- А Панург? Помнишь Панурга? - Федор положил на стол руки и подался к Вениамину.
Платон посмотрел на братьев, удивленный их детской неприкаянностью и нервическим отчаянием в голосе.
- Еще бы не помнить! Как говорил отец - это классика: "Панург с детства страдал ужасной болезнью - отсутствием денег".
Они засмеялись, толкая друг друга.
- И ему... "ему были известны шестьдесят три способа добывания денег!.. давился смехом Вениамин, - из которых самым честным являлась обыкновенная кража".
- Когда Федору исполнилось шесть лет, Богуслав подарил вам опасную игрушку - Большой Шантельский Арбалет, как он это называл, - грустно улыбнулся Платон.
- Я помню! - кивнул Федор. - Отличная стрелялка - типа лука, но с пружиной. Нажимаешь на кнопочку - шлеп!
- И что мы с ней делали? - улыбаясь, поинтересовался Веня.
- Перестреляли всех птиц в округе, - вздохнул Платон. - Но не все так грустно. Я думаю, вы до сих пор помните греческий.
- Чего? - нахмурился Федор.
- Я сказал, что ты немного знаешь греческий. Как будет "крепыш"?
Федор смотрел, не понимая. Веня толкнул его локтем.
- Эсфен, - сказал он. - А Карпалим - это стремительный.
- Колбасорез и Сосискокромс смешнее! - перебил его Федя.
- А Подлив, Брюквожуй, Сардин-Гарнир? - заходился хохотом Веня.
- А Гимнаст - это тоже из этой книжки? - поинтересовался сквозь смех Федор.
- Да, он сопровождал Пантагрюэля в плавании и в сражениях, - кивнул Платон, чувствуя, что больше всего ему хочется, чтобы братья стали малышами и он, как когда-то, посадил бы племянников к себе на колени и хотя бы на несколько минут завладел их воображением до открытых от изумления ртов, до рабского обожания в глазах.
- И меч Гимнаста в книжке назывался "Поцелуй-меня-в-зад"? - Веня не мог унять нервический хохот. - Я думал, что отец издевается, когда показывал на Гимнаста в саду и спрашивал: "Где твой меч, Гимнаст? Где твой "Поцелуй-меня-в-зад"? Ты поменял его на грабли?"
Платон застыл, утопив сердце в печали воспоминаний. Почему-то никогда не приходило в голову, что его садовник Гимнаст называется так не только оттого, что в юности был известным гимнастом, а как оказалось, Богуслав из-за книги о толстяках так назвал подобранного им калеку, выброшенного из спорта! Он надеялся на пожизненную собачью преданность хромого калеки, но Гимнаст попросился приживальщиком к Платону в Ленинград, когда братья рассорились.
"Неблагодарная свинья! - кипятился тогда Богуслав. - Я подобрал его, запойного, на улице, и что получается? Отожрался, отоспался - и бежать от меня? Никогда больше не поверю тощим!"
- Точно, - кивнул Платон, чувствуя, что сейчас расплачется. - Он... Богуслав всегда доверял толстякам больше...
- Ну да, а вообще толстяки появились на свет оттого, что Каин убил Авеля, так? - ехидно поинтересовался Федор.
- При чем здесь Каин и Авель? - опешил Платон.
- Это все из-за кизила, - объяснил Вениамин. - В той книжке написано, что после братоубийства случился необыкновенный урожай кизила, отец так говорил, и все, кто мог, обожрались этой ягоды и распухли в разных местах. А кто распух равномерно, от того и родились потом великаны.
- Хурали родил Немврода, - кивнул Федя.
- А Немврод родил Атласа, подпиравшего плечами небо, чтобы оно не упало, подхватил Платон и добавил: - Видите, и от больших толстяков бывает прок.
- Анкл, - осторожно поинтересовался Вениамин. - У тебя что, с отцом была одна книга на двоих?
- Нет, - сказал Платон, справившись наконец с комком в горле, - я прочел эту книгу не очень давно и, скажу вам честно, с годами мне все больше кажется, что одной такой книги некоторым людям вполне достаточно для осознания сущности жизни.
