– О том и речь – куда могла пропасть часть золота? Тем более что адмирал не собирался безвозмездно отдавать его союзникам, равно как и большевикам! – кивнул Михайловский. – Часть золота Колчака ушла на покупку оружия, часть украл атаман Семенов, часть – чехи, открывшие потом у себя Легио-банк, часть досталась большевикам… А где остальное?..
– А вы, Даниил Петрович, простите – для книги материал собираете?
– Да, для книги. Хотя книг на эту тему написано уже немало…
– Ничего, это не имеет значения – ибо тайна прошлого еще не разгадана! – захохотал старик. – Может быть, именно вам удастся ее разгадать. Я вам сейчас еще кое-что покажу – чего я еще никому не показывал. Вот, загляните в эту папку…
«В принципе ничего нового я так и не узнал. Все это факты известные, хотя до конца и не подтвержденные», – подумал Михайловский, но тем не менее подсунутую Игнатом Поликарповичем папку раскрыл.
– Это уже наши дни. Смотрите… Вот карта Сибири. Я тут сделал несколько пометок. Во-первых, золото может быть здесь – на границе Октябрьского и Советского районов Ханты-Мансийского автономного округа. Туда было уже несколько экспедиций, но места очень труднодоступные. На вертолете их облетали, но приземлиться не смогли – там вековые сосны и кедры и ни одной подходящей поляны… – шепотом произнес Игнат Поликарпович.
– Нет, золота тут быть не может. Слишком далеко от того пути, по которому отступал Колчак. До этого места колчаковцы не добрались бы – у них не было ни сил, ни времени, – возразил Михайловский.
– Ладно, согласен… Во-вторых, золото может быть здесь. – Старик ткнул в карту узловатым пальцем. – Вот в этом месте, в двадцати километрах от Иркутска.
– Вряд ли. Если бы золото было там, то его давно бы нашли! Слишком близко к городу… Так, а это что?
– А это рапорт генерал-лейтенанта Пепеляева, служившего у Колчака. В нем он сообщает о дневнике прапорщика Арсения Гуляева.
– Дневник Гуляева – фикция, миф! В этот дневник уже давно никто не верит!
– Э-э, как видите, нет… Да вы читайте, читайте!
Михайловский пробежал глазами пожелтевший лист с едва проступавшими на нем буквами. Сердце сначала замерло, словно перестав биться, а потом заколотилось с удвоенной силой. Пепеляев требовал принять меры против Гуляева, ведшего, по его выражению, «возмутительные и провокационные записки, кои могут послужить нашим противникам». И далее: «Следует немедленно разобраться с этим поповичем!»
– Елки зеленые… Значит, дневник Гуляева действительно существует?
– Да! И его пока никто не обнаружил, – торжественно произнес старик. – Кто найдет дневник прапорщика Гуляева, тот раскроет тайну «белого» золота. Кстати, почему Пепеляев называет его поповичем?
– Потому что Гуляев был сыном священника, вот почему… – пробормотал Михайловский. – Но где же искать этот дневник?
– О, это уж ваша задача!
Михайловский потер виски:
– Ладно, Игнат Поликарпович, мне пора. Всего вам доброго!
Михайловский попрощался с ним, позвонил Еве и обещал, что за ней заедет.
Было уже совсем темно, холодный осенний ветер гнал опавшие листья вдоль дороги. Беседа со стариком, с одной стороны, подала новую надежду, но, с другой – так ничего и не прояснила.
…Ева выбежала из освещенных дверей, упала на сиденье рядом с мужем.
– Господи, Данечка, как я по тебе соскучилась! – засмеялась она.
Михайловский каждый раз поражался тому, как красива Ева.
– Ну что ты такой мрачный, а?..
– Ева… Ева, ты ведь не предашь меня, да? – неожиданно спросил он.
– Что за глупости! – отмахнулась она. – Поехали лучше к Сазонову… Да, был ли толк в твоих расследованиях?
