– Вы заманили его в засаду! Я говорил ему, что тебе нельзя доверять! – и он неожиданно резко ткнул Телегина стволом автомата в солнечное сплетение. – Эмир доверился тебе, и где он теперь?! – боевик замахнулся автоматом над головой согнувшегося Телегина.
– Не делайте этого, – послышался негромкий голос. Это заговорила Наташа.
– Что?! – повернул к ней голову «конвоир». – Может быть, ты расскажешь, что вы с ним сделали?
– Я знаю, что Эмир не простит, если ты тронешь нас, – ответила Наташа.
– Эмир мертв, – сказал один из боевиков, окруживших Телегина. Уже немолодой, лет пятидесяти. – Я только что дозвонился на его телефон. Со мной говорил Назим. Эмир убит, а сам Назим тяжело ранен… За ним поехали.
Наташа вспомнила, что Назимом звали того пацана, которому она бинтовала голову.
– Вот видишь, – произнес «конвоир». – Вы заманили Эмира в капкан! А сами сбежали! – кричал он Наташе. – Но на этот раз вам не уйти!
Она ждала окрика, удара, даже выстрела. Но он заговорил спокойно и как-то надорванно:
– Я слышал, как ты играешь, – он кивнул на открытую крышку фортепиано. – Играй еще. В честь Эмира. Он был нам как отец. Он даже вам был… как старший брат… Играй!
Наташа потрясенно смотрела на боевика. А ведь и вправду, он был им как старший брат. Он назвал ее сестрой тогда, давно, и повторил это, когда прощался. И погиб из-за них. Из-за этих дурацких патрончиков с дурацкой озерной водой и прибрежной грязью, из-за этой проклятой новой бомбы. Как все дико, как все переплелось и перепуталось…
Боевик не отрывал глаз от ее застывшего лица. Почему оно так изменилось? Что это – страх, раскаяние? Нет, не похоже… Не понимая, почему она медлит, бородач повернулся к Телегину и неожиданно дал очередь над его головой. Телегин лишь тяжело вздохнул. Наташа вздрогнула… А боевик произнес, тем же надтреснутым, негромким голосом, опустив автомат на уровень груди Телегина:
– Он будет жить, пока ты будешь играть. Будешь играть минуту – проживет минуту. Час будешь играть – час будет жить, клянусь! День играть будешь – он будет жить целый день!
И она повернулась к роялю.
И опустила пальцы на клавиши…
И воздух снова наполнился неизвестной мелодией – та же вечная, щемящая тема парижских переулков, людских страстей, неугомонной молодости и печальной старости, простой жизни и простой смерти…
Она никогда так не играла… Она не чувствовала своих пальцев, душа сама управляла ими. И музыка лилась и лилась, как льется вино из кувшина.
Телегин стоял, прислонившись к стволу дерева. Наваждение ее музыки теперь действовало на него совсем по-иному, точно он вдыхал бодрящий, живительный кислород. Надо что-то придумать, она ведь дает ему время! У них нет дня – это красивые слова. У них нет даже часа. Она будет играть хоть год, но странная тяга к музыке у этих бородачей иссякнет так же внезапно, как пробудилась. Им скоро просто надоест слушать, как она играет. Наташке и ему смерть заглядывала сегодня в глаза каждый час. И продолжает глядеть все пристальней, досадуя на дурацкую отсрочку из-за этой музыки. Нет, ничего он не придумает… Пусть музыка звучит, пусть наполняет каждую из оставшихся им минут…
Какая она красивая… Стоп, Телегин, о чем ты? Натаха дает тебе время не для сантиментов. Надо найти выход, надо! Надо сейчас!
В этой нелепой, иррациональной ситуации их может спасти только такая же иррациональная, безумная идея.
И Телегин начал молиться. Нет, это была не церковная молитва, в этой молитве не было слов. Телегин старался мысленно раствориться в окружающем его пространстве, стать частью каждой травинки, каждого камня, каждой водяной капли… Стать частью всего окружающего, частью этого уголка вселенной…
Этой молитве обучил его странный, необыкновенный человек.