- А мы на тему осознания жизни, - сказал Веня, - как раз кое-что припасли.
Он пошел в коридор, притащил рюкзак, долго рылся в нем, потом выудил длинную бутылку с узким горлышком, заткнутую самодельной пробкой.
- Неси стаканы, Тони.
- Что это?
- Ракия. Отличная штука. Не сразу шибает, а погодя. Успеем поговорить в сознанке.
- Нет, ребята, спасибо, но я не пью крепкие спиртные напитки.
- Это не напиток. Это ракия. И мы не собираемся ее просто так пить, да, Федька?
- Да. Мы будем пить ее на конкретную тему. Мы будем отца поминать. И ты, Тони, будешь последним...
- Не обзывай дядю Тони, он и так не в себе, - заступился за Платона Веня.
- Я хотел сказать, что он будет последним козлом, если не выпьет за помин отца.
- Вот и не обзывай. Он выпьет, да, Тони?
И Платон сделал совершенно зверский глоток из высокого бокала богемского стекла.
Восстановив дыхание, он обратил внимание, что пробка из бутылки обернута какой-то не очень чистой тряпицей.
- Старик в гостинице подарил, - заметил его интерес Веня. - Он сам делал ракию. Мы попробовали, пока у самолетов маялись, чтобы зря ее не тащить, и одобрили.
- Класс, - кивнул Федор. - Теперь за поминки души. Давай стакан, Тони. Что ты в него вцепился?
- А перед этим за что пили?
- За помин тела. Ты видел его мертвое тело, Тони?
- На фотографии, - тихо сказал Платон.
- Впечатляет, да? В такой позе помереть любому можно пожелать! Ты что, не согласен?
- Согласен, - кивнул Платон и подвинул свой бокал.
Третью пили за то, чтобы Богуслав Матвеевич Омолов попал в хорошую компанию. Потом Платон ничего не помнил, пока не обнаружил себя у входной двери, таращившимся в глазок.
Звонили долго и настойчиво.
- Кто там, Тони? - крикнул один из братьев из комнаты.
- Большая красная голова, - честно ответил Платон, держась за дверь.
Красное пятно отплыло в сторону. Физиономия женщины, уродски.удлиняясь, приблизилась кошмаром, и Платону стало страшно, что между этим ужасом и его зрачком только стеклышко. Он отпрянул.
- Откройте, это Аврора.
Пока открывал замки, Платон вспомнил, кто такая Аврора.
- Я принесла шлем, - она вошла в коридор, держа под мышкой приплюснутый и изрядно ободранный красный шлем.
- Это Аврора, она принесла шлем, - доложил Платон, возвращаясь к столу.
- А теперь - за любовь! - По столу к нему медленно двигалась рюмка. Чтобы убедиться, что в глазах не двоится, Платон потрогал бутылки на столе. Две. Одинаковые и уже пустые.
- Думаете, он там будет любить? - засомневался Платон.
- А что ему еще остается на том свете делать с таким членом? - логично заметил Федор.
Потом вдруг Платон обнаружил себя на улице. Белесое небо опадало клочьями тумана и путалось под ногами.
- У вас всегда тут так светло по ночам? - поежился Веня. - Ночь должна быть темной.
- Это смотря для чего, - заметил Платон, собираясь объяснить, как восхитительно бродить по городу в молочной воде разлившегося по асфальту неба, с утопившимися в ней фонарями, но вдруг не смог подобрать слов. - Все фонари утопились, - захихикал он.
- Зря мы его так напоили, - донеслось издалека, как сквозь вату в ушах. Он не сработает.
- Сработает. Видел, как он сделал это с закрытыми глазами?
- Так то же вблизи. А там неизвестно, с какого расстояния стрелять придется.
- Кому стрелять придётся? - насторожился Платон. - Я не умею стрелять! Вы меня не за того принимаете! Я всю жизнь был бухгалтером, средненьким таким, благоразумным бухгалтером.
