Джемисона Гейб нашел возле раненого Дубля. Тренер беседовал с ветеринаром.
— Воспалительный процесс почти прекратился, — вещал Мэтт, — и рана заживает хорошо. Повязку можно менять один раз в день. Используйте тот же антисептик, который я прописал Валету, и все будет в порядке.
— Шрам останется?
Мэтт кивнул, разглядывая длинную царапину на боку вороного.
— Скорее всего — да.
— Чертовски жаль! — Джемисон взялся за спринцовку, чтобы промыть рану. — Жеребец такого класса — и вдруг с отметиной.
— Зато каков престиж! — заметил Гейб, делая шаг вперед, чтобы придержать коня за недоуздок. Пальцы его пробежали по морде вороного с нежностью, с какой не всякий мужчина станет ласкать женщину, и жеребец отозвался на ласку, наподдав его руку носом, словно игривый щенок.
— Боевые шрамы украшают мужчин, — пробормотал Гейб. — Главное, чтобы это не повлияло на его резвость и на его честолюбие. Как скоро он сможет ходить под седлом, док?
— Я бы не стал торопиться.
Мэтт ловко увернулся от Дубля, который тряхнул головой, намереваясь схватить его зубами за плечо. Жеребец больше не напоминал щенка — это было почти девятьсот фунтов огневого бойцовского темперамента. Лошадиные зубы лязгнули буквально в одном дюйме от плеча ветеринара.
— Этот парень постоянно меня испытывает, хочет вырвать из моего тела кусочек пожирнее, — пожаловался Мэтт в пространство и добродушно хлопнул Дубля по шее, предварительно убедившись, что Гейб крепко удерживает недоуздок. — К Кетуккийскому дерби он уже будет в полной форме. Если бы я был азартным человеком, я бы поставил на него все свои деньги.
Гейб обдумал слова врача, потом повернулся к своему тренеру:
— А ты, Джеми, что скажешь?
— Я составил для него новое расписание тренировок. Либо оно сработает, либо нет.
— Вот и отлично. Росси говорил с тобой? Джемисон, заканчивавший накладывать свежую повязку, заметно помрачнел.
— Да. Этот коп слишком долго болтался здесь — всех людей мне перебаламутил своими вопросами. Питерсон думает, что с Липски разделались его дружки, Кип считает, что здесь замешана женщина. Лайнетт с ним не согласился, они поспорили, и Кипу слегка поцарапали нос. В общем, из-за этих олухов ребята разделились на два лагеря.
— Надеюсь, никто не думает, что это было самоубийство?
Джемисон бросил на него негодующий взгляд и выбрался из денника.
— Никто из тех, кто его более или менее знал.
— Он же достал где-то ацепромазин, — напомнил Джемисону Мэтт. — Наверняка Липски знал, как действует этот препарат. Ну и конечно, он понимал, что полиция очень скоро выйдет на его след.
— Такая тля, как Липски, мог без труда затеряться где-нибудь на Западе, отлежаться. — Джемисон поглядел на жеребца и отрезал кусок пластыря побольше. Все медицинские процедуры он выполнял сам — это было наказание, которое он сам на себя наложил. — Мне следовало уволить его еще несколько месяцев назад, тогда все могло бы быть по-другому.
Может быть, и Мик был бы жив, подумал он мрачно.
— Если бы да кабы… — перебил его Гейб. — Дело это прошлое, но оно далеко не закончено. Кто-то ведь поднес Липски последний стакан джина, так что…
— Я скажу тебе, что я сказал Росси… — Почесывая подбородок, Мэтт последовал за Гейбом из конюшни. — С Липски разделался человек, который разбирается в лошадях и имеет доступ к ветеринарным препаратам.
Он слабо улыбнулся.
— Что, разумеется, не слишком поможет нашему
Шерлоку Холмсу.
— В этот круг входим мы. — Гейб поглядел на внезапно обмякший подбородок Мэтта. — Ну и, разумеется, еще несколько сотен человек. Спасибо, что заглянул.
Ветеринар нервно сглотнул.
— Никаких проблем, Гейб. Я заеду взглянуть на вороного через пару дней, когда… когда снова буду в «Трех ивах».
— Н-да? — Разглядывая зардевшегося врача, Гейб достал сигару и закурил. — А там какие проблемы?
— Нет, никаких… Просто…
Гейб улыбнулся небрежно, почти весело. Напряжение неожиданно оставило его.
— Приятно на нее поглядеть, верно?
Мэтт покраснел еще сильнее, что было особенно заметно на его светлой коже.
— Да мне, собственно, нетрудно. Ченнинг как-то сказал мне, что Келси, возможно, еще немного здесь побудет, так что было бы неплохо, если бы я… — Он замолчал, отчаянно пытаясь припомнить, что именно говорил по этому поводу Ченнинг, однако, судя по невнятным отрывкам, которые доктор время от времени исторгал из себя, брат Келси либо был очень скрытен, либо становился косноязычен всякий раз, когда речь заходила о его сводной сестре.
