Художник озадаченно покачал головой:
– Нет, не знал. С ума сойти!
– Я тоже ничего не знала об этом, – удивленно глядя на окружающих, сообщила Люся. – Я вообще думала, что она только со своими одноклассниками крутит да ждет, когда ее секьюрити хозяина кафе все хором трахнут. Она никогда мне ничего не говорила про Жогова. Ничего себе, размах у нее был!
– Она же совсем еще девочка… – вдруг вслух задумался Цилицкий.
– Но тебе это не помешало развлекаться, – зло осек его Зубров.
– Да, – замялся художник, – но знаете, она просила, вроде, написать ее портрет, а потом накормила меня этим бутиратом…
– Так ты ей отомстил за то, что она тебя кайфом угостила? Во всех смыслах, стоит думать: и наркотой, и трахом, я полагаю? А она, между прочим, несовершеннолетняя…
– А это статья, между прочим, – злорадно хмыкнул Торчилин, поддерживая сарказм Зуброва.
– Он ни при чем! – вдруг горячо, может, даже слишком пылко, вступилась за мужчину соседка по стулу. – Это был несчастный случай.
– А ты – свидетель, как я понимаю? У вас что же, секс на троих был?
– Не-е-е-т, – отвергла его домысел Люся.
В доказательство она рассказала обо всех своих приключениях в последние дни, вплоть до появления Вити сегодня утром в больнице. Умолчала она лишь о решении уехать за границу, но лишь потому, что уже и сама-то не очень верила в серьезность этого замысла. Точнее, сейчас, сидя в кабинете какого-то начальника ФСБ, она даже думать забыла о том, что ранее обсуждалась возможность скрыться от преследования в другой стране. Теперь она хотела только одного – чтобы все знали, что она ни при чем, что она не виновата.
– Все же ты сучка! – шепнул Прилепский, когда Люся рассказала, как она осталась у художника на ночь.
– Ну и нравы нынче у молодежи, – пробормотал Торчилин, – ну и нравы…
Когда девушка начала рассказывать о том, как была ошарашена, увидев у своего нового мужчины свою же малолетнюю сестру, Цилицкий перебил ее. Он вставил свою историю появления Кати в его жизни, дополнив ее подробностями о том, как Вера Жогова в очередной раз манипулировала им, заставляя сделать по-своему.
Зубров только переводил взгляд с одного на другого, время от времени кивая – когда история сходилась с его собственной догадкой.
– Ну что ж, господа, – заключил он, когда вдохновение рассказчиков иссякло, – как говорится, надо брать! Надо действовать, пока свидетели живы. Ты согласен со мной, Торчилин?
Сергей одобрительно покивал головой.
– Отлично! – подвел черту Влад. – Однако есть некоторые «но»…
– Вот именно: «но»! – как будто только что вспомнил о чем-то важном, подхватил Торчилин. – Есть условие: мы не впутываем во все это господина Прилепского.
– А ты все о своем кармане печешься, Серега, – укоризненно прищурил глаз, глядя на нового партнера, Зубров. – А о безопасности граждан твоей страны кто думать будет?
– Да иди ты, Зубров! Ты что, лучше меня что ли?! – зло шикнул Торчилин.
– Я – лучше. Я думаю о букве закона, – мягко пояснил Зубров. – Я думаю о том, что эти два голоса среди молчания погоду нам не изменят. Не за что нам брать Жогова. Пока что. Потому что доказательств нам не найти. А эти ребятки… Любой адвокат скажет, что девка покрывает своего врача-сожителя и дилера-покровителя, а хлюпик роет под мужа своей любовницы-мамки, желая, возможно, протянуть ручонки к ее богатству. К тому же, возможно, они сговорились с целью вымогательства.
Все присутствующие молчали. В тишине было слышно, как где-то в других комнатах жужжит оргтехника, где-то звонит телефон, в коридоре ходят люди, обсуждая свои, совершенно другие проблемы. Влад смотрел на собравшихся, они – все как один – смотрели на Влада, ожидая, когда он объяснит, к чему клонит и что собирается предложить.
– Ну? – не выдержал Торчилин. – К чему эта игра в молчанку?
– Предлагай, – сказал Зубров. – Ты пришел, значит, у тебя есть какое-то ко мне предложение.
– Нет предложения, – честно сознался Сергей. – Пришел советоваться и вместе разрабатывать план. Причем, быстро. Ты же понимаешь?! Сегодня полиция, кстати сказать, уже искала Люсю. И на работе, и дома.
– Ну, понятно, что Жогов не будет ждать и гадать на кофейной гуще, пронесет или нет. А у Люси есть где спрятаться? Уверен, что и ее квартира, и апартаменты господина Прилепского уже давно под наблюдением.
В комнате снова зависло молчание.
