Игорь молчал.
– Ты понял меня, я спрашиваю?
– Понял, – ответил Игорь.
– Садись за руль.
– Но…
– Что, не можешь водить машину?
– Могу, но я не знаю город, – ответил Игорь.
– А я подскажу, куда ехать…
Игорь сел за руль, а Пермяк с Еленой уселись на заднее сиденье. Бандит все так же держал пленницу железной хваткой.
– Трогай.
Игорь с ненавистью посмотрел в зеркало заднего вида, встретился взглядом с холодным взором Пермяка и включил передачу. Через минуту они выбрались из зарослей кустов, а еще через пять минут уже катили к центру города.
– Прямо. Теперь направо. Еще раз направо, – командовал Пермяк, изредка поглядывая на Елену.
А и хороша девица! Сладенькая. Вот бы закатиться с такой на юга. Да чтоб ходила перед ним в одном купальнике, а на выход надевала короткую юбочку или шортики. И чтоб кругом мужики все пялились на нее, облизывались и завидовали ему. А она чтобы ласкала его, как наложница персидского шаха, и чтобы все его желания и прихоти исполняла на раз!
Он слегка ослабил хватку:
– Щас не больно?
– Да пошел ты!
Вот, сучка! Ничего. С таким боблом, что скоро будут у него, он найдет десяток таких девок, как она. Нет, лучше! И все они будут лизать его пятки и еще кое-что с превеликим удовольствием…
– Здесь налево, – произнес Пермяк, и они свернули в переулок, по левую руку которого стояла гостиница «Биляр». – Теперь стой. Приехали.
Игорь остановился и заглушил мотор.
– Ну, чего сидишь, выходи.
Игорь вышел.
– А теперь иди и неси золото. И смотри: позвонишь ментам или еще что-нибудь несуразное выкинешь, я сделаю из нее дуршлаг. Понял, бычара?
* * *В принципе, человек в нашей стране готов ко всему.
Готов, что зимой может пойти дождь, а в июле, наоборот, снег.
Что его могут обокрасть, облаять, укусить и избить в темном переулке и даже в светлом.
Готов к смачному плевку в ясные очи, к урезанию зарплаты при увеличении цен на продукты и услуги и всучению в гипермаркете просроченных аж на полгода килек в томате.
Готов к предательству друга с женой и жены с другом, оставлению пилки для ногтей в животе после проведения хирургической операции, выключению горячей воды на год и лифта на два.
К обвинению в несовершенном злодеянии и к отсидке срока в червонец за преступление, совершенное неизвестным гражданином с застарелым шрамом на щеке и в фальшивой бороде.
Наш человек всегда готов к истечению на его голову кислотных дождей.
Для него не будет особой неожиданностью наводнение или цунами, и он, в частности, готов к тому, что его в любое время может переехать трамвай, сошедший вчера с рельсов.
Человек у нас готов обезножеть, обезручеть и вообще обесчленеть; покрыться лишаями, гнойниками, незаживающими язвами и хронической экземой.
Не готов он только к крушению мечты.
Настоящей.
Выношенной.
И почти сбывшейся.
Игорь к вынужденному расставанию с золотом был не готов.
Когда он вошел в номер и нагрузил золотыми брусками две тяжеленные сумки, он ни о чем не думал. Просто, как сомнамбула или лунатик, не отдающий отчет своим действиям, он схватил обе сумки и потащил их к выходу. Каждая весила килограммов тридцать, если не больше, но он не ощущал их веса. Он чувствовал, что из его жизни вынули какой-то стержень, как из детской пирамидки, и все кругляшки, что были нанизаны на него, рассыпались и раскатились по полу. Так и его надежды, чаяния и планы рассыпались и раскатились, оставшись без стержня посередине. И он не знал, что теперь делать. Вернее, знал только одно: надо отдать золото этому бандюгану и освободить Елену.
