Курсанты посмотрели друг на друга в недоумении.
– Они улетели, чтобы нас не кормить, – вздохнул Марк.
– Улетели не вовремя. Обидно. Так, Дым, думаем. Запасной выход всегда должен быть. – Стали перебирать варианты, куда им податься за три часа до Нового года? Неужели опять в общагу?! Других вариантов память не подсказывала. Таранов открыл записную книжку с адресами и вспомнил про одноклассницу. – На метро к ней три остановки. Давай рванем к Ларисе!
Уговаривать друг друга не было нужды – время летело к полуночи быстрее обычного. Поднялись на четвертый этаж общежития лесотехнической академии практически бегом. Один раз они тут были в прошлом году, но сильных впечатлений то посещение не оставило. Просто надо было передать пакет и все. Посидели, поговорили, выпили чай, вспомнили школу…
Сегодня дверь Ларисы открыла закрученная в бигуди худенькая её соседка по комнате с глазами хитрой лисицы:
– Лариса вчера уехала домой. У ее папы случился инсульт. – Курсанты стояли в растерянности, не зная куда податься. Девушка заметила их смущение, и предложила спуститься вниз. – У нас сегодня танцы и вечеринка в фойе. Будет интересно!
Новый год стремительно приближался. Что такое не везет, и как с этим бороться, они уже проходили. Мгновенно портфель и шинели остались в раздевалке, а курсанты устремились к звукам музыки, сверкая белоснежными улыбками и весело стреляя по сторонам озорными глазами. Студенты «твистовали и шейковали», по оценке их движений Семеном, и включение в круг двух парней в военной форме прошло спокойно, как на большинстве танцплощадок.
Правда, Таранова смутило небольшое количество девушек в этом фойе, наряженном под новогодний зал.
– Какая-то непропорциональная тусовка у вас?! – Сказал, как спросил он у танцующего рядом очкарика. Тот совершенно невозмутимо махнул рукой в сторону, и внятно указал путь:
– У нас в общаге почти одни пацаны, да приглашенные девчонки. Специфика ВУЗа! А через дорогу наоборот, девчонок – тьма, а ребят мало…
Оба посмотрели на часы. Секундная стрелка вращалась, как сумасшедшая.
– Время добежать есть, а там…
– Там повезет! Мне всегда везет в Новый год! – Слова Марка оказались пророческими.
За двадцать минут до боя курантов они уже танцевали с соблазнительными студентками политехнического института на первом этаже. Похоже, что в типовых зданиях фойе общежития наилучшим образом подходило для трансформации в новогодний зал. После одного единственного танца (времени в обрез!), они устремились с новыми знакомыми наверх, к столам, пить шампанское и загадывать желание.
За пять минут до полуночи курсанты успели сесть за сдвинутые на девятом этаже столы, торжественно выложили из портфеля свое шампанское и разрезали колбасу на всех. Под бой курантов сдвинули кружки, чашки, стаканы, и прокричали традиционное «С новым годом!» Пригубили, огляделись и вспомнили, что с прошлого года не травили себя никотином.
Марк заглянул в соседнюю комнату к парням, и ему предложили не только сигареты, но и поиграть в преферанс. Таранов ушел курить на общую кухню в пятнадцать минут первого уже наступившего Нового года.
У окна стояла стройная девушка, и вглядывалась в темноту ночного города, подкрашенного светом фонарей, огоньками разноцветных гирлянд на елках в окнах, отражением белого снега с карнизов и тротуаров. Что-то в ней было не просто милое, а, скорее, знакомое, но в полумраке со спины Таранов узнать не мог бы даже Марка, не то, что девушку из числа своих старых или новых знакомых. Семен вспомнил свои вечерние рассуждения в метро, и к ней захотелось обратиться: «сударушка»…
Семен смотрел на девушку. Вернее, он не мог оторвать взгляд от легкого завитка волос, который небрежно лежал на белоснежном плечике, и вздрагивал при любом движении, как одуванчик на ветру. Тонкие волоски-собратья носились рядом, кто в одиночестве, кто в прядкях, а тот, что на плечике, жил независимой жизнью, радуясь своему совершенству. Не отличаясь светом от остальных волос, этот завиток представлялся Таранову особенным, необыкновенным, самостоятельным.
Внезапно захотелось накрутить его на мизинец, и Семен еле остановил в себе мальчишечий порыв. Девушка почувствовала его неловкое движение за спиной и безмятежно повернула голову. Пряди рассыпались по плечам, и завиток потерялся в кудрях новогодней прически. На мгновение свет из коридора упал на светлое лицо с правильными чертами, в маленьких кудряшках, спадающих хороводом колечек на плечи. Взгляды сошлись в одно мгновение и, не мигая, они смотрели друг на друга какое-то время. Блестки с ресниц девушки отражались в зрачках обоих, а её спокойствие ласкало суетливость и беспокойство Семена.