– А мне тоже негде жить, – голос у Цилицкого от неловкости момента сорвался и прозвучал очень пискляво.
– Ладно, – снова заговорил Зубров, только теперь в его голосе зазвучала не сталь, а обреченность, – вопрос, я предполагаю, разрешится за пару дней, и все это время я разрешаю вам пересидеть у меня. У меня две комнаты. Спите-то вы, я думаю, вместе?
Виктор кивнул, как будто согласился с чем-то само собой разумеющимся, а Люся чуть замешкалась. Она кинула скорый взгляд на Прилепского, а потом, смущенно, тоже кивнула.
– Значит, кроватей хватит. А теперь, Серега, – повернулся он к Торчилину, одновременно с этим вставая из-за стола, – пойдем-ка выйдем вдвоем. Покурим. Нам надо решить, что мы с тобой будем делать сейчас и как потом станем пилить честно заработанные лавры.
– Да лавры забирай уж себе! У тебя, я знаю, вроде случай Асанова висит, с ментами конкурируете, – затараторил Торчилин, тоже поднимаясь, чтобы выйти на перекур. – Я-то как-то вообще был не у этих дел, пока история с детьми не случилась. Мне что главное? Мне надо, чтобы больницу не шерстили. Честь и славу я себе еще заработаю.
– Отлично. Уже почти договорились. Пошли стратегию перетопчем. Вырисовывается у меня один план. Твоя помощь будет очень нужна.
* * *Вечер выдался жаркий. Неделю назад все кафе было заказано под празднование дня рождения Лили Лисицкой, очень молодой, но уже весьма популярной исполнительницы шансона. Она давно жила на Рублевке, но росла тут, в Бутово, поэтому придумала устроить своим еще недавним, а потому все еще довольно близким подружкам и дружкам отвальную вечеринку – вместе со звездами бомонда.
Марат давно знал Лилю. Не раз и не два приходилось его охране разнимать ее кавалеров и откачивать девушку после изрядной дозы алкоголя. Кроме этого, она как была, так и оставалась его верной клиенткой. Хотя певица давно не показывалась в кафе лично, ее курьер наведывался регулярно.
Мадемуазель Лисицкая, как ее называли афиши и поклонники, решила показать пример щедрости. Правда, Марат знал, что за все будет платить не она, а ее опекун, Мелис Абдураупов, уважаемый человек, тоже давний хороший знакомый Марата.
* * *Мелис по старой дружбе, а они были знакомы еще до приезда обоих в Москву, иногда захаживал в кафе, чтобы повидаться, и как-то, а было это лет пять назад, заприметил тут Лилю. Она в тот вечер, впрочем, как обычно, изрядно набралась и полезла на сцену выступать.
Пела девушка прекрасно, а вдобавок, кроме природного дара, давало о себе знать ее музыкальное образование в спецшколе.
Несмотря на то что она была изрядно пьяна и накурена, Лиля блестяще исполнила свой любимый романс «Я ехала домой», после чего, правда, упала со сцены и заявила, что сломала ногу. Поскольку Всевышний наградил ее не только прекрасными вокальными данными, но и весьма недурственной внешностью, Мелис тут же взял ситуацию под свой личный контроль и распорядился погрузить пострадавшую в его машину, чтобы доставить в больницу. Но повез он ее к себе домой, куда, еще находясь в дороге, вызвал по телефону своего же личного врача.
В принципе, он, как человек бывалый в разных передрягах, сразу понял, что никаких переломов у девушки нет. Врач нужен был «для приличия».
Доктор, конечно же по просьбе постоянного клиента и друга, категорически запретил Лиле Лисиной – таким было настоящее имя девушки – вставать с постели как минимум два дня, и, поскольку у Мелиса было уютнее и намного приятнее, чем в Лилиной двушке, где терлись боками пятеро членов семьи, она охотно осталась.
Только на третьи сутки, когда решила позвать в гости, чтобы проведали ее, потому что соскучилась, парочку подруг, девушка узнала, что находится на Рублевке. Ей тут же стало хуже. Мелису такая игра была на руку, и он, естественно, сказал, что она может оставаться столько, сколько надо для полного выздоровления. Как раз в это время он был одинок уже месяц.
Лиля сделала все для того, чтобы прочно угнездиться в доме. Хозяин, надо сказать, планировал это с самого начала, потому что девушка понравилась ему не только внешне, но и своим музыкальным талантом. Дела у него шли хорошо даже без его активного участия, денег было море, а куда их еще вложить, мужчина никак не мог придумать. К тому же ему было немного скучно. Он хотел драйва и новых красок. В тот момент, когда Лисицкая вышла перед ним на сцену в первый раз, он решил, что станет для нее продюсером. Правда, Мелис поначалу держал это от нее в секрете, потому что хотел, чтобы претендентка на его спонсорство сначала прошла необъявленный тест.