— О, я уверен, что она пробудет здесь еще довольно долго, — отозвался Гейб беззаботно. Он сам намеревался об этом позаботиться. — А ты гляди, дружок, гляди на нее сколько хочешь…
Обхватив ветеринара за плечи, он пошел проводить его до грузовичка.
— За погляд денег не берут. Только трижды подумай, прежде чем прислоняться к ней, док.
Пока Мэтт подыскивал слова для ответа, Гейб любезно отворил для него дверцу.
— Мое! — просто и доходчиво объяснил он, видя замешательство ветеринара.
— Ты… — Мэтт запнулся и стал совершенно свекольным. — Я и представить себе не мог. Келси ничего… И я никогда… Что ты, Гейб, я даже не собирался…
— Если я узнаю, что ты вдруг собрался, мне придется сделать тебе больно. — Улыбка Гейба была дружелюбной, почти сочувственной, но предупреждение вышло более чем недвусмысленным. — Передай Келси мои наилучшие пожелания, когда снова увидишь ее.
— Конечно, Гейб, конечно… — Торопясь уехать, Мэтт Ганнер вскарабкался на сиденье грузовика. — Знаешь, я, может быть, сразу поеду к себе — у меня накопилась чертова уйма бумажной работы.
— Ну что ж, поезжай. — Гейб отступил в сторону и с удовольствием проводил взглядом фургон доктора, ринувшийся вниз по подъездной аллее с такой скоростью, словно за ним гнались команчи.
— Ты напугал парня до смерти. — Джемисон вскрыл пакетик вишневой жевательной резинки, которая время от времени — бывали в его жизни такие периоды — заменяла ему сигареты.
— Просто спас его от неприятностей на обратном пути.
— Возможно. — Рассматривая оседающую над дорогой пыль, поднятую колесами грузовика, тренер положил на язык пластинку жвачки, наслаждаясь ее прохладным, чуть кисловатым привкусом. — А она знает, что ты поставил на ней свое тавро?
Гейб выпустил струйку дыма, с удовольствием припоминая реакцию Келси на его рассчитанный на публику поцелуй.
— Она — умная женщина.
— От умных баб мужчинам самый большой вред.
— Ну что ж, в этом смысле мне давненько никто не вредил… — Гейб подумал, что Джемисон даже не представляет себе, как сильно он хочет этого. — Должно быть, мне нужно отправиться туда самому и попробовать подразнить гусей.
«Эта поездка поможет мне развеяться», — подумал он в свое оправдание и повернулся к тренеру.
До этого момента все его внимание было сосредоточено на жеребце и на ветеринаре. Только теперь Гейб заметил, что Джемисон выглядит усталым — морщины на лице обозначились четче, а возле глаз залегли темные тени.
— Ты выглядишь подавленным, Джеми. Что с тобой?
Со дня смерти Мика Джемисон спал мало и скверно, а на еду даже смотреть не мог и питался урывками — когда голод заставлял его проглотить, не жуя, несколько кусков.
— Слишком много всякого у меня на душе. — Тренер сокрушенно покачал головой.
— Ты мог бы облегчить свою душу, если бы перестал казнить себя за смерть Мика.
Но Джемисон продолжал смотреть в сторону, и Гейб в досаде бросил на землю окурок сигары и растоптал. Выражение глаз тренера снова пробудило в нем смутное ощущение вины.
— О’кей, ты ошибся, что не уволил его вовремя. Я ошибся, когда выставил его с позором, у всех на глазах. Пусть это был заряд динамита, который мы заложили, но не мы поднесли к фитилю огонь.
— Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу его — Мика. — Джемисон говорил негромко, но голос его звенел как натянутая струна. — Вижу его таким, каким он стал после того, как Липски и жеребец разделались с ним. Этого не должно было случиться, Гейб. Никогда.
Гейб подавил вздох. Возразить на это было нечего, и Джемисон знал это так же хорошо.
— Через три с половиной недели состоится дерби. Жеребец должен быть в форме, и я обязан подготовить его как следует. Но, когда я гляжу на него, я сразу вспоминаю, как Мик гордился тем, что именно он — конюх Дубля.
Не отвечая, Гейб повернулся к холмам. Они принадлежали ему, и там паслись его лошади. Потом он задумался о дерби. Для него это была не просто скачка, не просто цель — это была чаша Грааля, за которой Гейб гонялся всю свою жизнь.
И вот теперь, после целой жизни борьбы, после пяти лет каторжного труда эта цель оказалась совсем близко — стоит только протянуть руку. Возможно, с горечью подумал Гейб, чаша окажется пуста, но он должен сам в этом убедиться.