Отдельный учебный центр КГБ СССР. 198… год
– Сегодня, господа офицера, мы познакомимся с очень интересным человеком, – Навигатор хитро усмехнулся, с видом заговорщика поочередно оглядывая Егеря, Телегина и Никитина, прервавших очередную тренировку при появлении начальства. – Феномен, реликтовый экземпляр, теперь таких не делают. В поединках демонстрирует совершенно непонятные вещи…
«Очередной вьетнамец или китаец», – пряча усмешку, подумал Слава. Помимо штатных инструкторов, в учебном центре периодически появлялся какой-нибудь «мастер единоборств». Как правило, основательно получал по ушам и благополучно исчезал после первого же спарринга.
– Ребята из пятого управления рекомендовали. Сюда прибудет через десять минут под усиленным конвоем, – пояснил Навигатор. – Прямиком из Лефортово.
– И на кой ляд он нам? – проворчал Егерь. – Очередной сэн-сей из подворотни?
– Нет, Андрей Митрофаныч. Проходит по 72-й, – сухо произнес полковник.
– Создание антисоветской организации? – присвистнул Коля Никитин. – Террорист?
– Язычник. И убежденный противник существующего строя. А брали его ребята из «Альфы».
«Реликтовый экземпляр» прибыл под усиленным конвоем плечистых ребят из подразделения контртеррора. Без наручников.
– Павел Николаевич Денисов, – первым представился он. Негромко, внятно, не протягивая руки для пожатия.
– Очень приятно, – кивнул в ответ Егерь. – Цель визита вам известна?
– Да. Простите, не знаю ваших имен…
– Обращайтесь на «вы», – голос Дремова был столь же негромок и внятен. – Раз цель ясна – перейдем к делу. Разомнитесь и… молодой человек к вашим услугам, – Егерь кивнул в сторону Телегина.
– Молодой человек, – повторил гость, внимательно разглядывая Вячеслава синими пронзительными глазами.
Несмотря на далеко не юношеский возраст, гость был красив какой-то странной, дикой, но по-настоящему мужской красотою. Небольшая, аккуратная борода лопаткой, седеющие волосы неуставной длины, перехваченные поперек лба тонкой тесьмой. И синие, прозрачные, озерные глаза. Нос точь-в-точь как Славкин – перебитый в разных переделках. Ну язычник, дери его мать. Реликт ископаемый…
Стойка бородача была необычной – не боксерской и не «мастера с Востока». Скорее вообще не спортивная, не боевая – какая-то звериная. Точно стал человек зверем и живет его телом, чувством, реакцией. Атаковать зверь не торопился – как-никак на чужой территории. Телегин обозначил ложную атаку по корпусу. Затем резко, по-боксерски пробил в голову. Кулаки просвистели по воздуху, Язычник как-то очень быстро подсек Телегина, но Слава сумел, оперевшись на левую руку, сделать кульбит и удачно приземлиться на ноги. И тут на него обрушилась целая серия мощных ударов – причем бил Язычник не боксерскими, а какими-то размашистыми, с трудом блокируемыми ударами. Выстояв, Слава пробил-таки свою коронную «двойку». «Двойка» прошла – но Язычник немыслимым образом продолжал стоять на ногах. Причем стоял, опустивши руки – полностью открытый, словно приглашал к атаке. Телегин не стал атаковать. Он отступил на полшага и сам встал в точно такую же расслабленную, открытую стойку. Со стороны это, должно быть, выглядело фарсом, пижонским кривляньем, однако Телегин не передразнивал противника – он впервые столкнулся со столь непонятной и столь могучей силой. Ему нужно было осознать, что происходит, и он решил отдать инициативу. Язычник ударил первым – опять размашисто, точно железным цепом. Телегину удалось уклониться, поднырнуть под удар и тут же, в связке, провести убийственную комбинацию – подсечь ноги противника и одновременно ударить снизу вверх, в челюсть. Язычник потерял равновесие, упал на траву. Телегин, констатировав несомненный выигрыш раунда, на секунду расслабился.