– Как сказать… Будущее покажет, – неопределенно ответил Михайловский.
Николай Ильич жил в одном из сталинских домов на Ленинском проспекте.
– Даниил, Ева! – встретил он гостей с распростертыми объятиями. – А я жду, жду… Ну разве можно так опаздывать?
Михайловский много раз был здесь и уже давно привык, что в бестолковой квартире его бывшего однокурсника, а ныне – депутата и председателя одной из партий – всегда шумно и толпится множество самого разного народа. Но в этот раз его ошеломило то, как все стали пялиться на Еву. Везде и всегда на нее смотрели – наверное, надо бы уже привыкнуть к этим восхищенно-умильным мужским взглядам, которые преследовали его жену.
– Даниил, Ева, познакомьтесь – это Вадим Панов, товарищ по партии… Вадим недавно выдвинул предложение – лишать гражданства всех женщин, которые выходят замуж за иностранцев!
– А как же равноправие? – возмутилась Ева. – Мужчин тоже надо его лишать – тех, которые на иностранках женятся…
– Па-азвольте, я вам сейчас объясню свою позицию… – заблеял Панов.
– Вадик, ты не на собрании!
– Товарищи, минутку внимания…
– Ева, Даниил, прошу сюда!
Сазонов разлил водку по рюмкам.
– Штрафная…
– Ильич, нет, я за рулем! – отказался Михайловский. – И Еве тоже не наливай.
– А нашей прекрасной Еве – вина… Какого пожелаете – испанского, французского? – суетился вокруг Евы Панов.
Она наклонилась к его уху и что-то прошептала. Вадим Панов выслушал – и с кислой физиономией сел обратно. «О, моя женушка прекрасно расправляется с теми кавалерами, которые ей не по вкусу… – машинально подумал Михайловский. – Но что будет, если очередной воздыхатель не вызовет в ней отторжения?»
Почему он постоянно думал об этом все последнее время, Михайловский не знал. Может, потому, что Ева все больше и больше нравилась ему? Принято считать, что страсть со временем затихает, что после медового месяца в супружеской жизни наступают стабильные и размеренные будни – но третий брак известного беллетриста Михайловского подчинялся каким-то другим законам. Чем дальше, тем сильнее была власть Евы над мужем. И тем страшнее было потерять Еву, потерять ее любовь…
– …поправку приняли только в третьем чтении!
– Ну и что, приняли же!
– Ева, только не говорите нам, что не имеете никакого отношения к модельному бизнесу…
– Какой еще модельный бизнес, когда у меня рост метр пятьдесят пять!
– Даниил Петрович, как вы могли скрывать ото всех свою жену, это ж просто безобразие…
– …так вот, надо бороться с пением под фонограмму. Пусть указывают на афишах – дескать, поем не вживую! – и не позволять этим звездулькам обирать публику.
– Очень, очень хорошая мысль!..
– Даниил Петрович, не подпишете мне книгу?
– Пожалуйста. Как ваше имя?
– Анфиса Пряникова. Я на одном телеканале веду передачу…
– Господи, всю жизнь был уверен, что писатель Михайловский – это псевдоним, а под ним скрывается группа литераторов…
– …эмигрировавших из Таджикистана! Знаем-знаем… Но вот я перед вами, живой и настоящий! – захохотал Михайловский. – И фамилия у меня настоящая, а никакой не псевдоним!
Сазонов разложил на столе свои детские фотографии и тем вызвал еще большее оживление среди гостей.
– Ильич, ты ли это? А штаны-то твои где?
– При чем тут штаны… Граждане, наш драгоценный либерал, оказывается, в пионерах ходил!
– Анфиса, Анфиса, припрячьте одну из фотографий, потом в эфире их покажете…
– …а вы, Ева, что об этом думаете?
– Я? Я думаю, что Николай Ильич и в детстве был очень фотогеничен.
