– Да, это так. Но не далее, как в ночь с восьмого на девятое поисковые мероприятия были прекращены… Причем вашим же распоряжением, херр сиссельман.
– Это было формальное решение. С момента исчезновения этих двух брако… молодых людей прошло две недели. Останки одного нашли, судьба другого нам пока не известна.
– Но вы, конечно, предполагаете самое худшее?
– Полагаю, как и вы, коллега… Мы должны быть реалистами. Все же здесь не то место, где человек может долго выживать без помощи и припасов. К тому же наши поиски – я говорю о вашем гражданине Кривцове – не дали никаких результатов… А искали мы тщательно.
– Верю вам на слово. Но это не объясняет сам факт исчезновения нашего гражданина. Как не объясняет и то, при каких обстоятельствах погиб его коллега – Первушин.
– Почему эти двое не сообщили в мой офис о своем… «путешествии»?
– Вы уже задавали этот вопрос. И прекрасно знаете ответ: в данном конкретном случае они не обязаны были извещать ваш офис.
– Ладно, сейчас не время для дискуссий… Я пригласил вас и ваших криминалистов прилететь сюда по другому поводу. Вчера вечером волонтеры сделали еще одну страшную находку.
– Нашли еще одного убитого полярного медведя? Нам это уже известно.
– Медведицу, так будет правильно. Поблизости от убитого «жеребьями» зверя было найдено и оружие… Прошу вас следовать за мной, господа!
Сиссельман круто развернулся и направился в ту сторону, куда уходит по берегу накатанная снегоходами трасса. Здесь, среди крутых, но невысоких скал, похожих на крепостные стены из сказочного фильма, имеется вход в каньон. За Ингерманом последовал сначала его сотрудник, а затем гуськом, вслед за выступившим вперед помощником главы администрации Баренцбурга Виктором, потянулись и остальные русские.
– Здесь недалеко, – не оглядываясь, сказал губернатор. – Вдоль колеи фирн держит крепко. Так что прогуляемся пешком…
То, что группу русских не подвезли на вездеходах, а заставили идти до места ЧП на своих двоих (пусть и в компании губернатора), также можно было истолковать как проявление недружелюбия, как вызов, как плохой знак, наконец.
Они вошли в каньон. Проход этот в примыкающем к берегу массиве осадочных пород проделан, по-видимому, речкой, берущей начало где-то северней, среди ледников Земли Диксона. Или же образовался другим путем, к примеру, в результате землетрясения… Ширина каньона достигает у фьорда тридцати метров. Далее он сужается до ширины обычного двурядного шоссе. А затем каменные стены – местами они отвесные и даже имеют кое-где отрицательный угол – вновь неохотно расступаются.
Именно здесь, в этом месте, как бы за поворотом, ближе к левой – северной стене каньончика, небольшой, размерами примерно десять на восемь метров пятачок заснеженного русла речки был отмечен вбитыми в лед двухметровыми металлическими штырями. На этих вешках норвежские волонтеры закрепили «полицейскую» оградительную ленту. Метрах в двадцати отсюда установлена палатка в форме шатра. Далее видны выстроенные в три ряда снегоходы, сани, а также нарты, возле которых, свернувшись в клубок прямо на льду, скучают ездовые собачки…
Еще дальше, рядом с двумя поставленными в каньоне армейскими палатками, расположились группками – наблюдая исподлобья за пожаловавшими сюда в компании сиссельмана русскими – приехавшие на место ЧП недавно или находящиеся тут со вчерашнего вечера норги.
Виктор и еще двое россиян, Андрей и «следак», подошли вплотную к натянутой норгами ленте ограждения. Шагах в восьми от них, почти полностью видимый на фоне раскопанного в этом месте снежного намета, лежит труп животного. Тело убитой кем-то медведицы, ранее погребенное под сугробом снега, с проломленным мощным зарядом черепом – «жеребий» вошел аккурат между маленькими высоко посаженными глазами, вынеся напрочь затылочную часть – находится на боку, оскаленной мордой к ним, к тем, кто стоит за «чертой».
