Еще дома, в Белоруссии, он отморозил в детстве уши, которые теперь напоминали два румяных алых вареника в сегодняшнем холоде. С опущенными клапанами курсанту было теплее.
Неожиданно из-за угла вышел генерал-лейтенант, и не спеша направился в сторону курсантов. Они поравнялись. Стажеры отдали честь. Вдруг генерал оборачивается и обращается не понятно к кому:
– Товарищ курсант!
Я! – ответили все разом, вытянувшись по швам. Не каждый день встречаешься с заместителем командующего объединения, от которого не знаешь, что ожидать. Баек про генералов столько, что за всю жизнь не рассказать, а самая свежая – про своего начальника училища. Звучала она примерно так:
«Увидел как-то Делегат курсанта, спрыгнувшего с забора в самовольную отлучку, и прячущегося от него в кустах.
– Товарищ курсант, ко мне!
Курсант подходит, докладывает, как положено.
– Что Вы в кустах делали?
– Присел по большой нужде, товарищ генерал!
– Пойдемте, покажете!
Подходят к кустам, курсант показывает на кучу дерьма.
– Так это же собачье! – удивленно говорит Делегат.
– А жизнь-то какая, товарищ генерал…».
Нечто подобное они ожидали от незнакомого им генерал-лейтенанта, но и не факт, что напротив стоял просто мудрый человек с лампасами, у которого отлично сложилась военная карьера, и ему есть чем поделиться с молодежью.
Курсанты стояли навытяжку.
– Вы почему так ходите, курсант? – обратился он к Муле. За прошедшие сутки тот дважды удостоился внимания высокого начальства. А тот смотрит на генерала, как кот на сметану, и ест глазами. – Почему у вас клапана не завязаны?
– Так холодно, товарищ генерал! – Муля слыл парнем не робкого десятка, да и за словом в карман он не полезет. А после выпитого вчера еще и праздник гуляет в голове.
– Мне тоже холодно, но я клапана не опускаю!
– Так у Вас папаха, товарищ генерал.
Тут генерал рывком снимает свою каракулевую папаху, и резко кидает ее в снег:
– Возьми себе мою папаху, отдай мне свой!
Курсанты – в ступоре. Чарги и Семен стоят смирно и еле сдерживают свои улыбки.
Папаху генерал не отдал. Поднял свою красавицу, отряхнул снег, одел на голову и медленно пошел по снежной дорожке дальше – в свои юношеские воспоминания. А курсанты двинулись в другую сторону, впереди их ждала стажировка.
Вечером Таранов позвонил родителям, и рассказал о событии, которое произошло вчера. Оно должно было изменить все его будущее, и дома должны об этом знать. Мама ответила, что пора научиться разнообразить свои шутки, и демонстративно бросила трубку. Потом, после третьего звонка подряд, она поверила, принялась плакать и причитать. Оправдывалась, что выслала ему 50 рублей просто так, не веря в свадебную авантюру любвеобильного сына. Но теперь «необходимо все сделать прилично, как положено, как у всех».
В ходе разговора она приняла волевое решение: через неделю жених и невеста должны быть дома, на юге, а они с отцом организуют ресторан, подарки, пригласят людей и всё, всё, всё. Алёну обязала привезти с собой родителей, «чтобы свадьба была честь по чести, и никакие отговорки не принимаются!» И даже вопрос со стажировкой пообещала каким-то образом решить.
Когда Таранов поведал Алёне о телефонном разговоре, та обрадовалась возможности познакомиться с его близкими, посмотреть, где, и как Семен провел юность и детство. Но тут же всплеснула руками, так как проблемы впереди казались непреодолимыми. Они кинулись заказывать билеты на самолет, искать свадебные костюм и платье, созваниваться с родителями Алёны. В этой неспокойной суете день за днем летел быстрее, чем представлялось еще вчера.
Легче всего решился вопрос со стажировкой. Вернее, с тем, что придется ее плавно свернуть на несколько дней. Тот самый генерал-лейтенант, что бросал папаху в снег, оказался закадычным другом отца Марка. Его распоряжение по телефону решило формальные вопросы с командирами всех рангов, и ровно через неделю юные муж и жена со своими родителями полетели на свою «вторую свадьбу».
Отношение к торжественному мероприятию по дороге сложилось спокойное, так как молодые понимали: родителям эта церемония важнее, чем «жениху» и «невесте», а почему – не вникали. Важнее было находиться рядом каждую минуту, скинуть на время армейскую форму, и теснее прижаться друг к другу. А целоваться под «Горько!» им не привыкать.
