У него в глазах засветилась надежда. Мое предложение он расценил как представление к государственной награде.
— Да… Возьми дежурную машину с охранником…
— Спасибо. Я возьму. Значит, я завтра утром уезжаю. Может быть, через месяц вернусь. А, может быть, и не вернусь. Но вы ничего об этом не знаете. Понятно?
— Да.
Я встал и шагнул к двери.
В служебном гардеробе я одеваться не стал. Просто взял свою дубленку в охапку и кивнул водителю дежурной машины Нодару:
— Поехали.
— С тобой?
— Со мной. Директор распорядился.
— А клиенты?
— Подождут. Сегодня, пожалуй, никого и не будет.
Дежурная машина с охранником-водителем предназначалась для доставки клиентов домой — на случай, если кто-то крупно выиграет. Такая платная услуга. Я сегодня тоже выиграл. Свою жизнь. Пусть доставляют.
Мы вышли из центрального входа. Машина стояла на привычном месте.
— Давай побыстрее… — попросил я.
Должно быть, голос меня выдал.
— Какие-то проблемы? — Нодар поднял густые брови.
— Проблемы. Серьезные…
— Помощь нужна?
— У тебя ствол с собой?
— Всегда с собой. Я же охрана.
— «Макаров»?
— «ПМ».
Он говорил совсем без акцента, хотя родился и вырос в Грузии. Вообще с Нодаром у нас были приятельские отношения. И именно поэтому мне не была нужна его помощь. Зачем парня подставлять? Рамазан не тот человек, с которым стоило портить отношения.
— Обойма запасная есть?
— Есть.
— Можешь выделить?
— Без проблем. Еще что-то надо? Я вообще-то мастер спорта по стрельбе. Правда, по стендовой, но и пистолетом владею нормально. При случае могу быть хорошей поддержкой…
— Спасибо, Нодар. Только тебе лучше в это дело не впутываться. Последствия могут быть нехорошие.
— Какие последствия!.. — сказался его грузинский темперамент. — Если мы друг другу помогать не будем, тогда последствия будут…
— Я завтра уже уезжаю.
— А до завтра?
— До завтра ничего не произойдет. Завтра уже наступило. До рассвета осталось несколько часов. Все будет хорошо, не волнуйся.
Он промолчал.
— Давай в объезд. Через старый мост, — оглянувшись, попросил я. Чьи-то фары светили нам в затылок. В пять утра движения на улицах почти нет. И любой «хвост» легко определить. Пистолет я пока не доставал.
Нодар свернул направо. Идущая за нами машина ушла влево, к новому мосту, и я не сумел рассмотреть, кто за нами ехал. Даже не понял, что за марка у машины. Если бы увидеть, что это «Москвич», это значило бы, что директора я пугал зря. Вячеслав Анатольевич сам, может, с перепугу и не побежит предупреждать засаду. Он позвонит.
— Здесь налево сверни, — показал я Нодару и еще раз обернулся.
Сзади никого не было. Зря я, похоже, начал волноваться. Должен же Баринов понимать, что меня постараются захватить живым, чтобы выпытать местонахождение денег. Иначе смысла нет разворачивать охоту на какого-то карточного игрока. А живой я вполне могу его сдать.
Мы выехали на улицу Братьев Кашириных и быстро оказались у поворота к моему дому.
— Спасибо, Нодар, дальше я пешком дойду.
Он посмотрел на меня, набычившись. Я видел, что он очень хочет помочь. Но я всегда был одиночкой и предпочитал оставаться им в дальнейшем. С одной стороны, это и плохо. Но с другой — если уж отвечать, то только за себя.
— Там проблем не может быть? — кивнул он в сторону темных дворов.
— Проблемы могут быть везде, но пешком дойти безопаснее. Так меня труднее заметить.
Он достал из кобуры запасную обойму и высыпал патроны мне в ладонь.
— Денег не надо?
— Спасибо. Сам могу предложить.
— Если что, звони, я подъеду. Я дома предупрежу, чтобы разбудили, если ты будешь звонить. Назови себя, и порядок…
На этом мы распрощались, и дальше я двинулся пешком, но не по дороге, где обычно все ходят и где каждого видно издали, а вплотную к стене дома. Там, в тени, меня вообще трудно заметить. Плохо только, что снег хрустит под ногами и этот звук выдает меня. Но он разносился не слишком далеко, и я мог услышать что-то подозрительное раньше, чем услышат меня. И еще, наверное, тем, кто живет на первых этажах, не слишком понравилось, что под их окнами в такую рань кто-то бродит. Народ нынче опасливый стал. Многие, думаю, проснулись и стали тревожно прислушиваться.