Три недели он терпеливо учил ее быть милой и послушной, веселой и трудолюбивой, нежной и артистичной. Надо сказать, она очень старалась, а когда, наконец, привыкла к такому порядку вещей, Мелис вручил ей кассету своей любимой певицы Любы Успенской.
– До завтра выучи три песни. Любые. Не меньше трех.
– А где взять минусовую фонограмму?
– Поройся в Интернете! Ты уже не маленькая девочка. Придумай где. Или пой всухую, без сопровождения.
– Зачем?
– Если хочешь узнать, зачем, сделай.
– К вечеру, надеюсь?
– К вечеру.
– А что, у тебя будут гости?
– Будет сюрприз.
До самой ночи девушка крутила запись. Что она делала ночью, Мелис не знал, потому что принципиально держал ее на расстоянии, жили они в разных комнатах. Он считал, что торопиться ему нет резона, потому что если он будет по-прежнему ее хотеть, то никуда она не денется. Он намеревался воспитать ее такой, какой он хотел ее видеть, поэтому спали они не только в разных спальнях, но и в разных крыльях дома.
Рано утром на следующий день он без предупреждения уехал по делам во Владимир, но передал через горничную для Лили подарок – открытое ярко-красное платье для коктейль-парти.
Приехал Мелис в тот день поздно. С порога он попросил прислугу накрыть столик в гостиной, но только на одну персону, и предупредить Лилю, что та должна быть готова через тридцать минут спуститься вниз, а сам отправился в душ.
Девушка удивилась, не увидев гостей. Судя по всему, она готовилась очень старательно: сделала красивую прическу, макияж, идеально подходивший к платью. Она волновалась, поскольку, кажется, вообразила себе, что сейчас ей предложат руку и сердце. В целом, выглядела она весьма сексуально.
Еще большее недоумение отразилось на ее лице, когда она увидела, что столик накрыт на одного человека, и совсем уж растерялась, когда мужчина не позволил ей сесть. Он, устроившись поудобнее, сообщил, что хочет посмотреть, как Лиля умеет работать.
– Работать кем? – поперхнувшись от смущения и страха, спросила девушка.
Мелис налил себе виски, выпил, откинулся на стуле и приказал:
– Пой.
– В смысле?
– Пой.
Она замялась, оглянулась по сторонам и, не найдя никакой моральной опоры вроде сцены или хотя бы микрофона, спросила:
– Что, прямо тут?
– Да.
– Прямо так вот петь?
– Да.
– Но почему?
– Развлекай меня.
– А ты не слишком…
– Не хочешь петь? Уходи. Я никого не держу.
– А что петь?
– Я тебе вчера сказал, что ты будешь сегодня петь. Начинай.
В этот момент появились официанты, вкатывая поскрипывающую тележку с едой. Мелис отчетливо увидел, что Лиля хочет есть – так жадно она посмотрела на еду, видимо, голодала, ожидая вечера и обещанного сюрприза. Он, давая официантам возможность положить ему самые красивые и сочные куски, небрежно махнул:
– Начинай, чего ждешь-то?
Лиля помялась, кашлянула, неестественным голосом объявила название первой песни и, проведя еще несколько мгновений в сомнениях, наконец запела. Сначала не очень уверенно, но постепенно песня ее увлекла, голос набрал силу, легкие, кажется, полностью развернулись, чувства от мелодии пробудились. Мелис даже поймал себя на том, что забыл жевать – все его внимание было поглощено песней. Он сделал усилие, сунул в рот еще один кусок осетрового шашлыка, но, спешно проглотив его, все же отложил приборы и отдался голосу этой милой девушки.
– Отлично! – сказал он, когда закончились все три песни. – Я хочу заняться твоей раскруткой.
– Чем? – не уловив сходу его мысли, спросила возбужденная пением девушка.
Мелис поднялся, подошел к ней, галантно поцеловал ее руку. Лиля ошалело смотрела на мужчину, не понимая, что происходит – слишком быстро ситуация приобрела иную окраску. Он мягко погладил ее по голове, потом, взяв ее лицо обеими руками, чуть приподнял к своему и, глядя ей прямо в глаза, еще раз сообщил:
– Я буду твоим продюсером, а ты будешь знаменитой певицей. Хочешь?
Она попыталась кивнуть в его руках и чуть треснувшим от волнения голосом промямлила:
– Да, конечно хочу.
Сцена закончилась поцелуем. Он просто наклонился и, не спрашивая разрешения, по-хозяйски поцеловал ее в губы. Конечно же, она не сопротивлялась. Правда, она не сразу начала отвечать ему на поцелуй, потому что все еще не поспевала соображать, что происходит, но Мелису было даже интересно наблюдать, как меняется реакция по мере того, как до сознания доходит, в какую сторону изменится ее жизнь после этого поцелуя.