Ну а то, что это именно медведица, а не самец, пожаловавшим сюда по приглашению сиссельмана россиянам было уже известно.
Помимо трупа животного, в глаза бросились еще два предмета, находящиеся чуть подальше, метрах в восьми от промерзшей туши медведицы. Это гладкоствольное ружье – его видно через небольшой раскоп в слежавшемся снегу, а также похожий на спецназовский «лифчик» камуфляжного окраса – или же переделанный из «разгрузки» – охотничий патронташ.
– Прошу вас, коллега! – сказал, адресуясь «следаку», один из двух старых знакомых, сотрудник Justis og Politidepartement (второй тоже был здесь). – Можете осмотреть, сфотографировать, заснять на видео… А вас, – он посмотрел на двух других русских, – я прошу не переходить за ограждение!
Ларс отвинтил крышку с термоса и налил в позаимствованную у одного из волонтеров кружку горячий сладкий кофе.
– Мэрит, это тебе! Держи… Я сейчас еще плитку шоколада достану.
Ругстад взяла у приятеля кружку.
– Спасибо… Ничего больше не нужно, Ларс! Мне сейчас кусок в горло не полезет.
Они находились в каньоне уже около четырех часов. Ругстад и сама не знала, зачем они здесь торчат. Пользы от них тут никакой. Она также не очень понимала, что здесь делает такая прорва народу (по местным, конечно, меркам). Да и то, что в каньон приехали криминалисты, как норвежцы, так и русские, то, что они снимают здесь все на пленку и ведут себя так, как будто нашли не самку полярного медведя, а человека… Это тоже ей показалось странным.
Отпив всего лишь пару глотков из кружки, девушка протянула ее обратно Торенсену.
– Держи, Ларс. Мне надо поговорить с сиссельманом…
Она подошла к губернатору, который, стоя у шатра, о чем-то разговаривал со старшим тех русских, которые прилетели в окрестности Нордфьорда на своем вертолете с изображенным на борту белым медведем..
– Херр Оддмунд Ингерман, можно вас на минуту?
Сиссельман обернулся, смерил ее взглядом. Затем каким-то чужим – с нотками раздражения – голосом спросил:
– Чего тебе, Ругстад?
– Хочу сказать одну важную вещь.
– Ты что, не видишь, что я занят?
– Занят? Ладно, – Мэрит пожала плечами. – Я вижу, сюда телевизионщики приехали? Пойду, поговорю с ними.
– Обожди… Я сейчас!
Губернатор обменялся с русским коллегой еще несколькими репликами, затем, взяв Ругстад за рукав пуховика, отвел ее в сторонку, за шатер.
– Что это еще за фокусы, Мэрит? И что ты вообще здесь делаешь?
– Что я здесь делаю? Странный вопрос. Живу я тут неподалеку!
Ее дача – крепкое строение, наполовину каменное, наполовину деревянное, – доставшаяся ей от покойного отца, действительно находится поблизости от этого места, всего в каких-то пяти километрах отсюда. И губернатор не мог этого не знать, поскольку в прошлом, когда Ругстад-старший был еще жив, Ингерман не раз бывал гостем в этом их загородном доме на берегу Нордфьорда.
– Так что у тебя за «важная новость», Ругстад? – нетерпеливо спросил сиссельман. – Только излагай кратко, а то меня ждут.
– Если кратко… – Ругстад сняла очки и посмотрела на него своими голубыми льдистыми глазами. – Если коротко, то я не понимаю, откуда здесь взялся труп животного.
– Как это «откуда»? Волонтеры нашли!
– Кто именно? Я спрашивала у ребят, но никто этого толком не знает. Что за секретность, не понимаю!
– А тебе какая разница? Тебя, Ругстад, это не касается.
– Еще как касается.
– Вот что, Мэрит, – сиссельман бросил на девушку странный взгляд. – Речь идет о безопасности людей. Я к тебе хорошо отношусь и полностью тебе доверяю! Но…
– Но что?
