразой: «Я б с тобой на одном гектаре даже свои витальные потребности не стал удовлетворять!»
– Прикинь, полночи ломалась, а потом дала! Говорит, что ее еще никто таким способом не уговаривал… Хотя, девица еще та была. Утром смыла косметику, и узнать невозможно, чья она, с кем пришла…»
– Пошляк ты и циник, Рыжий! Нет, чтоб рассказать красивую романтическую историю о большой любви…
– Со слоном что ли?!
– Дурак, я о чистой любви…
– После бани?!
– Поручик Ржевский рядом с тобой отдыхает. Я же сам в прошлом году тебе этот анекдот рассказывал…
– То-то я не пойму, это Наташа Ростова рядом со мной или Таран. Ладно, – Генка перевернулся на живот, подставив спину для загара. – Слушай. Прилетел я как-то в Капустин Яр, есть такой зеленый городок недалеко от речки Ахтубы. Начальником строительства там был полковник Прихожан. Этот начальник прославился тем, что обязал каждого прибывающего сюда военного, сажать дерево. Потому городок утопал в листве и слыл оазисом в степи. С утра все офицеры и прапорщики уезжали на объекты за 80—100 километров, а возвращались только поздним вечером. Поэтому днем вся женская часть гарнизона скучала, тишина стояла вокруг до звона в ушах. Понравилась мне одна молоденькая офицерская жена, да и на меня она смотрела не с праздным любопытством, поэтому предложила традиционную для анекдота встречу: муж уезжает со всеми на объект, а я – к ней. Нахожу дом, поднимаюсь на второй этаж, а там дверь уже открыта – ждет! Мы легли, все идет, как надо. Вдруг, в этой невероятной тишине звуки, которые трудно спутать «топ, топ, топ…»
– Муж идет, – сказала, как выдохнула в страхе она.
Хватаю я свои вещи и, не глядя, прыгаю вниз. Не подводить же женщину! Одеваюсь мгновенно, и вдруг сверху слышу шепот:
– Это не он…
Дружный смех полетел над водной гладью, и каждый из курсантов загрустил в безнадежно теряемом времени стажировки по женской ласке.
Рыжий, а ты в курсе, что Батя пару человек насмерть прибил?
Пал Иваныч? Он может… Если за что. А как?
Не знаю, правда или нет, но ходит в училище такая легенда, что после фронта Стукалов вернулся в чине полковника. Приходит домой, а там его жена с любовником. Он обоих на месте и застрелил. Разжаловали его до капитана, но из армии не выгнали. Пришлось Павлу Ивановичу второй раз проходить карьерную лестницу. До генерала дошел…
– Прикинь, меня бы так шарахнули на Ахтубе…
Купание в холодной воде подогрело молодой аппетит. Утренняя земляника давно растаяла во рту, грибам требовалась сковорода, а сельпо или магазин с продуктами по пути им не попались. За озером виднелась крыша, где из трубы струился сизый дымок. Ветер подгонял легкий аромат печеной картошки, и не направиться в сторону убогой постройки было невозможно.
У небольшого дома, обвитого кустарником, стояла девушка и полоскала белье в тазу. Обезумевшие мужские гормоны придали сил, и Бобрин ускорил шаг. Тихо прокрался со спины и негромко выдал своё классическое:
– Девушка-красавица! Угости водицей напиться, так есть хочется, что переночевать негде…
Полное озеро! Наливай и пей! – из дома вышла вторая девушка, встав у дверей в позе «руки в боки», разглядывая курсантов. На вид обеим было чуть больше двадцати. По одежде и прическе сложно было определить, студентки они или работают. Что-то подсказывало Таранову, что они такие же местные незамужние девушки, как и холостые гости.
Слово за словом у политработников не залеживается, пусть еще и у не дипломированных. Не случайно они сами смеялись: «Нашей новой эмблемой должна стать та самая рюмка со змеей, как у медиков, только побольше, да язык подлиннее». Растопить сердца нежданным появлением, вручить собранные грибы и уговорить их поджарить, оказалось очень просто. Обаяние как лучшее курсантское качество коммуникации незаменимо – эта истина известна давно. На пике гиперсексуальности в многолетнем армейском аскетизме оба излучали обаяние, были вежливы, веселы и вызывали доверие. Одна из подруг оказалась городской, приехала сюда на выходные. Вторая заблаговременно отправила родителей в город. Дом в полном их распоряжении предстал до утра понедельника.
– Самогона у нас немного, литра три, – оправдываясь, сказала местная. Пухленькая и аппетитная, с очаровательными веснушками она с первой минуты обратила своё внимание на Генку. Таранов не мог ошибиться: у сержанта-ходока глаза просто так не загораются при виде представителей женского пола. Он тоже почувствовал жертву, и охаживал ее со всех сторон. Пройдет рядом – по бедру рукой проведет. Она рот откроет – он слушает, весь во внимании. Она на него взглянет – Бобрин селезнем ходит.
Вторая девушка спокойнее, смирнее, задумчивее. Совсем не понятно, что она ждет и чего хочет. Но разговор поддерживает, как может, глаза вниз уводит…
Пожарились грибы, послушалась музыка из репродуктора, самогонка прошла на «ура» не вся, а только полбутылки, Рыжий кивает: мол, уходи во вторую комнату, дай нам здесь насладиться радостью деревенской жизни.