Баринов — обгадившаяся жар-птица! — все-таки не вытерпел. Переполненная дерьмом душа требовала мести. Он позвонил парням Рамазана. Я увидел машину не в своем, а в соседнем дворе. Может быть, я и не обратил бы на нее внимания, но меня привлек огонек сигареты за стеклом. В машине кто-то курил на заднем сиденье. Если на заднем, значит, там как минимум двое. И уже после этого я узнал в утреннем полумраке саму машину. Меня же за кустами различить было трудно. И я этим воспользовался.
Обошел дом — это лишних пять минут, и привычной дорогой через подвал добрался до квартиры. Долго прислушивался, стоя у двери. Звуков в утреннем подъезде почти не было, и потому я должен был уловить любой скрип половиц в своей квартире. Скрипа не было.
Я осторожно открыл замок и вошел, держа пистолет на изготовку. Тишина. Осторожно проверил все. В квартире никого. И только после этого закрыл дверь на задвижку. Не похоже, чтобы сюда заходили в мое отсутствие. Даже странно. Здесь — лучшее место для засады. Если брать меня живым — то ничего лучше не придумать. А караулить на улице есть смысл только в том случае, если они хотят меня подстрелить…
Но ведь мой симпатичный труп не принесет никому пользы.
Деньги они сами никогда не найдут!
15
Как ни странно, но уснул я достаточно быстро. Нервы не подвели, а пистолет под подушкой и надежная задвижка на металлической двери давали уверенность. Но вот долго спать не смог, хотя обычно сон мой затягивался порой до следующего выхода на работу — позволял я себе такую слабость, если не надо было на тренировку. Но сейчас часа через три уже проснулся, причем не в самом бодром настроении. Видимо, подсознание настоятельно требовало срочной и усиленной деятельности мозга. Впрочем, оно и во сне, кажется, продолжало работать и делать выводы.
Проснулся я без будильника и с той же ясной мыслью, с которой засыпал. Однако ситуация виделась уже под несколько другим углом. Естественно, что меня должны были встречать в квартире. Тем более что дверной замок уже опробован «первой ласточкой» и осложнений не вызвал. Осложнения могли быть только со мной, но подобную сложность они в состоянии решить с помощью оружия. Это единственный приемлемый для них вариант.
Но не встречали. Ждали на улице.
Почему на улице? Там я более защищен и могу не позволить захватить себя. Даже просто возьму и убегу. На улице ждать могли только в двух случаях — или они дураки, не соображают свою выгоду, или они не собираются меня захватывать.
Не нужно им это!
Просто решили застрелить…
Засыпал я с уверенностью, что против меня работают именно дураки. Потому что с мертвого двести тысяч баксов не стрясти даже под самыми изощренными пытками. А проснулся уверенный, что эти баксы им и не особо нужны. То есть сначала они хотели их перехватить. Это естественное желание каждого бандита. Но теперь просто решили от меня избавиться. Может быть, не сами решили, может быть, получили такой приказ. И уже не до захвата денег стало.
Почему?
Я сообщил Баринову, что деньги уже уехали, а я стремительно отправляюсь вслед за ними. Это причина? Едва ли… Не мальчики детсадовского возраста против меня работают. Не могли они так легко поверить моим словам. Конечно, Вячеслав Анатольевич не постеснялся сообщить им новость. Но каждую новость следует проверять. А они не стали. Не стали даже узнавать, куда и каким образом я переправил деньги. Хотя это напрашивалось само собой. Но если их не волнует даже такая значительная сумма, как двести тысяч баксов, то какой смысл преследовать и убивать меня? Без баксов я не могу представлять для них интерес? Этот вопрос я задал себе множество раз, но найти на него ответа не сумел. Интереса нет. Но есть что-то другое.
Отомстить?
За то, что слегка, но надолго ограничил естественные мужские возможности одного из них?
Ерунда!
Тогда бы они так не торопились. Тогда бы они и от баксов не отказались. Совместить приятное с полезным — естественный инстинкт даже для бандита. Бандитами, как и солдатами, не рождаются, ими становятся. А почему становятся? От любви к такому образу жизни? От страданий свободной жизни? На «зоне», они думают, живется лучше — медовыми пряниками с маком кормят? Нет. Бандитами становятся потому, что так проще добывать деньги. И не могут они от них отказаться, потому что в этом смысл их существования.
Не могут, если нет других обстоятельств, более серьезных и куда как более опасных.