Впервые рядом с ровесницей он почувствовал себя в покое и равновесии. Первое, что приходило в голову, когда он попытался осознать, где он и что с ним: рядом – родной человек. Эта близость притягивала, как магнит – свои половинки. Неосознанное желание вечно находиться рядом, и не отпускать от себя друг друга ни на минуту, появилась тогда, когда они опустили глаза, упиваясь счастьем случайной встречи.
Словно радуясь незнакомому курсанту, она мило улыбнулась:
– Привет! – темные глаза излучали новогоднее счастье нечаянной встречи. – А я загадала на эту ночь встречу…
– С Новым годом, очаровашка! – Таранов подошел ближе. На подоконнике стояла пепельница. – И что выпало?
– С Новым годом… Человек в форме!
– Скажи еще, первый встречный военный!?
– Где-то так. Но ты не первый встречный. Мы однажды танцевали с тобой вместе, в ДК Горького…
– Может быть. Я люблю тот танцпол… – Он протянул девушке руку, и сделал пару взмахов перед ее глазами. – Наваждение прошло? Ты уже на земле.
– Нет-нет! Правда. Это уже было… Я верю в сказки и волшебство. В Новый год чудеса обязательны, иначе это не праздник… – Она говорила спокойно, ласково окутывая словами Семена. Глаза её светились чудным светом, а взмахи ресниц обдавали теплотой, как любимый веер его бабушки.
Что-то в ней было родное. Но что? Таранов не понимал. Желание не отпускать от себя это милое кучерявое создание охватывало его всякий раз тогда, когда чуть вздернутый ее носик, как изящный флюгерок, поворачивался в сторону Семена, а широко распахнутые глаза смеялись отдельно от пухлых губ. Девушка смотрела на собеседника снизу вверх, а при этом была с ним примерно одного роста. Как это ей удавалось, Таранов не понимал. Но такая манера общаться притягивала своей простотой и нежностью.
– Чудеса бывают… Как зовут тебя? – Семен сам не заметил, как взял ее ладони. Не выпуская рук, они стояли напротив. Нечаянно его взгляд убежал по тонкой шейке вниз на грудь, которая спокойно дышала, и на выдохе показывала тайную дорожку меж двух девичьих бугорков, волнующихся под светлой блузкой.
Входили и выходили на кухню люди, хлопала дверь холодильника, соседи что-то спрашивали, смеялись, предлагали шампанское, звали смотреть «Новогодний огонек» по телевизору. А они не могли наговориться, сначала стоя, а потом взгромоздившись на стол, так как все стулья были в комнате с новогодним торжеством.
Таранов узнал, что девушку зовут Алёной. Она из северного городка вместе с подругой поступила в этот институт, и уже заканчивает четвертый курс. Живет этажом выше, и сюда, на кухню, заскочила на минутку поискать тишину после шумной полуночи в своей компании.
Медленно вплывал в окна рассвет, а они все не могли насмотреться друг на друга. Старались наговориться, а вопросов было столько, сколько и ответов на них – на целую жизнь.
Утром заявился на кухню не выспавшийся Марк. Он выиграл в карты несусветную сумму – 16 рублей 40 копеек!
Алёна произвела на него впечатление, как будто сон развеяла взмахом ресниц. Втроем они поискали чайник, заварку, организовали по кружке горячего напитка каждому. Вместе шутили, смеялись, кусали с хрустом рафинад и радовались первому новогоднему рассвету…
Увольнение заканчивалось. Впереди ждала служба, наряды, сессия. Друзья возвращались из увольнения в сказочном восторге от везения одного, и чудесной встречи в новогоднюю ночь другого.
– Если дуракам везет, я готов им быть! – Таранов не шел, а подпрыгивал, крутился вокруг фонарей, черпал снег руками и бросал его над собой и Марком пригоршнями.
– Ты влюблен, дружище. А потому – дурак! Как только я в эту компанию затесался? – Марк кинул снежок в товарища, но тот увернулся.
– Согласись, она – красавица, умница!
– Ага. Комсомолка, да! Спортсменка, да! Надеюсь, что ты «ласточку» забыл окончательно? – они кидали снег и резвились, как обычные мальчишки в курсантских шинелях.
– О какой птице ты говоришь, Марк! «Але, але, Алена», – теперь я буду петь и назову её… – Таранов задумался на секунду, и бросил снегом в Дымского.