С той самой ночи они спали уже вместе.
* * *Мало того, что для дня рождения было заказано, естественно, все кафе, было также приказано приготовить питья и еды в два раза больше, чем было официально приглашено гостей. Согласно капризу именинницы, на ее праздник могли входить не только специально приглашенные, но и все те, кто пожелает. Она не хотела стеснять тех, кто, не зная о спецзаказе, сам по себе хотел провести этот вечер в привычном для него месте, не важно, знакомы они с Лилей лично, или нет. Впрочем, она мало кого не знала в этом районе, разве что совсем уж случайных посетителей или совсем новеньких обитателей района.
Марат распорядился, чтобы на этот вечер для работы на кухне сюда перевели всех его поваров и их помощников из двух других кафе, а также он вызвал на работу одновременно все смены официантов.
– Два дня после уборки кафе будет закрыто, это я вам обещаю, – сказал он на специальном собрании, – но в этот вечер уж прошу всех потрудиться. Я сохраняю вам полную оплату в обещанные выходные, а за этот день плачу двойную ставку. Если кто нарвется на вознаграждение от посетителей – оставьте себе все заработанное.
Сотрудники согласно закивали, услышав условия, выражая свое одобрение и готовность потрудиться за такое щедрое вознаграждение.
Работы было много для всех, рук не хватало.
Все более-менее вошло в нормальное рабочее русло только часа через два после того, как начали собираться гости и, наконец, приехала сама именинница.
Народ немного выпил, закусил, начались поздравительные выступления, вручение подарков, все потихоньку развеселились и расслабились. Алкоголь лился рекой. Марат волновался, что закусок не хватит, потому распорядился заранее подготовить горячее. После горячего, как он прекрасно знал по опыту, можно долго ничего не подавать, гости все равно уже сыты и поэтому довольны.
Отлично шла и подпольная торговля. Хотя назвать ее «подпольной» сегодня, да еще в этой компании давних друзей и раскованных до безобразия знаменитостей, было бы не правильно. Тут все были свои, никто не скрывал своих пристрастий. Некоторые меры предосторожности соблюдались, но, скорее, из приличия и только персоналом кафе. Гости курили, где хотели. В VIP номерах рассыпали кокс, даже не закрывая двери. Разноцветные пилюли передавались друг другу пригоршнями, многое бесшабашно рассыпалось по полу и затаптывалось.
Мероприятие было оплачено заранее и весьма щедро, поэтому Марат позволил себе расслабиться и даже выпить несколько рюмок коньяка вместе с именинницей и ее покровителем.
Сама именинница вышла на сцену, когда все гостевые выступления, запланированные оргкомитетом, закончились. Сказав несколько горячих благодарных слов, она исполнила свой до сих пор горячо любимый романс «Я ехала домой». Гости отреагировали бурными аплодисментами. Хлопали долго и кричал «браво» и «бис» слаженно и громко.
То тут, то там раздавались выкрикивания с требованием исполнить ту или эту песню из Лилиного репертуара. Она уже, кажется, решила, что сейчас будет петь, собралась с мыслями, и тут все началось…
Громкий шум донесся со стороны главного входа. Все, кто находился в зале, одновременно обернулись и застыли от изумления, некоторые даже с открытыми ртами. Несколько человек в этот момент уронили бокалы и тарелки. В этот же момент со стороны служебных помещений, оттуда, где находился запасной выход, прозвучал грубый категоричный речитатив:
– Федеральная служба наркоконтроля! Всем оставаться на своих местах. Это обычная проверка, займет не больше десяти минут, подготовьте свои документы.
В воздухе застыла кладбищенская тишина. Первыми зашевелились бармены, они сообразили, что пора попытаться припрятать какие-то нелегальные товары. Официанты начали предусмотрительно собирать посуду из рук обалдевших посетителей, чтобы разбилось как можно меньше. Кто-то из гостей попробовал метнуться в сторону туалетов, но дорогу туда уже перекрыли дюжие парни в разгрузках и даже с автоматами, видимо, ФСКН отнеслось к этому случаю как к особому.
Несколько человек в строгих черных гражданских костюмах пробирались сквозь толпу, проверяя документы у всех, кто попадался на пути, следовавшие за ними бойцы в камуфляже выводили под белы ручки тех посетителей, которые реагировали особенно бурно.
Минуты через три после столь неожиданного начала через главный вход вошел в зал Торчилин. Он пристально смотрел через весь зал на Марата и криво улыбался одним уголком рта. Время от времени он смещался то в одну сторону, то в другую, пропуская задержанных.