Не могут, если нет других обстоятельств, более серьезных и куда как более опасных.
Другие обстоятельства, вот в чем вопрос…
Какие существуют обстоятельства, требующие как можно быстрее отправить меня под землю, предварительно засунув в деревянный ящик?
Само собой, обстоятельства недавние. Не могут они иметь глубоких корней. Скорее всего они появились после моего триумфального посещения дома Рамазана. Кроме желания добыть или вернуть двести тысяч долларов, я не видел причины для небольшой и не очень симпатичной охоты, развернутой на скромного карточного игрока.
Я — не видел…
Но кто-то совсем наоборот.
Если принять во внимание, что баксы им не нужны, то, значит, я стал нечаянным свидетелем чего-то такого, что не предназначалось для чужих глаз. И потому, чтобы найти причину, следует перебрать события вечера очень подробно, со всеми мелочами. Может быть, зная причину, я смогу избежать опасности или хотя бы понять, насколько она серьезна. А потом принять соответствующие меры, если это будет в моих скромных силах.
Мы с Бариновым приехали позже всех, когда уже заканчивалось застолье и гости начали готовиться к игре. По крайней мере несколько человек разговаривали о картах. Словно дожидались нас и настраивались. Впрочем, это, видимо, было обманчивое впечатление. Готовились они сами по себе — независимо от нас, потому что эти сборища, как я понял, специально для игры и организовывались. И еще для того, чтобы поговорить о чем-то.
Именно — поговорить…
Но мы приехали позже, когда разговоры уже почти закончились. К сожалению, я в них не вникал, иначе сейчас, возможно, и не ломал бы голову. Минут десять посидели за общим столом, больше уделяя внимания тому, что на столе стояло, чем тем, кто за ним сидел. Единственно, я пытался рассмотреть руки гостей и по рукам определить способность к «вольтам», которые подчиняются, как правило, лишь тонким, «музыкальным» пальцам. А гости между тем о чем-то говорили. Спокойно, рассудительно и серьезно. Слишком серьезно для застольной беседы.
Это вариант. Они могли говорить о том, что мне слышать было совершенно ни к чему. Я и не слышал, но как это доказать? И — самое трудное! — как сделать, чтобы мне поверили, если мне традиционно не верят, когда я говорю правду?
Не поверят. Если разговоры были настолько важные, что они готовы убить человека, ставшего невольным свидетелем, то не поверят, будто я не слышал их.
А в самом деле, о чем они говорили?
О чем-то очень важном?
Может быть. Хотя я и сомневался в этом. Не все будут разговаривать о важных делах при постороннем человеке, чтобы потом постараться убить его. Это неосмотрительно.
Я начал тщательно вспоминать. Но разговоры не выстраивались в цепочку. Только отдельные фразы, которые можно услышать и от бабушек, сидящих на скамейке у подъезда. Несколько раз донеслось до меня слово «выборы», несколько раз было произнесено что-то вроде: «новый губернатор должен быть в курсе, иначе зачем он нужен…»
Да… Возможно, это один из вариантов. Хотя гарантии тоже нет.
Слушать следовало хотя бы вполуха, чтобы потом голову не ломать! Но каждый человек бывает силен «задним умом». Я не исключение. Я многое делаю неправильно. И в этот раз было бы правильным держать ухо востро, раз уж попал в такую ситуацию.
Говорили о выборах губернатора, которые должны состояться, если мне память не изменяет, весной будущего года. Даже я, совсем не интересующийся политикой, знаю, что выборы — это всегда большие деньги и много грязи, целые фейерверки грязи, восторженно летящей на каждого из кандидатов. И вполне могла прозвучать информация, за которую кто-то пожелал случайного свидетеля убрать. Уже началась предвыборная гонка, хотя официально она еще не была объявлена.
Как плохо, что я не знал почти никого из собравшихся. Несколько человек видел раньше, о некоторых слышал, но ни с кем, кроме Баринова, не был знаком. И кроме Рамазана, которому Вячеслав Анатольевич меня представил. Ну, артиста еще на сцене и по телевидению видел. И в кино в каком-то. Даже, кажется, в нескольких фильмах. Но ни у кого и ничего спросить я не могу.
У кого можно спросить?
И вообще, следует ли спрашивать?