– О, Ева, я вам сейчас ручку поцелую… Даниил, у тебя чудесная жена!
Стоял шум, гам. Безудержное, бессодержательное веселье – на следующее утро и не вспомнишь, над чем смеялись вчера. Михайловский все-таки выпил «штрафную», и от рюмки коньяка ему стало жарко. Он скинул с себя пиджак. Он не сводил глаз с Евы. Он злился и тосковал. Он ненавидел себя.
После полуночи гости стали постепенно расходиться.
– Даня, ну хоть ты-то меня не бросай… Ева, скажи ты своему мужу! – взмолился Сазонов.
Ева села рядом с Михайловским, прижалась к его плечу щекой – молча, не говоря ни слова.
– Ты устала? – шепотом спросил он.
– Нет. О чем ты все время думаешь?
– О новом романе – вот о чем он думает! – услышал ее слова Сазонов. – Данька, дописал ты его? О Колчаке он будет, да?..
– Да. Я почти закончил его.
– А золото? – вдруг вскинулся Вадим Панов, который до того дремал в мягком кресле, выпив изрядное количество горячительного. – Где золото?
– Далось вам всем это золото! – усмехнулась Ева. – Его и не найдешь, наверное…
– Нет, почему же, – медленно произнес Михайловский, слегка отстранив жену. Налил себе в стакан минеральной воды. – Его можно найти.
– Интересно, интересно… – оживился Сазонов. – Каким образом? У тебя есть какие-то зацепки?
– Да.
– Даниил Петрович, расскажите! – взмолилась какая-то дамочка. – Это все так увлекательно!
Михайловский встал, подошел со стаканом к окну. Сиял огнями ночной проспект… На несколько мгновений Михайловский оцепенел, но потом заставил себя встряхнуться:
– Да.
– Даниил Петрович, расскажите! – взмолилась какая-то дамочка. – Это все так увлекательно!
Михайловский встал, подошел со стаканом к окну. Сиял огнями ночной проспект… На несколько мгновений Михайловский оцепенел, но потом заставил себя встряхнуться:
– Есть много версий, где Колчак мог спрятать свое золото, но среди них – ни одной достоверной. Большинство тех, кто прятал золото, погибли, когда Сибирь взяли красные. Не осталось никаких свидетельств о том, где надо искать его… Или все-таки осталось?
Ответом ему была завороженная тишина. «Господи, и почему люди до сих пор продолжают сходить с ума из-за золота?..»
– Так вот, – продолжил он. – Существует версия, что один из тех, кто прятал золото, оставил дневник, в котором зафиксировано все – где, когда, кем, в каком направлении… Этим человеком был некий прапорщик по фамилии Гуляев. Арсений Гуляев – личность эксцентричная и неоднозначная, судя по сохранившимся отзывам очевидцев. О дневнике много упоминалось в архивах, но многие историки, и я в том числе, считали его фикцией. Но сегодня я убедился в том, что дневник, по крайней мере, был. Он вполне реален.
– И где он? – с живым любопытством спросил Сазонов. – Он не пропал?
– Вполне возможно, что не пропал. Но тут другая проблема – где его искать? О Гуляеве известно, что тот был сыном священника… Он долго скрывался в тайге после прихода красных, а когда стало окончательно ясно, что Россия к прежним временам не вернется, застрелился. Но где именно он скрывался? Ведь, судя по всему, дневник должен быть там?..
– Ах, Даниил Петрович, вы на телевидении должны выступать… – мечтательно вздохнула Анфиса Пряникова. – Прямо мурашки по коже от ваших рассказов. У вас харизма!
– Да бог с ней, с харизмой… – задрыгал ногами Панов. – Золото где?!
Михайловский усмехнулся. Ева смотрела на него неподвижными прозрачно-серыми глазами. «Вот она, та самая тайна… – мелькнула ироничная мысль. – В ее глазах. А золото, что оно?.. Никуда не денется!»