Свадьбу играли в новом ресторане «Интурист», куда пришли родственники, сослуживцы и сотрудники по работе родителей. Только четверых одноклассников и соседа удалось вызвонить Таранову. Со стороны Алёны за столом сидели её отец и мать. Свадьба шла традиционно роскошно для южного города, если не считать неожиданным для окружающих появление такой красавицы-невесты, которую они не ожидали увидеть. Тамада, местный старейшина, уважаемый в городе человек, так и объявил, что все настроились на кота в мешке, а тут появилась очаровательная кучерявая кошечка. В фате. Так «снежная бабочка» превратилась в «кошечку в фате», а потом примерила на себя все уменьшительные и ласкательные эпитеты, которыми ее баловал юный муж с первых дней совместной жизни.
Молодые смеялись, когда местные женщины в последний момент заставили «кошечку» одеть под шифоновое платье соскочившую нечаянно юбку. В прозрачном одеянии можно было безобидно щеголять в Ленинграде, а этот южный город славился строгими нравами, необходимостью соблюдать строгие правила и приличия. Алёна не сопротивлялась: надо, так надо, свадьба не для нее, а родственникам.
– Почему не сделать приятное добрым людям, – рассказывала она своим подругам по возвращению в институт. – В туалете за минуту до выхода к столу свекровь и ее подруга совершили невозможное и из открытого платья сделали закрытое при помощи нескольких шпилек и булавок.
Новый наряд к свадьбе сшить за пять дней и несколько рублей оказалось не реально. Алёна просто выкупила у подружки с пятого этажа общежития то платье, что подошло ей по размеру. Прозрачность ткани в счет не бралась, так как расчет был на чудесную фигуру, юный возраст, шикарные волосы и… замечательного жениха. Внимание должно быть приковано к лицам молодых, а изящное авторское платье, фата и чудесные белоснежные цветы – лишь традиционная дань моде.
– Восток – дело не просто тонкое, а изящное и кружевное, – сказала после свадьбы Алёна, – но мы выкрутились так, что здесь еще долго будут вспоминать свадьбу северной кошечки в фате и южного орла!
Родители им предоставили одну из трех комнат в квартире Тарновских. Когда нет возможности провести целый медовый месяц, то три дня кажутся райскими. Бабушка приносила им диковинные южные фрукты, изумрудную зелень, орехи и пахлаву, а молодые уплетали все за четыре щеки, пили игристое вино, и улетали на мягких подушках в свои семейные грезы.
В будущем им хотелось жить долго и счастливо, Алена обещала родить четверых детей, а Таранов добавлял: «Двух мальчиков и двух девочек!» Молодая жена ему не возражала, и активно включалась в процесс создания первенца, шепча любимому на ухо: «Хочешь маленького мальчика, нашего сыночка?!»
Глава XXX. Идейные самоходчики
Сквозь открытые окна в казарму влетал воздух свободы: перестук колес на платформе, сигналы электровоза, щебетание птиц и шорох листвы на деревьях. В бытовке второго взвода сидели будущие офицеры и готовились к предстоящему выпуску. Они не спеша гладили брюки, подшивали петлицы на мундиры, вставляли звездочки на погоны, знаки классности, суворовского училища и вели непринужденную беседу.
– Освобождение рабочего класса есть дело только (я подчеркиваю!) самого рабочего класса. Так написано в «Манифесте коммунистической партии». А подчеркивают не Энгельс с Марксом, а я. – Таранов листал свой конспект классиков марксизма-ленинизма. – Предположим, у рабочих появятся такие условия, что они не захотят освобождаться…
– Это как? – Генка отмотал нитку, перегрыз её зубами и воткнул в ушко иглы.
– Ну, квартирами их обеспечить хорошими, зарплату дать достойную, телевизор дома, холодильник на семью, санатории или путешествия в период отпуска, нормированный рабочий день….
– Я сам бы так жить хотел! – стежок за стежком в руках сержанта Бобрина вставлял петлицу на свое законное место.
– Таран прав. В райских условиях пролетарию незачем освобождаться от эксплуататора-капиталиста. – Марк провел раскаленным утюгом по брюкам. В одних сатиновых трусах он выглядел по-домашнему расслабленным, и чем-то напоминал юного Пьера Безухова без очков. Он перевернул влажную марлю на штанине, от которой пошел горячий пар. – А может быть и другая причина, по которой не выйдет никакого восстания: рабочему лень суетиться, делать революции, подставляться и ждать, когда его кокнет на баррикаде полицейский. Тогда ему революция тоже не нужна.
– Так, получается, что Ленин, Троцкий, всякая там интеллигенция и дворянство пришли на помощь пролетариату тогда, когда их не звали? – Таранов передал конспект Пучику. Впереди ждал последний государственный экзамен, и такие мозговые штурмы отделением помогали друзьям готовиться. – И поубивали тысячи неповинных людей?