Он вынес Пермяку пять сумок с золотом. У него хватило ума не рассказать ему, что он загнал один брус перекупщикам, иначе бы пришлось отдавать бандиту и все вырученные за золото деньги.
Когда Игорь вынес последнюю сумку и загрузил ее в багажник, Пермяк, закрыв Елену в машине, лениво осмотрел содержимое каждой сумки. Кажется, он остался доволен.
– Здесь все? – спросил он.
– Все, – ответил Игорь.
– Молодец, – бросил ему Пермяк и пошел к передней дверце. Открыв ее, он оглянулся и произнес: – Пока, родственничек.
Затем он захлопнул дверцу, и джип, взвизгнув резиной по асфальту, стремглав сорвался с места.
– Стой! – заорал вслед машине Игорь.
Потом он побежал:
– Сто-ой! Вы-ыпусти ее!
Бежал он долго. Но разве может человек догнать двести лошадей под капотом?
А потом он понял, что настоящий его стержень вылетел только теперь, когда увезли Елену. Его Елену. Остальное рассыпалось в куски, но ему было наплевать. Все остальное ничего не значило после того, как исчезла Лена.
В голове сделалось пусто и гулко, как в комнате, из которой вынесли мебель. Он вернулся в гостиницу, вошел в свой номер и заплакал.
Как ребенок. Как малое дитя.
А когда он протянул руку к телефону, чтобы позвонить в милицию и все им рассказать, дверь номера вдруг открылась…
ГЛАВА 21 ИЮЛЬ 1949 ГОДА
Стук в дверь не то чтобы разбудил Якима – все равно было уже пора вставать, – но лишил последних остатков сна.
«Кого еще несет черт в такую рань»? – подумал он, поднявшись с кровати и засовывая ноги в тапки.
Он вышел в сени и откинул крючок. Потом открыл дверь. За ней стоял и улыбался самый завалящий человек во всех Бутырках, придурок и пьяница Жорка Охлябин.
– Здрасти, – сказал Жорка и пыхнул на Якима таким амбре, что завмага едва не стошнило.
– Чего тебе? – недовольно спросил Яким.
– Мне бы, того, похмелиться, – просительно сказал Охлябин.
– Чего?! – недобро спросил Яким.
– П-похмелиться, – повторил Охлябин, но улыбка сползла с его лица.
– Пошел вон, – прошипел Яким и закрыл дверь.
Прошло не более минуты, как стук повторился.
– Ты?! – едва не задохнулся от ярости Яким, открыв дверь и снова увидев на крыльце Охлябина.
– Ага, – ответил Жорка и попытался улыбнуться. – Налейте стопарик, вчера уж больно шибко пировал, так что, сами понимаете…
Яким уже занес было руку для удара, и Жорка, чувствуя, что сейчас ему воздастся на орехи, быстро проговорил:
– А то я скажу следователю, что видел вас тогда ночью…
Рука Якима повисла в воздухе.
– Чего ты мелешь!
– Ничего я не мелю, – осмелел Жорка, видя, что его слова произвели на завмага должное впечатление. – Я видел вас той ночью. Вы еще ящик несли какой-то… Ну, налейте, а? Чо, жалко вам, что ли?
– Да нет, не жалко, – задумчиво произнес Яким и, поглядев по сторонам, добавил: – Ладно, заходи.
– Ну вот, это другой разговор, – повеселел Жорка. – А то «чо мелешь, чо мелешь»…
– Да я это, спросонок был, – примирительно произнес Яким. – Не проснулся еще, а тут ты стучишь…
– Да ла-адно, – прощающим тоном протянул Охлябин, что покоробило Якима, хотя он и не подал виду. – Чего уж там…
– И правда, чего уж, – согласился с ним Яким. – Проходи в комнату. Чего тебе, водочки?
– Лучше водочки, – сказал Жорка, усаживаясь за круглый стол под цветастым абажуром. – Я вино с утра как-то не очень.