- Видишь? Отлично соображает и отвечает за слова!
Платон очнулся в самолете. Голова раскалывалась. Он осмотрел небольшой салон, насчитал всего по шесть иллюминаторов с каждой стороны и, обмирая внутренностями, растолкал всхрапывающего Веню.
- Куда мы летим?
- Все нормально, анкл Тони. В Ялту летим. Расслабься.
Кроме них троих в салоне было еще два человека. Они спали, укрывшись с головой пледами.
- Что же это творится, как же так можно?.. Я запер квартиру?
- Запер, Тони, иди поспи.
- А сигнализацию включил?!
- Нет. Там кошелка твоя осталась убирать.
- Кошелка? Ах да, эта женщина... Господи, надеюсь, она не тронет аппаратуру...
- Она сказала, что все вытрет и вычистит.
- Мне нужно позвонить.
- Позвони, Тони.
Платон обшарил свои карманы. Потом - сумку у ног спящего Федора. С недоумением несколько секунд разглядывал огромный пистолет со странно длинным дулом, потом опять зарыл его в полотенце. Телефон лежал в наружном кармане сумки. Платон чуть не взвыл от досады: это был не его аппарат! Значит, номер с нажатием пятерки не пройдет. А наизусть он, конечно, его не запомнил! Только было он собрался бросить телефон на пол и растоптать его от досады (краем сознания отмечая, что раньше подобных нервных срывов у него не замечалось), как телефон тихонько тренькнул у него в руке.
- Але! - осторожно произнес Платон. - У аппарата.
- Платон Матвеевич, не нервничайте, пожалуйста.
- А кто вам сказал, что я нервничаю? - стараясь успокоить задрожавшую нижнюю челюсть, удивился Платон.
- Сядьте в кресло. Не туда! - вдруг приказал голос, когда опешивший Платон начал было устраивать свой зад рядом со спящим Вениамином. - Сядьте через проход. Я вас слушаю.
- Вы меня слушаете?.. Но это же вы позвонили, я ничего не понимаю!
- Нет, Платон Матвеевич, это вы искали телефон, чтобы позвонить нам.
- Кому это - нам? - подозрительно прищурился Платон, привстал и оглядел салон самолета.
- Нам, то есть Коле Птаху. Расскажите о своих проблемах.
- Это у вас проблемы, а не у меня. Почему вы не дали задержать братьев, когда они разбили машину? Что это за игры такие? Вы доиграетесь!
- К делу, Платон Матвеевич.
- А я давно в деле. Я говорил, что пристрелил кошку? Говорил?
- Попали?
- В глаз! Зажмурившись. Это, наверное, у меня от страха получилось. А теперь я лечу в Ялту, чтобы убить Пряника.
- Пряника?
- Нет, постойте. Может быть, Пончика, я не уверен.
- Вы не волнуйтесь, Платон Матвеевич.
- Как же мне не волноваться! - Платон.опять вскочил, уже твердо уверенный, что разговаривающий с ним человек находится рядом в салоне. - Вы должны принять меры! Мои племянники почему-то вбили себе в головы, что я суперкиллер! Кошка на дороге под ногами - это одно, а охраняемый человек в гостинице - это совсем другое! Да если я начну палить из этой страшной штуковины, которую они держат в сумке, то могу ранить массу народа!
- Мы что-нибудь придумаем. Вспомните, пожалуйста, гостиница точно в Ялте?
- А вот не поручусь! Я не могу ничего толком вспомнить, потому что меня напоили. Прошу вас, снимите нас с самолета в аэропорту и арестуйте! У меня нет визы на Украину. Арестуйте хотя бы меня одного, раз уж вы решили не трогать моих племянников!
- Платон Матвеевич. Мы сделаем так. В аэропорту вы сядете в машину...
- В вашу машину? - перебил Платон.
- Вы сядете в машину с племянниками, поедете к гостинице, в нужный момент возьмете предложенное оружие...
- И сдамся первому же милиционеру?
- Нет. Возьмете оружие. И когда вам покажут объект, выстрелите в воздух. Один раз. Запомнили?