– Сбылась мечта идиота, нашел ты ту, что искал, – Марк немного погрустнел, увернулся от удара, и покрепче скомкал снежок.
– Теперь веришь, если правильно сложить все составляющие уравнения, то можно его решить правильно, – вспомнил о начале праздника Таранов.
– Как был параллельным и перпендикулярным, так и остался! Значит, выбросишь рисунки из твоего блокнота, и положишь к сердцу реальную фотографию, – подытожил Марк, засадив снежком Семену по ушанке. Опавшие снежинки попали на линзы очков, и Таранов плашмя завалился на спину.
В тихом городе, где только под утро прошел снег, было чисто. Дребезжал вдалеке одинокий трамвай. Прохожих не было вовсе. Таранов лежал счастливым на снегу, подгребал и приминал его плавными движениями рук вдоль тела. Марк протянул ему руку, Семен поднялся и посмотрел на отпечаток своей фигуры. Раньше они видели, как дети так играют во дворе с новым свежим снегом.
– Вот как я буду ее называть! – под тонкими нежными лучами солнца искрилось углубленное изображение бабочки.
Глава XXVIII. Курсантская свадьба
«„Алё, Алё, Алёна“ – Звенят мне тихо листья клена. И, словно эхо, имя это я им твержу в ответ». Слова песенки привязались к Таранову с того памятного нового года, когда он в общежитии взял за руки свою «бабочку». Через три дня Алёна приехала к нему в училище, но встретиться влюбленные смогли только у ворот: на КПП шел очередной ремонт в комнате для посетителей.
– Прощание каторжанина с любимой, – назвал Генка грустную картину, которую случайно увидел вечером: красивая девушка в голубом пальто, отороченным белым мехом стоит за забором училища, и держит за руки сквозь решетки ворот синего от мороза курсанта, которому удалось вырваться лишь на десять минут с дежурства, чтобы увидеть свое прелестное создание.
– Диктат армейского напряжения ограничивает десерт наших чувств, – заявил он Марку, а Таранов не замечал никого и ничего вокруг. Он читал по телефону Алене стихи, сонеты, купался и тонул в состоянии новогодней влюбленности.
В увольнение его пустили только через две недели, и тут ожидало новое, неожиданное препятствие: сменился комендант, и вход в общежитие он ограничил: «К нашим девушкам могут заходить по паспорту только близкие родственники или муж!» Но даже те мгновения, что они подарили друг другу в отведенные распорядком часы, не могли сравниться ни с одним днем прожитой прежде жизни.
В маленькой комнате общежития, где жила Алёна, они миловались два часа на односпальной кровати, не отрываясь друг от друга ни на минуту. Он осыпал ее поцелуями, словно это было самое желанное и нежное существо на свете, а губы постоянно искали самое заветное, чувственное и дорогое…
На следующий день Таранов улетел в плановый зимний каникулярный отпуск. Конечно, рассказал маме о воплотившейся в жизнь мечте, но говорил только междометиями «Ох», да «Ах», затем летели банальные, но показательные фразы: «Какая она замечательная!», «Лучше нет никого на свете!».
Мама улыбалась. Влюбленного сына она наблюдала регулярно последние десять лет. Его Наташ, меняли Оли, Вики, приходили на смену Светы, Гали, Люды… И вот – Алёна. Почему бы и нет? Молодость – время бесшабашной любви!
В этом зимнем каникулярном отпуске Таранов впервые торопился назад в Питер. Но за неделю до окончания каникул попал на свадьбу земляка – курсанта из соседнего взвода. Они часто ездили одним поездом домой на юг, порой несли вместе службу в наряде, сидели рядом на занятиях в лекционных аудиториях. Армейское землячество сродни братству по крови: есть ответственность друг перед другом, первая помощь всегда появляется от земляка, а теплая привязанность между ними длится годами.
Если эта свадьба ничем не отличалась от большинства застолий с традиционным «Горько!», то встреча с невестой Семена поразила. В ожидании росписи Таранов, как свидетель бракосочетания, стоял с ней вдвоем перед дверью ЗАГСа. Жених-земляк в новом черном костюме и лакированных туфлях выскочил в туалет, и задерживался там непростительно долго. Без пяти минут до начала церемонии невеста откидывает фату и говорит:
– Таранов, возьми ты меня в жены! – она так делала ударение на «ты», что в честности ее порыва усомниться было сложно. Тут появился жених, оправляясь на бегу: похоже, медвежья болезнь от сомнений в собственном выборе его сильно подвела, – но мероприятие продолжилось по установленному протоколу.