– Может быть. Мы же не конспектировали ни разу призывы рабочих Кировского завода в Питере, не читали их просьбы к ученым, учителям, студентам – «спасите нас!». Наоборот, дворянство и интеллигенция сами пришли им на помощь, а пролетариат этого не просил, – спокойно ответил Марк, разглаживая свои брюки.
– Ну, это в любой книжке по психологии говорится, что помогать надо тем, кто помощь просит, а не навязывать себя. – Таранов никак не мог приколоть ровно знак классности. Все что-то его не устраивало. Подойдет к зеркалу, посмотрит и вновь снимает китель. – Я вот что думаю, если пролетариат выполнит все важнейшие задачи революционной борьбы: свергнет буржуев, завоюет политическую власть и превратится в господствующий класс, – то кто работать будет?
– Никто. Что я тебе и говорю. – Марк водил утюгом, придавливая стрелки брюк. – Партия большевиков забрала власть, одного-двух колхозников и десяток рабочих сунула в правительство. И радуется своей победе!
– Не может этого быть! – Слон успел подготовиться раньше и просто сидел, слушал друзей. – А как же диктатура пролетариата?
А что диктатура? Ленин так и пишет в статье «Детская болезнь левизны в коммунизме», что первая задача диктатуры – свержение буржуазии. Рабочие – всего лишь сила, которой руководит партия будущей власти.
Марк выделил слово «сила» интонацией и произнес его по слогам. Его логике завидовали по-хорошему, и всегда прислушивались.
– Могли бы патриархальную Россию построить, если бы на крестьянскую силу ставку сделали. Крестьян в России всегда больше было. А организовать их – дело времени. Помните бунты Пугачева, Разина?..
Только вот Лев Толстой свой манифест крестьянам не написал. Или мои деревенские прадедушка с прабабушкой! И конспектировали бы мы сейчас работы Федота Тихоновича и Марфы Пахомовны… – отозвался Муля. Он сидел на подоконнике, надвинув фуражку на глаза и ждал, когда освободится утюг.
– Чернышевский говорил, что политическая деятельность – не тротуар Невского проспекта, а вы тут чушь несете про деревню, «политработнички хреновы». – Пучик пародировал комбата, и нервничал, что его очередь гладить форму последняя.
– Совсем не чушь. Просто пролетариат России в начале ХХ века еще не дорос до революции. В отличие от других европейских стран. Поэтому и понадобилась интеллигенция, партия, армия…
– Ну, да. Ты Марк вечно прав! – Генка часто ловил себя на мысли, что не может также спокойно и аргументированно, как друг, вести дискуссию. – Вспомни еще, что наша пролетарская революция произошла в тот исторический момент, когда «верхи не хотели, а низы не могли…».
– Как в анекдоте про семейку, где детей не было: «Почему вы бездетные? Да потому, что низы не хотят, а верхи не могут…».
– Таран, ты со своими анекдотами не вовремя. Ленин тоже это понимал. Не помню точно, но, кажется, в докладе на одном из съездов народов Востока он так и говорил, что надо пробудить революционную активность и организовать трудящиеся массы, независимо от того, на каком уровне они стоят… – Марк набрал в рот воды и спрыснул на брюки, – и слиться в общей борьбе с пролетариатом других стран.
– Я бы не хотел сливаться ни с кем, – Таранов вспомнил свои размышления о ленинском «человеке с ружьем».
– Уверен, что пролетариат начала века был так же не готов к революции, как крестьянство к своему освобождению от крепостничества в 1861 году. Одни не хотели покидать барина, другие – свой барак. И там, и там худо-бедно кормят, и не надо думать о хлебе насущном.
– Согласен. Толпе дарят свободу, а она совсем не умеет пользоваться ею. Нам ближе монархия и анархия, как два полюса. А людям всегда дают то, что большинству не нужно! – Таранов приколол значок так, как хотел, и довольный, успокоился.
– Это советская власть не нужна? – внезапно зашел в бытовую комнату Барыга. В новенькой лейтенантской форме он был неузнаваем.
– Знакомьтесь. Почти лейтенант, почти человек, почти курсант! – не удержался и поддел его Генка.
– Теоретически социалистическое общество необходимо, а такая власть, как сейчас, не нужна, – неожиданно для себя произнес Пучик.
– Не понял…
– Барыга! Не всем всё можно объяснить! Матвей говорит, что власть ради власти только портит человека. – Таранов грудью выдавливал однокашника в коридор казармы, доказывая, что его прозвище с новым званием не улетит в никуда, а останется еще надолго. – Власть должна быть сильная, справедливая, профессиональная. Ни одного из этих качеств у тебя нет!