«Почему бы и нет?» – подумал Таранов, выпил на посошок рюмку и пошел за деревенской подружкой подальше от Рыжего с его пассией, в глубину дома. Туда, где господствовала двуспальная кровать, а зашторенные окна, и мягкая тишина подушек дарили безмятежный сон.
Только вот последняя рюмка была некстати. Спать расхотелось в момент, а приспичило говорить, петь, читать стихи. Как говорил в таких случаях Генка: «Остапа понесло». Потом появилось желание трогать нежную грудь девушки, которая лежала рядом, следом захотелось запретного плода, а как его добиться безболезненно – непонятно. Лез в голову дневной способ Рыжего у озера, но совсем не вязался с этой милой девушкой.
Таранов включил все свое красноречие, вспомнил слова Маркса и Энгельса, цитировал Ленина по проблемам народонаселения, даже тезисы партии о демографической политике, и через полчаса ее уговорил. Позже Генка смеялся: «Девушке было легче отдаться в эту минуту, чем слушать твои марксистско-ленинские утверждения о важности интимной жизни в молодежной среде».
Все закончилось исключительно быстро. И почему-то вдруг стало обидно.
Она тихо ойкнула, он затих и откинулся на мягкие деревенские подушки. Нежная безмятежность поглотила обоих, и в голове Семена отчетливо проплыло: «Сегодня я расстался с девственностью…».
В соседней комнате Бобрин гремел пружинами дивана, звучали страстные «охи» и «ахи», неслись стоны и крики, как будто там форсировали эротическую полосу препятствий по военному троеборью. Таранов мирно спал. Тихо и покойно посапывал на груди незнакомой девушки, которую называл Очаровашкой, не спрашивая имени. Похрапывал после длинного перехода в лесу и полях, видел сказочные цветные сны, где он генералом принимает красочный парад молодых красоток кабаре, а Генка в колпаке клоуна ведет конферанс, и раскланивается перед публикой:
– Добрый хрен вашему здоровью! Если большой, то для страсти, а если маленький – для сласти…
Часть IV. Как вас теперь называть?
Глава XXIV. Мечты на сампо
– Барыга, ты прапорщика от лейтенанта как отличаешь? – участливо спросил товарища Бобрин, но с такой иронией в голосе, за которой обязательно тянулся какой-нибудь подвох.
– Понятно, как, – по звездам. У прапора они вот такие, – он приставил к левому погону мочки указательного и среднего пальцев так, чтоб они располагались вдоль. А потом сдвинул их на 90 градусов, поперек погона, и уверенно заявил. – У летехи они вот так воткнуты.
А почему же ты Пушкинскую «Капитанскую дочку» на семинаре назвал «Дочь прапорщика»? Тебе же Малешкин также пальцами тыкал, два из них к своему погону лейтенантскому прикладывал?
Я еще думаю, чего это он мне прапорщиком тычет?
– А сложить звезды, что б капитанское звание получилось, извилин не хватило?
Курсанты сидели третий час на самоподготовке – сампо, как все говорили, – без Малешкина, который убыл в очередной отпуск, и заместителя командира взвода. После неудачной зимней стажировки сержант решал свои личные вопросы на кафедре партийно-политической работы. Генку он оставил старшим, и тот, забыв про двоечника Барыгу, разглагольствовал вслух от нечего делать, развлекая друзей-курсантов:
– Хотел бы я заглянуть в будущее, лет этак на двадцать пять – пятьдесят вперед, и узнать, что будут учить наши дети и внуки, когда поступят в военные училища?
– Наступит в следующем веке коммунизм, и военные бурсы пропадут за ненадобностью, – безапелляционно заявил Муля. Он сидел за последним столом, и чистил бархоткой бляху ремня. После нескольких резких движений поднимал ее к свету люминесцентной лампы и присматривался, удалось ли добиться желаемого блеска. – «Школу жизни» мужики третьего тысячелетия будут проходить заочно. Некому и нечего будет делать в армии и на флоте.
– Будут учить технические науки, обязательно появится новое высокоточное оружие. – Таранов, как это часто бывало, начинал горячиться с нелепыми, по его мнению, доводами. – Наши комплексы С-200 через десяток лет сменят самые современные С-300, потом С-400, С-500. И так каждое десятилетие по новому виду. На смену электротехнике и радиоэлектронике придет квантовая физика и компьютерное программирование!
– Армия будет всегда, – Марк искренне так считал, и убежденно аргументировал свою мысль, расставлял всё по пунктам. – Исторически этот институт оправдал себя, это раз. Богатые и бедные будут существовать вечно, и каждому из них себя придется защищать. Это два…
– А три – у тебя будет не внук, а внучка, – продолжил, смеясь, Генка.
– Это почему?
– У настоящих мужчин рождаются только мальчики! – сказал он с сильным кавказским акцентом и причмокнул языком.
– Ты сначала своих роди, а потом говори…, – немного обиженно ответил Марк.
– Вот и рожу. Я три дня этим летом демографический вопрос решал с одной очаровашкой, Таран подтвердит. Вырастет у моего сына его сын, а вместо армии пойдет учиться на врача. Вот это вечная профессия. Армия к тому времени вся кадровой станет. Профессионалы ей нужны, а не солдатики на два-три года. Это раз, как ты сам любишь говорить. Во-вторых, зачем в зенитно-ракетном комплексе шинели в скатку? Или яловые сапоги летчику? Экипировка будет другой. А, в-третьих, генералов нам надо меньше. Их развелось столько, сколько в СССР дивизий и бригад нет!