В год выпуска женились многие из сокурсников. Близился выпуск из училища, и уезжать в дальний гарнизон или удаленную «точку» хотелось с семьей. С женой рядом предстоящие трудности казались не такими тяжелыми, как их описывала литература и рассказы ветеранов ПВО.
Алёна приехала встречать Таранова в Пулково одна, с маленьким подснежником в руке. Он ей вручил букет южных тюльпанов и страстный длинный поцелуй. Любое мгновение, которое дарило им судьба, обоим хотелось продлить, как можно дольше. Они созвонились заранее, и девушка нашла время и возможность вырваться из института. Поехали вместе на такси с Марком и Генкой. Пока сидела Алёна на заднем сиденье, все смеялись, шутили, делились впечатлениями отпуска. Она рассказывала курсантам про снежный Питер. Они – про солнечный юг. Генка смешил уральскими историями. В городе девушку высадили у самого института и отправили на встречу с научным руководителем дипломной работы. По дороге в Горелово Семен не выдержал и решительно выдал:
– Я хочу на ней жениться.
– Таран! Ты неисправим. Женитьба – это самоубийство! Ты сгубишь свою молодость, как миллионы других… Это, как колея. Ты в нее попадаешь, и всё! Шаг влево-вправо – побег. Прыжок на месте – провокация, – Генка уверенно отговаривал друга, а сам посматривал на Марка, ожидая поддержки.
Дымский молчал. В этом отпуске он тесно сошелся с девушкой на год его младше. В соседнем дворе они пару раз пересеклись случайно, и потом весь отпуск провели вместе за чтением книг, походам по музеям и театрам.
– Похоже, с такими советчиками я сам должен принимать решение, – именно в эту минуту Таранов вспомнил невесту своего земляка.
– А ты как думал? Тот самый случай, где ни сват, ни брат не помощник. – Здесь не удержался Марк, и высказал свое мнение.
– Ты обязан доложить по команде, что собрался жениться. Знаешь об этом? – Генка сказал то, о чем Таранов совсем забыл. – Если Малешкин тебе разрешит, тогда женись!
Машина подъезжала к воротам училища. Памятник воину ПВО у главного КПП встречал их снежными сугробами на погонах и комком на фуражке. В день выпуска сапог этого бойца должен стать черным. Этой традиции не один год, и поддержать ее – задача выпускников. Так везде. Известно, например, что над входом в Вильнюсское командное училище радиоэлектроники ПВО на большой высоте издавна были установлены два женских бюста, олицетворяющие наяд, которым перед выпуском одевали бюстгальтеры, а на голову – противогазы.
Чистили яйца Гераклу в Екатерининском парке Царского села курсанты Ленинградского высшего военно-морского инженерного училища; они же одевали тельняшку на могучего орла, которым заканчивалась Чесменская колонна в том же парке города Пушкина.
В приволжских училищах выкидывали батарейные телевизоры, которые покупались за свои деньги на первом курсе, из окна казармы прямо на плац. Были шутники в кавказских училищах, что забирались в горы и рисовали на скалах отметки, которые держались дольше, чем лампасы на брюках генерала…
Пошел последний семестр обучения в училище. Опять учеба, наряды, уборка территории, а до выпуска 4 месяца. Курсанты зубрили новые темы, выступали с докладами, готовились к семинарам, изучали работы классиков марксизма-ленинизма. Таранову в голову не лезло решительно ничего нового, только мысли об Алёне тревожили его круглосуточно. В очередное увольнение комендант общежития не разрешил курсанту пройти к любимой, тем более остаться на ночь. Этот запрет переполнил чашу терпения своеобразно: Семен объяснился в любви, и тут же в фойе предложил девушке руку и сердце. Алёна согласилась мгновенно.
Квартирный вопрос портил москвичей давно, а в Ленинграде конца ХХ века проблема свободной жилплощади нередко превращалась в ключ зажигания семейной жизни. Курсанты из армейской казармы и студентки общежитий встречались на улицах города, в театрах или музеях, скверах и парках. За ворота КПП девушку никто не пустит, а пройти строгого коменданта на вахте общежития удавалось далеко не всегда. Новый суровый порядок гласил: пускать после 22.00 можно только мужа, брата или родителей студентки. Юность соглашалась с такой постановкой вопроса и, назло коменданту, расписывалась в ЗАГСе. О своем выборе они не жалели. Так было принято и удобно всем: лейтенант уезжал с семьей по распределению, а студентка получала направление по месту службы мужа. Этот чудесное объединение их безмерно радовало, и мысли молодоженов к вечеру были только об одном: как бы увеличить количество членов семьи.