Как Язычник достал его, Телегин не понял. Со слов Никитина, достал ногой, лежа, каким-то неведомым способом бросив все тело вперед, не выводя его из горизонтального положения. Как такое возможно? Почему Слава не успел ничего заметить, поставить блок?! Он просто отлетел в сторону и улегся затылком в траву.
– Вообще-то в рукопашной ничьей не бывает, – услышал Телегин голос Егеря. – Но здесь – боевая ничья.
Телегин быстро поднялся. За всю свою боксерскую и рукопашную практику в нокауте он был всего два раза. Сейчас, кажется, случился третий.
– Кстати… Историю, молодой человек, хорошо знаете? – после поединка и горячего душа они, полные взаимной симпатии, попивали чаек в предбаннике. На свой вопрос Павел Николаич получил от Телегина честный ответ.
– На твердую четверку.
– Печально, – столь же искренне прокомментировал Язычник. – Офицер госбезопасности, да, впрочем, любой офицер историю своей родины должен знать досконально. Что вы знаете о Ратиборе?
– Мм… Ничего, – пожал ноющими после схватки плечами Телегин.
– Вы воин, – уверенно проговорил Язычник. – Таких, как вы, очень мало. К сожалению. Но воин – это не только тот, кто ломает огнеупорные кирпичи и… укладывает в рукопашной старенького бородатого дядьку. – Павел Николаевич впервые за все время беседы усмехнулся. – Ратибор – воин языческой Руси. Вы очень похожи на него, Вячеслав…
– Ну, вы скажете! – присвистнул Телегин. – Чем же?
– Вы знаете, я очень рад нашей встрече, – ушел от прямого ответа Язычник. – Ранее, когда служил в армии, затем общался с милицией и вашими коллегами по ведомству, я уже было совсем упал духом. Вы – другой…
– Павел Николаич! – подал голос молчавший до сего момента Егерь. – Вот вы, судя по всему, искренне любите Родину, Россию. Почему же вы… Ну, не стали офицером или учителем истории… Почему стали диссидентом?
– Милейший, я не диссидент, – Павел Николаевич погрустнел. – Я язычник.
– И что же вы предлагаете – всем нам становиться язычниками? – задал вопрос Дремов.
– Я никому ничего не предлагаю. И не настроен на дискуссии. Они мне надоели в Лефортово[22]… Но кое-что я вам скажу. – Голос Павла Николаевича стал тверже. – Когда говорят о язычестве, то обычно перечисляют имена – Перун, Сварог, Даждьбог… Но главное в нашей древней религии – совсем не это. Прежде всего Бог для язычника – вот эта трава, небо… Попытайтесь понять эти сущности и стать с ними единым целым. Тогда и вы сами станете Богом. Наверное, вам это малопонятно….
– Нет, почему же. Договариваться с окружающей средой – этому нас тоже здесь учат, – ответил Телегин. – А что вы скажете о христианстве?
– Ничего. Оно существует помимо меня, как существовали партийные и комсомольские собрания в трудовых коллективах. По христианству, так называемая душа есть только у человека. А у животных, тем более растений, воды, никакой души нет… И сливаться с ними душой – это ересь.
– А что, для того чтобы стать с природой единым целым, стать Богом, как вы говорите, существует специальная техника?
– Научитесь молитве, – помолчав, очень серьезно произнес Язычник. – У нее нет слов и почти нет жестов. Вот так поднимите вверх руки, ладонями вперед… И все! Даже и это не обязательно. Но вы должны в эту минуту почувствовать, что вы часть этого неба, этого леса, воды и огня. Они – ваши братья. Они не могут причинять вам зла. Напротив, они вам подскажут, как надо действовать. Или бездействовать. Иногда бездействие – самое лучшее, что можно предпринять. Слейтесь душой с окружающим миром и слушайте его. Те, кого зовут ясновидящими, делают именно это – сознательно или интуитивно…
Телегину так и не удалось под началом Павла Николаича постичь философию древнего язычества – высокое начальство в лице зампреда Ильина категорически запретило дальнейшие контакты с чуждым элементом. Но единственная их беседа на эту тему сохранилась в памяти Телегина навсегда.