– Но не могу всего тебе сказать. Назревают серьезные события. И тебе лучше в эти дела не лезть.
– Вот как? Интересно…
– А чем вызван этот твой вопрос? Объясни, а то я тебя не очень понял.
– Какой из двух вопросов? Про то, откуда здесь взялась эта беременная самка? Или про то, кто ее… нет, не убил, потому что это уже третий вопрос… А про то, кто ее здесь нашел?
– Слишком много задаешь вопросов, Ругстад! Может, мы отложим этот разговор? Зайди завтра в мой офис. Сегодня, сама видишь, не до разговоров!
– Оддмунд Ингерман, я ведь не ради любопытства у тебя спрашиваю! Мы с Ларсом и еще тремя волонтерами тут, именно в этом каньоне Герды, три дня вели поиски.
– Но останки-то вы нашли в другом месте! И в другом каньоне…
– Да, это так. Километрах в четырех отсюда. Но и этот проход мы тоже обследовали. Со щупами ходили! Тыкали в сугробы и наметы, искали второго русского! И даже детектор металла у нас с собой имелся.
– Значит, плохо искали!
Ингерман хотел еще что-то добавить, но к нему – из шатра – вышел его помощник.
– Херр сиссельман… Вас по спутниковому вызывают.
– Я занят, – сердито сказал губернатор. – Скажите, пусть перезвонят поздней.
– Думаю, вам лучше ответить, – сказал помощник. – Звонят из канцелярии премьер-министра!
– Сейчас подойду… минутку! – Ингерман повернулся к Ругстад. – Как видишь, меня разрывают на части. Приезжай завтра в Лонгйир, в мой офис! Мы с тобой спокойно обо всем поговорим. А сейчас, очень прошу тебя… по старой дружбе прошу… попридержи язык за зубами!
– Сейчас подойду… минутку! – Ингерман повернулся к Ругстад. – Как видишь, меня разрывают на части. Приезжай завтра в Лонгйир, в мой офис! Мы с тобой спокойно обо всем поговорим. А сейчас, очень прошу тебя… по старой дружбе прошу… попридержи язык за зубами!
Сказав это, сиссельман направился в шатер, чтобы ответить на важный звонок из Осло.
После трех часов пополудни погода стала заметно портиться.
Крепчал мороз, через устье каньона от фьорда вдруг задул сильный ветер. Оба вертолета, как только в них погрузились те, кого пилоты сюда доставили из Баренцбурга и Лонгйира, поднялись в воздух и взяли курс на юго-запад. Промедли они с вылетом еще часа полтора или два, из-за стремительно ухудшающейся погоды могли бы тоже возникнуть проблемы, хотя местным пилотам и не привыкать летать в самых неблагоприятных метеоусловиях.
Волонтеры поместили тушу мертвой медведицы на крепкие устойчивые сани, закрепили тросами и стяжками. Эти сани в свою очередь прицепили к корме мощного снегохода… Тушу, как поняла Мэрит, собираются доставить по льду фьордов в Лонгйир. Ну а когда привезут в поселок, то наверняка поместят в тот холодный припортовой ангар, где все еще хранится туша другого мертвого полярного медведя, того, что несколькими днями ранее нашли они с Ларсом в одном из соседних ущелий-каньонов.
– О… кто к нам пожаловал, – процедил Ларс. – «Экологи» объявились!
К армейской палатке, возле которой стояли Ругстад и Торенсен, подкатили два скутера. Еще один снегоход, из их же компании, остановился возле приготовленных для транспортировки саней с тушей убитой медведицы. Человек с карабином за плечом, сидевший за спиной водителя, не слезая с сиденья, принялся снимать на видео сани с закрепленным на них тросами трупом убитого животного.
– Хай, Мэрит! – Андреас Хёугли заглушил движок своего серебристого «Полариса» и выбрался с водительского места. – Ну, что скажешь теперь? Я же говорил тебе, что эти твои русские – убийцы и ублюдки!