По большому счету тут тоже есть вероятность нарваться на место, где «собака зарыта». Кто-то боится, что я начну спрашивать, и потому торопится убрать меня, несмотря на такую внушительную сумму, как двести тысяч баксов. И пытаться наводить справки — это значит усугубить ситуацию. Тем более что и наводить их особо не у кого. Более того, я даже не знаю, что нужно спрашивать. И вообще… Не пойду же я с вопросами к партнерам по карточному столу…
Впрочем, в эту версию событий особо упираться не стоит. Потому что дело может быть в другом — каком-нибудь слове или жесте, которые я даже не запомнил.
Следует перебрать весь вечер подробно.
Что было дальше?
Были ли разговоры во время игры?
Конечно, были. Но за нашим столом они велись только о картах, да какие-то посторонние реплики иногда вылетали. Кто-то кому-то что-то сообщал или привет жене передавал. О чем говорили за столом соседним — не знаю. Я даже не знаю, как там игра шла. Я был слишком сосредоточен на игре за своим столиком, чтобы прислушиваться к происходящему вокруг. Меня для того и пригласили, чтобы я следил за ситуацией на зеленом сукне, а не крутил башкой по сторонам. Помню, что те, кто не играл, как раз и разговаривали. И не одной большой компанией, а группами. Но это совсем не походило на какой-то заговор. Так, светская беседа… Этот момент тем более не должен был никого взволновать. Ведь я даже чисто теоретически не смог бы подслушать их разговоры — слишком далеко сидел.
Нет. Момент игры отпадает.
Дальше…
Дальше следует момент выигрыша.
Но тогда причина должна быть именно в деньгах. Само наличие такой большой суммы или игры на нее может кого-то подставить? Нет. Там были люди, для которых неприятности с налоговой инспекцией похожи на жужжание мухи над головой. Сами деньги настоящие, не фальшивые. Если бы Рамазан печатал их в соседней комнате, я бы еще понял. Но я держал эти бумажки в руках. Считал и перебирал. Я бы обнаружил фальшивку на ощупь. Это отпадает.
Дальше…
Дальше — все уходят. Неторопливо, за разговорами Я почему-то долго собираю свой выигрыш. Непростительно долго. Руки, кажется, в тот момент слегка подрагивали. От неожиданно свалившейся удачи я не совсем владел собой. Мог ли я тогда что-то услышать?
Глупости. Никто не подумает, что я, стоящий над столом с дурацким выражением лица, мог прислушиваться и присматриваться. Не до того мне было. И всем это было заметно.
Дальше…
Момент ухода. Я старался догнать Баринова, чтобы уехать с ним на машине. Но толкаться на узкой лестнице показалось неудобным. Это бы сразу привлекло внимание. И опять же к разговорам я не прислушивался. Был только один подходящий момент. На лестнице я хотел обогнать двух излишне неторопливых гостей. Из тех, что в карты не играли. Слишком медленно они спускались, несколько раз пытались остановиться. И беседовали очень тихо.
— Разрешите… — спросил я.
Они удивленно обернулись, словно думали, что находятся совсем одни. Но с достоинством посторонились, пропуская. Примерно так же, как модная и хорошо одетая девушка сторонится в магазине, пропуская грузчика в спецовке, несущего на плечах грязный мешок. Нехорошо они на меня посмотрели, брезгливо, хотя одет я был вполне прилично. Но это тоже не повод для убийства. Здесь следует все вспомнить в деталях. Не совсем обыкновенная получилась, видимо, ситуация. Так кажется, когда задним числом вспоминались их недоумевающие взгляды. Но это, возможно, разыгравшееся воображение, которое уже не знает, за что можно уцепиться…
Могло быть так, что вели они очень важный разговор, не предназначенный для моих ушей?
Могло.
Но если бы я заинтересовался разговором, то не стал бы их обгонять, а подслушал все до конца. Этого они не понять не могут. Но тем не менее это может быть зацепкой, которую пока нельзя сбрасывать со счетов. Итак, есть уже два допустимых варианта. Но ни один из них не дает ни единого шанса, с помощью которого я смог бы выкарабкаться из сложившейся ситуации.
Дальше…
Вышел. Двор был полон машин. Прощаются. Нет. Здесь ничего экстраординарного не происходило. И если наверху на меня еще обращали внимание как на удачливого игрока, то теперь про меня забыли. Забыл даже наш директор. Почему забыл, если сам же и привез меня?
Естественно ли такое поведение? Реально забыть о человеке, сорвавшем такой куш? Баринов должен был захотеть, наверное, со мной пообщаться. Хотя бы перекинуться парой слов. Вот это было бы реально. Вообще-то здесь что-то явно не так.
Машину Баринова я увидел сразу. Он откровенно не обрадовался моему появлению.
Почему он не обрадовался?