Западная Ю…я. 200… год
– Шолом, дружище! – Кроуфорд уселся рядом с Вилли, поигрывая пистолетом. – Я же вам говорил, что мы обязательно встретимся. Вам пригодилась моя информация?
– Пожалуй, да, – ответил Вилли.
– Ну вот и замечательно! А вот мне пришлось все ноги истоптать. Не захотели подвезти… Ну да ладно, я не сержусь. А где ваши русские друзья?
– Полагаю, уже в аэропорту, – голос Аптекаря прозвучал безразлично.
– Так скоро? Вы лукавите, Бреммер… Точнее, Альбцман. Вас ведь зовут Менахем Альбцман. Отряд специальных операций «Моссада»…
– Да, вы хорошо информированы, – апатично отреагировал Вилли.
– Что это у вас в сумке? – глаза Кроуфорда широко раскрылись. – О, коньяк? И какой! Я такой видел у Эмира… В буфете! Оттуда позаимствовали? Ладно, к чертям старые обиды, давайте выпьем. За наши успехи!
– И какой же успех? – из вежливости поинтересовался Альбцман.
– Я пью за мой предстоящий успех. Вот доберусь до ваших русских друзей… У нас ведь в аэропорту свои люди, позаботятся. Но это в будущем, а ваш успех, как я понимаю, уже состоялся. Поэтому вы и начинайте…
Менахем покорно взял бутылку, свинтил пробку, поднес горлышко к губам. Все же он ужасно устал, надо еще немного подкрепиться. Глоток, второй… Все. Ему хватит… Он протянул бутылку Кроуфорду.
– Ну вот и все. Вам хватит… брат Менахем, – вдруг жестко сменил тон Эсэсовец, не делая попытки принять из рук Аптекаря бутылку. – Через десять минут вы умрете. Это ведь мой коньяк, старый вы маразматик. Я его сначала Телегину подсовывал, потом Эмиру… А он у вас оказался! – наклоняя голову то вправо, то влево, Кроуфорд с интересом наблюдал за собеседником.
Ждать десяти минут ему не пришлось. Менахем Альбцман был мертв прежде, чем торжествующий Джимми окончил свою длинную назидательную фразу. Последней мыслью его было, что свое дело он завершил достойно, остальное неважно.
Западная Ю…я. 200… год
Льется и льется, точно ручей, музыка. Она уже не пьянила, скорее ободряла, успокаивала… Наташа играла, не оглядываясь назад. Она будет играть, пока у нее не отвалятся руки, пока ей не выстрелят в затылок, пока она не упадет… Поэтому она не оглянулась, когда кто-то мягко положил на ее плечо руку. Она играла новую, только что сочиненную вариацию. Рука легла на второе плечо. Кто-то прижался к ней… Нет, не кто-то, а Телегин, она сразу узнала его прикосновение, его дыхание.
Наташа обернулась. Газон перед домом опустел. Толпа бородачей с автоматами исчезла, точно ее и не было… Рядом с Телегиным стояли двое с носилками, откуда на нее неотрывно глядел юный телохранитель Назим с повязкой на голове. Эти бинты были повязаны ее, Наташи, руками.
– Эмир говорил, что ты его сестра, – произнес Назим. – Это правда?
– Не знаю… – смутилась Наташа и, не опуская глаз, добавила, – если он так говорил, значит, правда. Эмир погиб?
– Да. Его убил тот старый человек, которого мы подобрали по дороге.
– Как? Ты ничего не путаешь? – ахнула Наташа.
– Нет. Я был слаб, и он забрал мой автомат. И в упор застрелил Эмира.
Телегин отвел взгляд.
– Мы должны идти, – сказал один из бородачей, державших носилки с раненым.
Вскоре послышался шум моторов. Обезглавленное войско покидало позиции.