– Как я уже сказал, Гуляев был сыном священника. Поскольку я давно занимаюсь этим вопросом, передо мной в архивах прошли сотни имен и фамилий… Я, например, знаю, что в одной крошечной сибирской деревеньке, заброшенной в лесах, жил священник по фамилии Гуляев. В начале тридцатых его расстреляли. Тогда он был уже глубоким старцем.
– Совпадение! – закричал кто-то. – Однофамилец!
– Может быть. Может быть… А сегодня я подумал: а что, если это – отец нашего прапорщика? И прапорщик скрывался у отца, поскольку территориально, по крайней мере, все совпадает!
– Ну даже если и так… – Сазонов задумчиво почесал нос. – Почему ты думаешь, что дневник уцелел? И где его там искать?
– При церкви. Если церковный архив сохранился, дневник Гуляева там. Где легче спрятать бумаги? Среди других бумаг!
– А это можно проверить? – тихо спросила Ева.
– Можно. Я хочу поехать туда и разобраться во всем на месте.
– Гениально, Даня! – Сазонов принялся обнимать Михайловского. – Это просто гениально!
Все зашумели. Только Ева молчала, продолжая смотреть на мужа неподвижными прозрачно-серыми глазами.
…Михайловские возвращались к себе на дачу. Ева дремала, а потому никак не комментировала произошедшее.
– Ева… – осторожно произнес Михайловский.
– Что? – Она открыла глаза.
– Ева, я в самом деле хочу ехать туда.
Ева поежилась.
– Даня, ты мне столько раз твердил, что ты – кабинетный ученый и это не твое дело – бегать с заступом и металлоискателем…
– Я все равно поеду, – упрямо сказал он. – Ты против?
– Нет, – подумав, ответила Ева. – Но это как-то странно… В духе Майн Рида, Жюль Верна и прочих книжек, которые я читала в детстве – о путешествиях и приключениях. Монтигомо Ястребиный Коготь! – тихо засмеялась она.
– Ты что, за дурачка меня принимаешь? – моментально взбесился Михайловский. – За мальчика, решившего откопать клад?.. Я серьезный ученый, Ева, я занимаюсь серьезными вещами…
– Да никто не сомневается в твоей серьезности! – надменно закричала она. – И вовсе я не собираюсь тебя удерживать… Ты что, так и не понял, какая я? Я не из тех, кто превращает мужа в подкаблучника – я слишком себя уважаю…
– О, кто бы сомневался! То-то этот дурак Панов угрем возле тебя вился…
– Хватит! – с ненавистью сказала Ева и демонстративно зажала ладонями уши. – И оправдываться я тоже не собираюсь, тем более что ни в чем не виновата…
Некоторое время они ехали молча. Город кончился, начались дачные поселки, Михайловский мчался по дороге с максимальной скоростью.
– Даниил, перестань… – шепотом сказала Ева. – Потише, пожалуйста!
Он сбросил скорость, а потом и вовсе остановился. Слева тянулся лес, а справа терялось в темноте поле, по которому гулял холодный ветер. И – ни души.
Михайловский повернулся к Еве и обнял ее.
– Ну все, прости меня… Прости!
Он чувствовал какую-то мучительную, почти невыносимую радость, когда вот так, после ссор, прижимал ее к себе.
– И ты меня прости.
– Да за что же? – возмутился он. – Ты ни в чем не виновата, это я дурак!
– Ты не дурак, ты серьезный ученый, – промурлыкала Ева. И они засмеялись в один голос.
Некоторое время они сидели молча, не в силах расцепить рук.
– Мне так надоело быть этим самым серьезным ученым, – наконец произнес Михайловский. – Тем более что никакой я не ученый, а так, бумагомаратель… Я хочу сделать что-то реальное, настоящее! Хотя бы потому, что, кроме меня, все равно это никто не сделает. Меньше слов, больше дела… Мужик я, в конце концов, или нет? – усмехнулся он.