– Попридержи язык, Хёугли! – холодно сказала Ругстад. – Если у меня есть знакомые ребята из России, это еще не означает, что я дружу со всеми русскими подряд.
– Это какой же сволочью надо быть… каким подонком, чтобы убить беременную медведицу! – подал реплику приятель и сослуживец Андреаса Хёугли. – Только русские на такое способны.
Мэрит даже не посмотрела в сторону рослого, с курчавой светлой бородкой парня. Этого типа зовут Томас. Он находится на архипелаге с прошлой осени. Как и Андреас Хёугли, имеет смешанные корни. Мать его то ли американка, то ли родом из Канады, а вот отец – норвежец. Он говорит на norsk с еще более заметным акцентом, нежели Андреас. А между собой эти двое, кстати, как она однажды имела возможность убедиться, когда они оказались в общей компании в Лонгйире, общаются исключительно на английском…
– Эй, Хёугли! – вдруг сказала девушка. – А ты случаем не в курсе, откуда здесь, в каньоне Герды, появилась эта убитая самка?
– Что? – переспросил Андреас. – Не понял вопроса.
– Мы с Ларсом и другими волонтерами вели поиски и в этом каньоне! Тщательно тут все осмотрели. И вот вдруг такая находка!.. Что скажешь?
– Скажу, что тебе пора ехать на материк, – процедил Андреас. – А то, я вижу, ты начинаешь тут тихо сходить с ума.
– Может, твой приятель Томас знает? Или твои эти… «экологи» могут подсказать?
– Что ты несешь, Ругстад?!
– Я вижу, ваши люди теперь караулят повсюду! Даже на «пляже» у мыса Kapp Thordsen выставили свой лагерь! Эдак скоро и нам, аборигенам, вы перекроете все пути-дорожки. Хотя и находитесь не на своей, а на нашей земле!
Хёугли протянул к девушке руки в крагах, как будто хотел приобнять ее – или придушить? – но между ними встал великан Торенсен.
– Полегче, Хёугли! Не видишь, тебе тут не рады!
Андреас криво усмехнулся.
– Вот как. Защитничка себе нашла, Мэрит? Ну и компания же у тебя: русские ублюдки и этот… неудачник, этот дикарь, который, кажется, даже ни разу бывал на материке!
– Не твое дело, Андреас Хёугли, с кем я дружу и с кем общаюсь! Ты мне не отец и не старший брат.
– Да, не отец, – каким-то странным тоном произнес Хёугли. – Ну, он-то тебя уже ничему не научит… Ладно, Ругстад, некогда мне, дела. Но мы с тобой еще поговорим. А тебя, – Хёугли посмотрел на Торенсена, – я в последний раз предупреждаю: держись подальше от Ругстад, иначе пожалеешь!
«Экологи», оседлав свои скутеры, вскоре покатили на выезд из каньона Герды. Ругстад, выждав несколько минут, забралась в седло снегохода. Хотя она ни о чем не просила Торенсена, тот тоже завел свой «Поларис» и поехал вслед за ней по проложенной по дну каньончика трассе.
Когда они вынеслись сначала в бухту, а затем, обогнув скалистый мысок, на простор Нордфьорда, сильный боковой ветер при минус двадцати стал ощущаться даже через многослойную термическую одежду и пуховики. К счастью, от устья каньона Герды до дачи Ругстад, расположенной на берегу соседней бухты, было рукой подать. Два «Полариса», свернув к берегу, легко преодолели невысокий пологий подъем.
И вот она – дача: двухэтажное строение, частично утопленное в вырубленную в скале нишу, глядит деревянным фасадом и закрытыми ставнями окнами на Нордфьорд. А рядом с домом, фактически примыкая к нему, расположено еще одно строение, поменьше размерами, сложенное, как это было принято у предков, у древних викингов, из камня.
Они слезли со снегоходов. Ларс легко, как хворостинку, убрал трехметровое бревно, подпирающее прочную, окованную металлическими полосами, деревянную дверь. Через нее можно попасть в каменную пристройку, которая служит также гаражом для скутеров, а уже оттуда, через запасной ход, собственно, пройти в дом.