- Один раз, запомнили... - пробормотал Платон, еще не веря в услышанное. Но как же?.. Гудки в трубке.
- Это невозможно, - подвел итог Платон. Прошел, шатаясь, в хвост самолета, внимательно осмотрев укрытых с головой пледами попутчиков. Потом раздвинул малиновые шторки и обнаружил за ними дремлющего на стульчике настоящего стюарда в белом и с бабочкой из того же малинового материала, что и шторы.
- У вас есть ракия? - строго поинтересовался Платон.
Стюард молча протянул плоскую бутылочку коньяка. Осмотревшись и не обнаружив ничего, куда можно было бы налить коньяк, Платон поделил его на глотки из горлышка.
На шестом глотке он добрел до кресла рядом с Федей и с облегчением привалился к его плечу своим.
Дорога к Ялте сияла солнцем и прозрачным обжигающим небом. Платон пришел в себя на шоссе. Он лежал на заднем сиденье довольно большого автомобиля, братья сидели впереди, вел Федор. Судя по количеству децибел, которые долбили по мозгам из невидимых колонок, спрашивать о чем-то племянников было бессмысленно, Платон осторожно сел и стал смотреть в окно, отслеживая все попадающиеся на пути рекламные стенды и дорожные указатели.
- "На Харькив", - удрученно прочитал он вслух. - Что происходит?..
Осторожно ощупав голову, Платон убедился, что она не раздулась в несколько раз, как ему показалось, когда он сел, и из ушей ничего не свисает.
Братья заметили, что Платон проснулся, и выключили музыку. Платон удивился: стало очень тихо, и звук вылетающих из-под колес камушков резал по мозгам скрежетом куда более неприятным, чем только что громкие ударные.
- Тони, - повернулся к нему Веня, - ты чем охлупляешься?
- Охлупляюсь?.. Ну, чем я могу охлупляться, Дайте подумать... Сдаюсь.
Что-то неприятно давило в левую ягодицу. Повозившись, Платон вытащил из-под себя пустую плоскую бутылку из-под коньяка и обнаружил, что брюки и сиденье мокрые.
- Я разлил коньяк, какая жалость! - понюхал бутылку Платон.
- Нет, Тони, до этого не дошло. Не огорчайся так. Коньяк ты весь выпил, а штаны просто обо-ссал, - утешил его Федор.
- Как?.. Что?.. - обомлел Платон.
- Извини, Тони. Мы сунулись в пару бутиков по дороге, чтобы сменить тебе штаны, но ничего не вышло, - виновато сказал Веня.
- Да, Тони. Ты просто бугай какой-то, - поддержал брата Федор. - В одном месте мы даже попросили обмерить тебя в машине. Нам сказали, что нужен шестьдесят второй размер. А это редкость. У них такого размера нашлись только пляжные трусы до колен.
- В красный горошек, - вступил Веня. - Сам понимаешь, ехать стрелять Пончика в пляжных трусах в красный горошек - это несолидно.
- С кем не бывает! Вот возьми, - не поворачиваясь, от души протянул назад руку Федор. - Нас мужик носильщик спросил в аэропорту, "чим вин, такый здоровый, охлупляеться?" и посоветовал купить это.
- Что это?.. - На этикетке маленькой бутылочки мелкие буквы расплывались в серую мазню.
- А хрен его знает, - пожал плечами Веня.
- Кстати, там и хрен есть, - заметил Федор.
Платон на эти его слова не обратил внимания, открутил пробку довольно широкого горлышка и осторожно понюхал. Приятный пряный запах. Он наклонил бутылочку, а так как из нее почему-то ничего не вылилось, постучал по дну.
Во рту оказалась странная сладковатая масса какой-то густой пряной приправы. Вяло пожевав ее, Платон через секунду едва удержался от крика, но подпрыгнуть подпрыгнул. Он заметался на сиденье, обшаривая карманы, чтобы выплюнуть все в какой-нибудь платок или салфетку, но ничего похожего не нашлось. А во рту уже разгорелся настоящий пожар, в нос ударила перечная волна, из глаз потекли слезы. Заметив его странные прыжки, Федор резко затормозил и остановился. Платон стал валиться вперед и от этого рывка неожиданно все проглотил.