– Щас, – заверил его Яким и прошел на кухню. Там он взял топор, тихонько вышел и, зайдя Жорке сзади, хрястнул его по темечку что есть силы. Жорка молча ткнулся мордой в клеенку. Яким прислушался и, убедившись в том, что Охлябин не дышит, схватил его под мышки и потащил во двор…
* * *– А кто вам звонил, не удалось выяснить?
– Нет, товарищ подполковник. Ни на один из моих вопросов он не ответил, так что ни кто он, ни откуда звонил, определить не удалось. – Минибабаев сделал небольшую паузу и добавил: – Все же, судя по его разговору и косвенной информации, ему лет шестьдесят или около того, и он, предположительно, находился в местах лишения свободы.
– У какого кладбища его видел аноним?
– Он не сказал, товарищ подполковник, – ответил Минибабаев.
– Тогда, может, есть резон поспрашивать сторожей кладбищ и кладбищенских побирушек об этом Родионове? – подал голос Коля Авраменко, опер, занимающийся бандой Кормакова. – Если они видели этого гражданина, значит, информация анонима верная. И версия оперативника Минибабаева, что рыбака убил Родионов, имеет право на жизнь.
– У нас семь кладбищ, – задумчиво произнес подполковник Валюженич. – Аноним звонил из телефона-автомата и сказал, что видел Родионова, выходящего с кладбища, несколько минут назад. Возле загородных кладбищ телефонов нет. Значит, Родионов посещал одно из трех городских кладбищ, рядом с которыми имеются телефонные будки. Возле Арского кладбища телефон-автомат есть точно. С него, я полагаю, и следует начать. Кроме того, телефоны есть у кладбищенских сторожей…
– Я уже звонил на телефонную станцию, Аркадий Матвеевич, – сказал Минибабаев. – Звонков с кладбищ к нам в угро вчера не было.
– Значит, аноним точно звонил из телефона-автомата, – резюмировал начальник ОРУРа. – Это упрощает задачу. Кроме того, следует проверить приезжих по гостиницам. Насколько мне известно, этот Родионов сноб и вполне мог остановиться в лучшей городской гостинице под своей настоящей фамилией.
– Я сейчас же займусь этим, – сказал Минибабаев.
– Хорошо, – заключил подполковник Валюженич. – Вы свободны. Теперь, что касается вас, – обратился он к Авраменко и взглянул на настенные часы. Их стрелки показывали четверть девятого. – Кормаков планирует налет на одну богатую квартиру в Ягодной слободе. Что вами предпринимается к задержанию и обезвреживанию его банды?
* * *Они проснулись поздно, почти в десять часов.
– Доброе утро, – сказала Елизавета Петровна.
– Доброе, – ответил Родионов, отчего-то хмурясь.
– Ты чего такой? – поинтересовалась Лиза.
– Какой? – спросил Савелий Николаевич.
– Смурый какой-то.
– Мы когда улетаем? – спросил Родионов.
– А когда ты хочешь? – спросила Елизавета Петровна.
– Давай сегодня.
– Что-то случилось? – попыталась поймать взгляд мужа Лизавета.
– Нет, – ответил Родионов.
– Тогда почему ты торопишься?
– Тревожно что-то.
Она не стала больше задавать вопросов. Раз ему тревожно, значит, для этого имеются основания.
Чутье Савелия на опасность ей было известно. И еще никогда не появлялось на пустом месте. Интуиция у него была потрясающая.
Приведя себя в порядок, пожилая пара спустились в ресторан. Посетителей в такой ранний час не было, если не считать плосколицего молодого человека в сером костюме, попивающего чай и читающего газету. Савелий Николаевич мельком глянул на него, и утренняя тревога усилилась. От молодого человека в сером костюме исходила явная угроза.
У администратора они забронировали билеты на самолет, улетающий в два часа пополудни. Значит, еще до шести часов вечера они будут в Москве. Замечательно!