— Жеребец должен бежать, Джеми. Если ты не можешь с ним работать, я передам его Дьюку.
Дьюк Бойд, первый помощник Джемисона, был достаточно компетентным тренером, и они оба знали это. Но, несмотря на весь свой опыт и знания, ему не хватало того чутья, прирожденного чутья, которым обладал Джемисон.
— Так или иначе, — добавил Гейб после продолжительной паузы, — Дубль должен быть готов взять приз на ипподроме Черчил-Даунз.
— Свою работу я сделаю, — отозвался Джемисон и потер покрасневшие глаза.
— Мне нужно, чтобы ты вложил в это дело всю душу.
Джемисон опустил руки.
— Ты же знаешь, что так и будет, черт тебя подери! И душу, и сердце в придачу.
Он повернулся и медленно пошел к конюшне.
Келен знала, что влюбляться в лошадь по меньшей мере глупо, но разум тут был вовсе ни при чем. Новорожденные жеребята, нетвердо стоящие на своих тоненьких ножках, нравились ей не меньше, чем взрослые жеребцы. Любовь эту не мог омрачить даже удар копытом — единственный, кстати, — который она как-то получила от одной чем-то раздраженной лошади в ответ на ласковое похлопывание по крупу.
Келси отнеслась к этому с философским спокойствием — она просто поднялась с земли и отряхнулась. Начиная с этого исторического момента, Моисей, оказавшийся свидетелем инцидента, всерьез занялся ее подготовкой.
Ему нравились в Келси и стиль поведения, и то, как она реагировала на лошадей. И, что было гораздо важнее, ему нравилось, как лошади реагируют на нее.
Когда Моисей повел Келси в конюшню для жеребят-годовичков, он с удовольствием подметил, что терпения и воли у Келси даже больше, чем энтузиазма.
Посовещавшись сначала с тренером молодняка, он спросил мнение Келси и выбрал для нее эту шуструю, светло-гнедую годовалую кобылку с темными гривой и хвостом, весящую, несмотря на все свое внешнее изящество, семьсот пятьдесят фунтов.
Солнце только-только встало над горизонтом, и его лучи, затопившие окрестности жидким золотом, попадали в денник и освещали шкуру гнедой кобылы, отчего она буквально светилась и переливалась, словно шкура ее была сделана из огненного атласа. При виде этого великолепия Келси невольно замерла у дверцы денника. Никогда, никогда прежде она не видела ничего столь прекрасного!
— У нее есть характер, — заметил Моисей, помогавший Келси седлать кобылу. — И сердце. Вот почему Наоми назвала ее Честь Наоми. Сокращенно — Чена.
Словно отзываясь на кличку, Честь Наоми с такой силой ударила его головой в плечо, что Моисей покачнулся, но уздечку из рук не выпустил — только налег на нее всей своей тяжестью.
— Ты будешь первым грузом, который она почувствует на своей спине, так что не рассчитывай на послушание. Заездка чистокровной годовалой лошади, привыкшей наслаждаться полной свободой, дело непростое и кропотливое. Даже я не знаю, чего от нее ожидать, за исключением, разумеется, того, что она вряд ли будет стараться доставить тебе удовольствие. Уже сейчас Чена намного сильнее тебя. — Моисей с некоторым неодобрением покосился на хрупкую фигуру Келси. — Значит, ты должна быть умнее ее.
Он потрепал кобылу по холке и добавил:
— И добрее.
Главное — добрее. Именно поэтому он выбрал именно Келси. Человек, не обладающий добротой, не мог успешно работать с годовичками.
В конюшне стояла удивительная тишина; наверное, поэтому Моисей тоже говорил совсем негромко, словно они были в храме. Наконец он прищелкнул языком и кивнул Келси, давая ей понять, что она может войти в бокс и попробовать установить первый контакт с кобылой.
Сердце Келси стучало так часто и так громко, что она боялась напугать кобылу, однако руки ее были мягкими и нежными, а движения — уверенными и неторопливыми. Убедившись, что Чена реагирует нормально, Келси заговорила — вернее, прошептала несколько ласковых слов, и кобыла насторожила уши.
— Красавица… Ты настоящая красавица, Чена. —
Как мне хочется поскорее проехаться на тебе. Мы ведь будем друзьями, ты и я, правда?
Кобыла громко фыркнула, как бы задумавшись. Моисей тем временем надел ей через голову уздечку, и Чена прижала уши.
— Ну, милая, успокойся, — пробормотала Келси. — Тебе никто не сделает больно. Вот увидишь, пройдет совсем немного времени, и ты станешь королевой турфа.( Турф — профессиональное название ипподромной дорожки). Готова поспорить, сейчас это звучит странно, но так будет. Ты мне веришь, лошадка?