– Я поздно догадался… – дернул правой стороной лица Телегин. – Вот черт! Ведь этот Бреммер – израильтянин, боевик из «Моссада». Кажется, Менахем Альбцман. Они уже давно охотятся за Эмиром. Он ведь лично ликвидировал в Африке трех израильских дипломатов и офицеров «Моссада», – не поднимая глаз, произнес Телегин. – Они этого не прощают. А тот парень, которого убили в кемпинге, его помощник.
– Вилли не раз спасал нам жизнь. Эмир – тоже… – вслух подумала Наташа. – Как странно все это.
Внезапно Телегин понял, что только что нашел для себя самое точное определение, что есть война. Война – это когда одни хорошие люди начинают убивать других хороших людей.
– Смотри, уже утро. Нам надо как можно скорее в город, оттуда звоним нашим. В посольство, они сообщат в Москву. Нет, надо говорить напрямую с Навигатором, условным кодом…
– Слушай, – вскинула руку Наташа, – зачем нам город? Здесь, в этом поселке, есть найт-клаб, там – спутниковая связь!
– Где? – не понял Телегин.
– В найт-клабе! При мне проститутки в Италию звонили своим мужикам. Но там люди Касима…
– Придется… По счастью, эти ребята, – Телегин кивнул в сторону, куда уехали бойцы Эмира, – оставили нам джип и канистру бензина. Поеду один, ты там уже намозолила глаза…
Западная Ю…я. 200… год
Аэропорт перекрыт, подходы к российскому посольству тоже. Они, впрочем, об этом должны догадываться. Глядя на карту, Кроуфорд пытался вычислить движение Телегина и его лихой подруги. Спутниковой связи у Телегина нет, у его подруги, скорее всего, тоже. Хотя…
Нет, к чертям домыслы, просчитаем самые очевидные варианты. Телегин прячет свою подругу, а сам отправится искать связь. Куда? В самое ближайшее место. Самое ближайшее, кроме моего бунгало, – это найт-клаб. И они об этом знают – его подруга после исчезновения в Стадличево нарисовалась именно там. Бесспорно, это – самое вероятное место. Значит, мне туда. Первое – предотвратить выход на связь. Второе – ликвидировать пробы, которые они взяли. Впрочем, достаточно задержать их передачу в Россию – через два-три дня пробы «выдохнутся». И третье – свести давние счеты с коллегой Телегиным.
Он едет в поселок один, и правильно делает, не брать же с собой дегенератов вроде этой парочки – Омара и Физрета, только напортят. Эх, были бы живы Дитер или Кларенс… Эсэсовец тяжело вздохнул. Разбираться с Телегиным придется ему самому, в одиночку. И любой ценой. Теперь это – вопрос профессиональной чести.
После всего, что было, им двоим в этом мире не ужиться.
Самое смешное, что позвонить удалось совершенно беспрепятственно.
– Друг, позвонить можно? – войдя, окликнул он явно обкурившегося, сонного амбала у стойки в пустом зале.
– Сто баксов – и звони хоть в Антарктиду. Да, за вторую минуту и дальше – по пятьдесят…
Телегин уложился в минуту и сразу же направился к выходу. Благополучно покинул найт-клаб. На въезде в поселок он издали заметил патруль на дороге и успел свернуть в объезд, но, проехав метров сто, бросил джип и пошел к центру поселка садами и пешеходными дорожками, прихватив «штайер». В этот ранний час поселок еще спал, однако пару раз он видел машины, медленно колесящие по улицам, а на главных перекрестках по двое, по трое торчали бородатые люди с оружием. Такая же тройка маячила и у входа в найт-клаб. Телегин, в парике, подгримированный Натальей под типичного «эксперта» из команды Кроуфорда, на которых она насмотрелась предыдущей ночью, направился прямо к патрулю и озабоченно напомнил о бдительности, высказав мнение, что двое преступников, о которых говорил господин Кроуфорд, скорее всего появятся, когда на улицах станет более многолюдно. После чего пожелал успеха и «пошел еще раз предупредить ночного дежурного найт-клаба».