– А должность замполита будет… – Барыга растаял в длинном коридоре, как появился: ни форма, ни звание не изменили его.
– Ты так плотно давишь в споре… или уверен в своей правоте, или работаешь в особом отделе… – Генка первым засмеялся своей шутке. – Вот с чем спорить бесполезно, так это с фразой «люди сами творят свою историю». Это кто сказал?
– Ленин сказал, – из-под фуражки раздался голос Мули.
– Здесь написано «Карл Маркс», – уверенно сказал Пучик, переворачивая страницу конспекта Таранова.
– Работа Ленина называется «Карл Маркс», напечатана она в 1915 году, – твердо заявил Марк. – С тем, что люди историю творят, никто не спорит. Мы вот, например, творим…
– А можно и поспорить, – активизировался Генка. Он разобрался с петлицами и отложил китель в сторону. – Что может натворить один человек? Он же по своей природе животное, если и не политическое, как думал Аристотель, то общественное.
– А это кто сказал? – спросил Пучик.
– Маркс сказал в «Капитале». Том 23, страница 338.
– Все-то ты помнишь, Марк, даже грустно… – Генка погас так же быстро, как загорелся.
– А я вот анекдот вспомнил. Спрашивает преподаватель первокурсника на зачете по диалектическому материализму: «Расскажите о Карле Марксе и Фридрихе Энгельсе». Курсант: «Это про мужа и жену?» Преподаватель: «Садитесь, двойка! Это четыре разных человека!»
Таранов пытался разрядить не обязывающую ни к чему дискуссию, которую сам же начал. Но никто не отреагировал на его старый анекдот.
– Или вот еще один, не политический: «Падает мужик с тридцатиэтажного небоскреба. Пролетает мимо тетки в окне. «Какой этаж?» – спрашивает. «17!» – отвечает она. – «Еще можно жить, да жить…»
– Все с бородой. – Марк закончил гладить, и протянул утюг Муле. – Запоминает каждый то, что ему ближе. Генка, например, ни с чем не спутает вкус эстонского ликера «Vana Tallin», ты – анекдотами нашпигован, у Мули в голове набор женских имен и приколов…
Таранов не согласился с мнением друга, но спор решил не продолжать. Он вышел из бытовки покурить. Скорее хотелось к Алёне, но построение к увольнению планировалось только через полчаса.
Рядом присел Марк.
– Я четыре года отучился, а в самоволке ни разу не был… Похоже, сегодня нарушу эту традицию.
– А что делать? Иного пути нет. Кто-то из нас пойдет за ворота незаконно…
Через два часа Таранов вернулся из Ленинграда с тугим портфелем в руках и букетом цветов. На платформе его встретил Марк, который жевал бутерброд. Ему пришлось тропой самоходчиков прыгать через забор и шагать без увольнительной.
– Что жуешь?
– Свое фирменное блюдо.
– Это же кусок хлеба, по которому размазан сахар с водой!
– Я предпочитаю называть его «моим фирменным блюдом».
– Если нам от вечера ожидать того же блюда, я съем тебя!
– Учись давать подсолнух человеку, не готовому поделиться с тобой семечкой. У бабки твоей печка-то есть? – Марк шел с хорошим настроением.
– Должна быть.
– Ну, да. Теоретически, по словам Пучика, должна быть. Как-то она еду себе готовит… Ты первый раз в самоходе?
– Да.
– Тогда слушай. Пошел курсант в самоход. А навстречу – патруль. Оборачивается – другой патруль. Слева озеро, справа стена в три метра. Куда бежать? Обложили… Запрыгивает курсант на стену и прыгает на территорию училища. В патруле тоже ребята крепкие, сигают на стену, а там пусто. Нет никого за забором. Одно только безлюдное футбольное поле. Вот, думают, парень проскочил мгновенно в казарму на дикой скорости от страха! А, оказалось, нет. Курсант прыгнул вниз и точнёхонько в канализационный люк попал. Вечером пришел в себя и появился в казарме весь в дерьме…
– Знаю я такие шуточки. Сам могу рассказать. В прошлом году комендант Красносельского гарнизона пытался поймать как-то нашего курсанта. Догнал практически на заборе. Тот отбивается и бьет сверху патруль сапогом! Майор запомнил парня по фиксе во рту. Приходит к нам в дивизион и строит личный состав. С фиксой в нашей батарее только один курсант. Причем, самый правильный из всех во взводе! Ты знаешь, Шурик – отличник, он вечно усмехается добродушно, и любит показывать свой золотой зуб. Подходит майор к нему, а Шурик счастливо улыбается! Еле отмазали парня. Благо, железное алиби у него было. Пошел майор дальше по другим батареям искать своего обидчика…