Моисей кивнул Келси и, уложив на спину кобылы крошечное тренировочное седло, стал затягивать подпругу. Кобыла нервно затанцевала, и Келси потрепала ее по шее.
— Знала бы ты, что такое — носить пояс с чулками, — успокаивала ее Келси. — Уверяю тебя, они еще неудобнее, чем это крошечное седло размером не больше почтовой марки.
Солнце тем временем поднялось выше, и освещение изменилось; цвета стали более насыщенными и теплыми.
— Ну вот, — Моисей застегнул последнюю пряжку. — Я подкину тебя в седло. Не забыла, что я тебе говорил?
— Нет. — Келси глубоко вздохнула, стараясь унять дрожь. — Ведь я же еще не села… Сначала надо поговорить с лошадью по душам, так?
— Совершенно верно. Так вот, ты садишься на Чену не для того, чтобы скакать во весь опор. Просто этим ты объясняешь ей на ее лошадином языке, для чего она здесь и что с ней будет дальше. И не торопи ее. Самое главное, не забудь, где находится дверь: может статься, она понадобится тебе, чтобы быстро отсюда выскочить.
Напоминание заставило Келси помешкать еще несколько мгновений, прежде чем она вложила свое колено — и свои надежды на будущее — в руки Моисея.
Почувствовав, как Келси перекинулась через седло, кобыла сначала удивилась, потом испуганно прянула в сторону, потом раздраженно попятилась. Чувствуя под собой резкие рывки мускулистого тела, Келси изо всех сил старалась не думать о том, чего ей будет стоить удержаться. Меньше всего ей хотелось так и остаться висеть на спине этой семисотпятидесятифунтовой разозленной лошади, да еще на глазах у Моисея. Таким образом, ей не оставалось ничего другого, кроме как последовать полученным инструкциям и своим собственным инстинктам.
Стараясь не делать резких движений, Келси выпрямилась в седле, перенеся тяжесть своего тела на подушку и стремена.
Чена заплясала на месте и забила задними ногами, одновременно пытаясь повернуться вокруг своей оси, чтобы попасть копытами в Моисея. Моисей хладнокровно уклонялся от ее яростных выпадов, и Келси, слегка успокоившись, наклонилась вперед и заговорила с кобылой негромко, но твердо:
— Ну-ка прекрати, подружка! Ты же не хочешь, чтобы кто-нибудь подумал, будто ты — обыкновенная лошадь?
Но слова, которые нашла Келси, не были волшебными, а голос и тон успокоили Чену далеко не сразу. Кобылка совершила еще несколько произвольных прыжков и только после этого слегка притихла.
— Я ей понравилась! — торжествующим голосом объявила с седла Келси.
— Она как раз решает, каким способом наверняка скинуть тебя со спины, — возразил Мо.
— Ничего подобного, — Келси улыбнулась Моисею. — Я ей понравилась.
— Посмотрим. — Мо заставил Келси просидеть в седле еще пару минут и только потом удовлетворенно кивнул: — Ну вот, вроде хорошо. А теперь давай попробуем поработать.
По словам Моисея, это был лошадиный детский сад. Для начала Келси предстояло просто сидеть в седле, пока коновод будет водить кобылу по дорожке ринга для годовалых жеребят. Дорожка была отгорожена высокими глухими стенами — специально для того, чтобы ни лошадь, ни всадница не отвлекались ни на что постороннее. Потом, как только кобыла привыкнет нести на себе седока, коновод выпустит поводья, и Келси придется направлять лошадь самой.
Словом, учиться предстояло обоим.
— Ну, как она? — спросила Моисея подошедшая Наоми.
— Как ты и ожидала. В ней тоже течет кровь Чедвиков. — Моисей несильно сжал рукой предплечье Наоми, хотя на людях он редко себе позволял подобные проявления чувств. — Тебе надо было прийти сюда с самого начала.
— Я слишком переживала. — Наоми посмотрела на дочь, которая сдерживала кобылу легкими движениями поводьев, и прищурилась, зацепившись большими пальцами за карманы джинсов. — Она здесь уже целый месяц и ни разу не заикалась об отъезде. Когда я, вспоминаю обо всем, что случилось здесь за последние две недели, я начинаю бояться, что Кел может собрать чемоданы.
— Посмотри на нее повнимательнее. — Моисей слегка улыбнулся, глядя, как Келси, позабыв о своих тренировочных задачах, наклонилась вперед, чтобы зарыться лицом в гриву кобылы. — Никуда она не уедет.
Заметив взмах руки Моисея, Келси выпрямилась в седле и медленно подъехала к ним.
— Правда, она красавица? — спросила она.
— Да. — Гордость, которую ощутила Наоми, глядя на дочь, была поистине пугающей. Стараясь скрыть свои чувства, она подняла руку, чтобы погладить Чену по шее, слегка коснувшись при этом пальцев Келси.