Перед тем как подняться к себе в номер, Савелий Николаевич незаметно бросил взгляд на серокостюмного. Молодой человек продолжал читать газету, нимало не обращая на них внимания.
В номере они стали потихоньку собираться в дорогу.
– Знаешь, если что, ты уезжай одна, ладно? – сказал вдруг Родионов.
– Что «если что»? – вскинула голову Елизавета Петровна.
– Пока не знаю, – ответил Савелий Николаевич.
Около двенадцати, когда они уже собрались, в номер требовательно постучали.
– Кто бы это мог быть? – удивленно пожала плечами Елизавета Петровна и пошла открывать.
Родионов выглянул в окно. Прямо возле парадного гостиницы стояла милицейская «Победа», возле которой, покуривая, топтался милиционер в форме сержанта и, покуривая, поглядывал на гостиничные окна.
«Ясно», – подумал Савелий Николаевич и повернулся на шум, возникший в коридоре. А потом в комнату вошли тот самый плосколицый человек в сером костюме и два оперуполномоченных в галифе и штатских пиджаках. Их, очевидно, и поджидал, попивая чай в гостиничном ресторане, молодой человек.
– Родионов Савелий Николаевич? – цепко глядя в его глаза, произнес молодой человек.
– Да, – спокойно ответил Савелий Николаевич, не отводя взгляда.
– Вот постановление на ваше задержание, – сказал он, приняв бумагу из рук одного опера. – Прошу вас следовать с нами.
– Позвольте взглянуть? – протянула руку за ордером на арест супруга Елизавета Петровна.
– А вы кто, простите? – посмотрел на нее серокостюмный.
– А вы? – в свою очередь спросила женщина. – Раньше, перед тем, как предъявлять ордер на арест, у служителей правопорядка была такая привычка: представляться. То есть, называть чин, должность и свое имя. Что, нынче такую привычку отменили? Вместе с чинами?
– Вы, дамочка, того… – попытался было поставить ее на место один из оперуполномоченных, но встретился со столь колючим взглядом, что сразу умолк.
– Итак, я слушаю вас, – требовательно произнесла она.
– Советую вам, господа сыщики, подчиниться требованиям этой женщины, – произнес Родионов. – Иначе вы просто не оберетесь неприятностей.
Минибабаев зло посмотрел на него, на что бывший вор ответил широкой улыбкой.
– Я старший оперуполномоченный республиканского уголовного розыска Минибабаев, – отрекомендовался он, и некоторая тревога стала заползать в его душу.
Почему Родионов так спокоен?
Почему он не задает никаких вопросов, не возмущается, не волнуется, не «качает права»?
Так ведут себя только закоренелые преступники, за которыми тянется шлейф кровавых злодеяний и которые точно знают, чем закончится их арест. Таким нет уже нужды особо беспокоиться. Им нечего терять и не на что надеяться.
И еще так себя ведут те, за которыми нет никакой вины.
Неужели он тянет «пустышку»? Нет, не может быть…
– Родионова Елизавета Петровна, – в свою очередь отрекомендовалась «дамочка». – Жена человека, которого вы пришли арестовывать. Так вы разрешите взглянуть на ваш ордер?
– Грамотная какая, – едко произнес прежний опер, но Елизавета Петровна никак не отреагировала на замечание, будто не слышала его вовсе.
– Пожалуйста, – протянул ей постановление Минибабаев, не выпуская его из рук.
– …По подозрению в убийстве? – она вскинула удивленные глаза на оперуполномоченного.
– Именно, – подтвердил Минибабаев.
– Какая чушь, – произнесла Елизавета Петровна с презрением.
– Дорогая, успокойся, – сказал Родионов с раздражающим Минибабаева спокойствием. С раздражающим и настораживающим одновременно. – Мне придется пройти с господами сыщиками в их контору, а ты поедешь домой и подождешь меня там. Надеюсь, ждать придется недолго.