– Ты мальчишка… И я не буду тебя удерживать. Ты свободен в своих решениях, – ласково сказала Ева.
Михайловский поцеловал ее, провел рукой по мягким светлым волосам.
– А я обещаю, что больше не буду тебя ревновать.
– Вот и договорились! – Ева чмокнула его в нос. – Когда ты едешь? В следующие выходные? Господи, это же Сибирь, а у тебя куртки теплой нет! И ботинки… – Она наклонилась, приглядываясь к обуви мужа. – Н-да, в таких только по лесам ходить!
– Ева, Сибирь – это не Арктика. И вообще, цивилизация – это не только то, что находится в границах Москвы и Московской области… Ты какая-то дикая!
– Сам ты дикий! – огрызнулась она.
– …И потом, в следующие выходные я еще никуда не поеду. И через выходные – тоже. Я поеду туда весной, ближе к лету – именно тогда имеет смысл отправляться в серьезную экспедицию.
– Серьезную экспедицию? – удивленно переспросила Ева. – Погоди… Это на какой же срок ты собрался меня бросить?..
– Месяц, другой – не меньше. А то и до конца августа.
– Ого… – вздохнула Ева.
– Что, передумала меня отпускать?
– Нет. Поезжай уж…
Михайловский снова поцеловал ее.
– Я тебя люблю. Я никого так не любил, как тебя… – шепотом произнес он. – Ты как сон, как наваждение… Ты моя мечта! Поехали со мной, а?
Он с надеждой посмотрел на Еву, все сильнее цепляясь за эту мысль. Ах, как хорошо было бы, если б она поехала с ним!
– Н-нет… Нет! – не сразу, с усилием произнесла Ева. – Ей-богу, Даня – каждому свое… И не проси! – воскликнула она уже твердо.
– Эх ты, трусиха! Ладно, не буду…
– Жми на газ, Даня. В самом деле, страшновато здесь стоять!
Он тронул машину с места и на этот раз вел гораздо медленнее и осторожнее.
– Кого ты боишься? Разбойников? Которые могут выйти из леса с кистенями…
– Что такое – «кистени»?.. Нет, ты знаешь, людей я не боюсь! – оживилась Ева. – Я боюсь другого. Боюсь всего огромного, чего нельзя подчинить, чем нельзя овладеть…
– Медведей, что ли, боишься? – подозрительно спросил Михайловский.
– Перестань, какие тут у нас медведи… – отмахнулась Ева. – Меня пугают слишком большие пространства. Меня… Меня пугают стихии – вот что. Огонь, вода, воздух… Земля? Да, возможно, и земля еще.
– Что-то новенькое…
– Нет, все просто: вот, например, летишь на самолете, а в иллюминаторе – небо. Бесконечное, с огромными, просто чудовищными облаками! А самолетик такой маленький, и вообще непонятно, по каким законам он в воздухе держится… Мы однажды с Шуркой в Египет полетели, так веришь ли – я чуть не умерла от ужаса! А вода… Как страшно, когда плывешь и чувствуешь под собой эту толщу воды, и еще она спереди, сзади – со всех сторон! И она совершенно неподвластна тебе, эта стихия, потому что живет по своим законам, в ней нет ни добра, ни зла, а что-то такое грандиозное, что даже разумом не осилишь… А огонь? Как он должен пугать, когда его много – ведь даже обычной спичкой можно так обжечься, что ой-ой-ой!
– А земля? – с интересом спросил Михайловский.
– А в землю нас положат, – таинственным шепотом ответила Ева. – Навсегда. И уж из нее-то точно никогда не вырвешься, останешься в ней навеки. Она кажется безобидной, неподвижной, спокойной, но на самом деле еще страшней, чем вода, огонь и воздух, вместе взятые!