– Ларс! – Ругстад была вынуждена напрягать голос, чтобы ее услышал Торенсен. – Похоже, начинается снежная буря?
– Ерунда! – крикнул викинг. – Ветер крепчает, но это еще не буря!.. Мэрит, я так понял, ты хочешь здесь остаться?
– Да. А ты, Ларс? Какие твои планы?
– Пока не знаю…
– Как же ты поедешь обратно в Лонгйир?
– Да не проблема. Я за тебя беспокоюсь.
– Вот что, Торенсен… Оставайся!
– Что? Не слышу… Говори громче!
– Оставайся, говорю!
– Остаться? Мне? Тут… с тобой?
– Если ты не против, конечно.
– Да я… Я… – Не зная, что сказать, викинг подхватил Ругстад под мышки и приподнял ее над бренной землей. – Я просто счастлив!
– Эй, эй… Торенсен! Поставь сначала на место меня, – смеясь, сказала Мэрит, – потом – оба скутера в гараж. Понял задачу?
– Это… Так это я мигом!
– Давай, действуй! А я пока пойду в дом: запущу дизель и разожгу дрова в камине.
К семи вечера боковой ветер усилился, по льду Исфьорда низом мела жесткой белой крупой поземка. Температура упала до минут двадцати. Видимость пока была более или менее нормальной (хотя уже заметно смеркалось). Противоположный – северный – берег фьорда все еще не просматривался.
Для Ильиной такая погода в принципе была не в диковинку. Мужики тоже держатся молодцами. Алексей, как и в прошедшие дни, освободил ее от поклажи, так что Светлана шла налегке. Учитывая, что около часа времени они потеряли в начале дня, двигались довольно быстрым темпом, сократив перекуры до минимума. Собственно, остановок было лишь две – по десять минут. На открытом пространстве фьорда укрыться негде, тут все продувается ветром. А потому, перекусив и попив какао из термоса, – тут же трогались в путь. Более длительная остановка при таких погодных условиях чревата гипотермией, или, говоря бытовым языком, – переохлаждением.
Еще в первые часы дневного перехода, до наступления полудня группа Ильиной отвернула от санной трассы. Поведение норгов, которые сновали по ней в обоих направлениях, действовало на нервы. Кому понравится, если его ни за что ни про что называют «убийцей», «ублюдком», «проклятым русским»? А именно такие крики неслись в их сторону от норгов, проезжающих по трассе мимо трех лыжников, волокущих за собой сани с поклажей….
Весь остаток дня они шли на север, в направлении мыса Kapp Thordsen, где планировалось изначально остановиться на ночевку. Санная трасса теперь была в километре на восток от них, снегоходы и упряжки то и дело сновали по ней, но группу русских наконец оставили в покое…
За день из намеченных двадцати восьми километров они прошли лишь треть – примерно девятнадцать. Работа была тяжелой, на износ. Вдобавок, около четырех пополудни повалил снег. Ильина выходила иногда вперед, чтобы тропить лыжню. Но все же большую часть времени в голове их небольшой группы шел Воронин. Этот сухощавый мужчина оказался на удивление сильным, выносливым человеком и прекрасным лыжником. Как, впрочем, и его друг Алексей. Трофимов не только волок на упряжи сани с большей частью поклажи, но и находил время, чтобы подбодрить своих спутников, в особенности Светлану.
Правее от них и чуть впереди в сумеречной дымке, иногда закрываемая из виду снежным зарядом, уже некоторое время была видна сложенная из ледяных и снежных блоков трехметровая пирамидка. Подобные сооружения – временные, конечно, пока льды фьорда не растают – обычное дело для этих мест. Такие пирамиды или конусы изо льда и снега призваны служить ориентирами для путников. Ведь в такую погоду, как нынче, иных ориентиров можно и не разглядеть. Впрочем, это скорее дань полярным традициям, поскольку большинство современных путешественников имеют при себе приборы для точной навигации и средства связи.