– Господа все давно в Париже, – сделал ему замечание неугомонный опер, на что Савелий Родионович ответил:
– Но мы-то с Елизаветой Петровной здесь.
– А вы – господа? – спросил его оперуполномоченный, недобро сощурившись.
– Конечно, – просто ответил Родионов и, обращаясь к Минибабаеву, произнес: – Ну что, идемте?
– Я подожду тебя здесь, – решительно заявила мужу Елизавета Петровна. – Не задерживайся там.
«Не задерживайся там», – отметил для себя Минибабаев. Она прощается с ним, как будто отпускает ненадолго в гости. Тоже спокойна и невозмутима. Никаких истерик по поводу ареста. Назвала подозрение в убийстве чушью и уверена в его скором возвращении.
Не знает о его преступлении? Или знает о его невиновности?
Неужели в его версии появилась трещина, которая может разрастись в пропасть?
Ну, это мы еще посмотрим…
* * *Новость, которой его огорошил дежурный отделения, была тоже не в пользу его версии. В Бутырках часа два назад в кустах репейника был найден человек с раскроенным черепом. Удивительное дело, но с таким ранением он был еще жив, и его отвезли в больницу, где он сразу же попал на операционный стол. В настоящее время ему делается операция, но надежды, что он выживет, крайне мало.
– Кто нашел его?
– Я не знаю, – ответил дежурный. – В сводке этого не было.
– Этого заприте пока в арестантской, – кивнул на Родионова Минибабаев и ринулся из здания отделения. «Победа» еще стояла у входа.
– В Бутырки, живо! – крикнул он водителю и открыл дверцу.
– Но…
– С Аркадием Матвеевичем все согласовано, – соврал он и уселся на переднее сиденье. – Гони в Бутырки. Скорее!
Шофер («Мое дело маленькое») пожал плечами, и «Победа», сорвавшись с места, поехала к Оренбургскому тракту. Когда он подъехал к дому участкового, Коноваленко был на месте. Тот уже успел опросить соседей, и те показали, что видели Жорку Охлябина еще рано утром. Он был крепко с похмелья и шел, вроде, к дому завмага Филипчука.
– А кто это, Охлябин? – спросил Минибабаев.
– Ну, это тот, которого… топором, – ответил участковый.
– А-а, – протянул Рахметкул Абдулкаримович. – Значит, его Георгием Охлябиным зовут?
– Юрием, – поправил его Коноваленко.
– А отчество?
– Гаврилович.
– Значит, потерпевшего зовут Юрий Гаврилович Охлябин? – спросил Минибабаев, по своему обыкновению делая записи в блокнот, который всегда был при нем.
– Так точно, – по-военному ответил участковый уполномоченный.
– Чем он занимается, где работает, сколько ему лет? – заторопил его Рахметкул Абдулкаримович.
– Ну, он местный, ему тридцать два года, воевал, комиссован из армии по ранению. Отца нет, мать умерла во время войны. Одно время работал на Пороховом заводе грузчиком, был уволен за пьянку. В сорок седьмом сел по статье за тунеядство. Освободился в мае этого года. Самый горький пьяница во всех Бутырках…
– И их окрестностях, – добавил Минибабаев.
– Возможно, и так, – согласился Коноваленко.
– После освобождения он так и не устроился на работу?
– Как же, устроился. Проработал до середины июня, и его уволили за прогулы, – ответил участковый.
– А вы? – спросил Рахметкул Абдулкаримович.
– Что, я? – не понял Коноваленко.
– Куда вы смотрели: человек месяц уже нигде не работает, пьет беспробудно, а вам хоть бы хны?
– Вовсе не «хоть бы хны», – набычился Коноваленко. – Я дважды с ним разговаривал, пуганул новым сроком, и он обещал устроиться на работу. По трудовому законодательству, товарищ оперуполномоченный, он имеет право искать работу два месяца, а прошел только месяц.