- Помогите!.. - прохрипел он, задыхаясь.
- Тони, тебе сейчас полегчает, - пообещал развернувшийся к нему Веня.
- Убийцы! Я не могу дышать...
- Сейчас пройдет, - так же спокойно заявил Федор. - Сразу ясно - ты не любишь мексиканскую кухню.
- Дайте попить! Мне нужно выйти!
- Попей, Тони.
Вцепившись с отчаянием умирающего в предложенную бутылку, Платон сделал несколько больших глотков.
- Теперь скажи честно, разве тебе не полегчало? - спросил Федор.
Платон убрал бутылку от губ и посмотрел на братьев, зачем-то прикидывая, где может быть сумка с завернутым в полосатое полотенце пистолетом.
- Полегчало! - радостно улыбнулся Веня.
Действительно, ему сильно полегчало. Жгучесть слегка отступила, хотя небо и язык горели, как ошпаренные. Зато в голове появилась полная ясность и какая-то отчаянная смелость.
- Вы у меня дождетесь! - яростно пригрозил Платон и тут только заметил, что бутылка, из которой он жадно пил, пивная.
- Не-е-ет! - простонал он. - Только не это. Что же это делается?.. Кто подсунул мне пиво? У меня на него аллергия!
- Ну извини, анкл Тони, - забеспокоился Веня. - Как эта твоя аллергия выглядит?
- Через десять минут у меня распухнет лицо, наступит отек, станет трудно дышать!
- Тони, не бери в голову. У тебя последние два часа и так морда красная, как жопа у обезьяны, глаза заплыли, и дышишь ты, как сломанный насос. Так что все в порядке. Тут другой вопрос. Как у тебя в этой аллергии ведут себя пальцы?
- Нет, я не верю, это не со мной... - Платон почувствовал, что едва сдерживает слезы, так ему вдруг стало себя жалко. - На кой черт вам сдались мои пальцы? - заорал он.
- Тони, начни думать наконец о работе. Ты должен попасть в Пончика хотя бы с восьми выстрелов, - развел руками Веня, потом стал сосредоточенно ковыряться в ухе.
- Почему с восьми? - тупо спросил Платон.
- Столько в обойме. Навряд ли нам дадут перезарядиться, - буднично объяснил Федор.
- Что у тебя в руке? Что это?.. Отдай немедленно, придурок! Это мое! опять заорал Платон и вдруг увидел себя со стороны: потный, красный, злой мужик, в облитых мочой брюках бросается на парня и отнимает у него золотую заколку для галстука, которой тот ковырял в ухе.
- Отдай дяде булавку! - еще громче заорал Федор и залепил брату подзатыльник.
После этого стало тихо. Платон крепко сжимал в руке отвоеванную заколку для галстука. Веня обиженно сопел, отвернувшись. Федор потер себя ладонью по голове, по короткому темному ежику, и решил закончить дело миром.
- А если бы Тони стащил у тебя из пупка серьгу и засунул ее себе в задницу? - назидательно поинтересовался он.
- То задница, а то - ухо! - огрызнулся Веня. - Это ты виноват. Говорил тебе, не сыпь сразу обе таблетки! Одной вполне хватило бы. Посмотри на него. Он обозвал нас придурками, а я могу поспорить - таких слов наш дядя никогда раньше не говорил. Помнишь, как он набросился на отца и сказал, что детей оскорблять нельзя?
- Настоящие ублюдочные придурки, - захихикал Платон, и ничего не мог с собой поделать даже после болезненного щипка себя за ляжку. - Мальчики, со мной что-то происходит, это, наверное, такая странная аллергия на пиво. Я уже опух?
- Это не от пива, а от двух таблеток экстази, - объяснил Веня. - Тебе после небольшого запоя хватило бы и половинки одной.