— Вы будете здесь? — Спросила я, обернувшись к цинну.
Кивнув, она спросила, как я к этому отношусь. Я никак не относилась. Я не имела права что-то менять здесь и не собиралась. Пожилая хозяйка замка имела доступ ко всему, чем владел Инфор. Она сама разберется. Не зря же он ей так доверял? Уж о доверии от мага я услышать успела. Обняв меня неожиданно и крепко, женщина отвернулась и пошла к дверям замка. Я стояла, пытаясь продышаться. Несмотря на жарящее солнце, было холодно. Очень холодно.
Через полтора часа я вышла из центрального портала Зальцестера. Дом я застала пустым и тоскливым. Поднявшись в комнату и вставив кристалл в подставку, я так и не осмелилась запустить его. Завтра… Слишком много для одного дня. Из глаз снова полились слезы…
Свернувшись клубком под пледом, я мерзла. Перед глазами было лицо мага, в мыслях его слова. О деде Ройса, о Петире, о чувствах. Вероятно, очень скоро я уснула. Проснулась же от прикосновения мамы. Она сидела на краю кровати. Тусклый свет кристалла делал ее старее, чем она казалась при хорошем освещении. Глаза смотрели грустно. Она молчала.
— Он оставил мне родовой замок. Инфор был последним… — Проговорила я тихо, не выдерживая тишины.
— Как ты поступила? — Кивнула она, не улыбаясь.
— Там есть хозяйка, проработавшая у них шестьдесят лет. Пусть и дальше хозяйничает. — Вздохнула я, поднимаясь.
— Возможно, когда-нибудь ты захочешь жить там. Кто знает? Хорошо, что ты не решилась отказаться.
— Сколько время?
— Около десяти. Я только вернулась, Карел тоже уже два дня дома. Все в сборе, почти как раньше.
Я усмехнулась. Разве может быть хоть что-нибудь как раньше? Вся жизнь изменилась в этот год. Немыслимо изменилась. Хотя, есть хотелось по-прежнему, поняла я, слушая урчание в животе.
— Пойдем, подогреем что-нибудь. Тетка тоже голодная. — Улыбнулась она. — Иногда мне кажется, что ты ее дочь, а не моя. Вы обе абсолютно не способны элементарно накормить себя.
Тетя Карел на кухне потребовала рассказа о нападении эсхонцев. Мне показалось, что таким образом она пытается отвлечь меня от грустных мыслей об Инфоре, хотя воспоминания об эсхонцах были не более веселыми…
— И куда он потом делся? — Спросила тетя о Хермене Тесхе, когда уже сели есть за стол.
— Где-то рядом бродит. — Пожала я плечами. — Я видела его, когда провожала Ниару. Он подошел со стороны окраины, сказал пару фраз и пошел обратно.
— Я бы не стала ему доверять, на твоем месте. Правильно делаешь, что не подпускаешь к себе. — Кивнула тетя.
— Он мне жизнь спас. — Ответила я коротко. Да, я не собираюсь впускать его в свою повседневную жизнь, но знание о том, что харенхешец где-то рядом, успокаивает.
— Дайан, у него могли быть свои мотивы для этого. Не исключено, что втираясь в доверие таким образом, он хочет подобраться ближе к тебе или отцу или кому-то еще… Не всегда можно понять мотивы людей, даже если ты псионик. А уж с твоей наблюдательностью…
Я подняла взгляд на тетку. Она пожала плечами, вздыхая и запуская вилку в рот.
— Надеюсь, ты больше не собираешься навещать полукровку? — Сменила мама тему. Вот их сегодня тянет поскрести мне ногтями по сердцу…
— Думаю, это исключительно мое дело, мам. — Попыталась я закруглить эту тему.
— Если для тебя имеет хоть какое-то значение мое мнение…
— Имеет, мама. Но почему ты не можешь позволить мне поступать так, как я считаю правильным? — Оборвала я ее, отодвигаясь от стола.
— На тебе же лица нет, когда ты возвращаешься. Сколько ты раз навещала его? Два, три? Он не заслуживает этого… Не заслуживает твоих слез, твоей улыбки, твоей боли, не заслуживает видеть тебя.
— До каких пор?.. — Поднялась я, чувствуя, что закипаю. — Где граница, после которой ты можешь знать наверняка, что человек перестал заслуживать чьих-то слез, чьей-то улыбки? Как ты можешь понять, что сделавшего вот это, человека еще можно простить. А после этого — уже нельзя? Как ты можешь судить так?
— Дайан…
— Мам, кто идеален? Кто не совершал ошибок? Кому не за что каяться? Тебе, мне, тете? Может быть, отец невинен и безгрешен? Как ты определяешь, кого и за что можно простить, а кто уже перешел грань прощения?
Мама поднялась, хмурясь. Тетя вздохнула, упираясь кулаком в подбородок. Я же хотела понять и не понимала, на чем основывается их уверенность в отсутствии права на прощение.
— Хорошо, Дайан, хорошо…
— Объясни мне, мама.
— Я не могу. Ты права. — Подойдя, она взяла мое лицо в ладони. — Это можешь решить только ты. Но я волнуюсь за тебя.
— Ты же мама. — Улыбнулась я, успокаиваясь. — Тебе положено.
Засмеявшись, мама поцеловала меня.
— Спокойной ночи, девочки. — Поднялась тетя устало.
Пожалуй, я тоже пойду досыпать. Выйдя в холл, я вспомнила о летуне.
— А птица все еще на заднем дворе? — Спросила, обернувшись.
— На восточной башне, Дайан. — Крикнула мама с кухни.
Усмехнувшись, я кивнула. Завтра обязательно навещу Рыжика. Прямо с утра, перед резиденцией. Поднявшись к себе, я разделась и забралась под одеяло.
После Харенхеша я все еще спала при тусклом свете. Взгляд остановился на кристалле Инфора в подставке. Пожелав магу доброй ночи, где бы он ни был, я закрыла глаза. Стараясь не думать ни о ком и ни о чем, слушала свое дыхание. Завтра будет новый день. Завтра будет легче…
Снилось страшное. Снился огонь. Я видела горящих эсхонцев в Умене. Видела мертвого кона в своем дворце, объятого пламенем. Чувствовала запах горящего мяса. Мутило. Казалось, вырвет прямо во сне. Я понимала, что это сон, но не могла проснуться. Было страшно. А вдруг наяву тоже огонь? Вдруг?!
Я открыла глаза от собственного крика и пронзившей тело боли. Подавилась воздухом, видя реальное пламя. Неподъемная тяжесть разлилась по всему телу вслед за болью. И сразу за ней — ужасающая слабость и холод. Смертельный холод.
— Нис… — Простонала я, пытаясь сфокусироваться хоть на чем-то кроме боли и огня. Из горла вырывался стон. Опустила взгляд, не понимая, от чего расходится боль. И заскулила, не находя сил для крика. Из живота торчала крестообразная рукоять… Такая могла держать лишь широкое лезвие оружия.
Тут же появилось лицо харенхешца. На голом черепе мелькало отражение пламени. Он наблюдал, как я дотронулась до рукояти и попыталась сдвинуть.
— Теперь все четверо. Гори, мразь.
Нис! Зажмурившись, я уже видела его смерть. Почувствовала как тяжелое тело с хрипом и бульканьем падает мне на ноги, двигая меня, сползает на пол. Закричала оттого, что металл двинулся в теле. Открыла глаза, выдыхая и морщась. Оружие застряло в кровати и моем теле, не поддаваясь и причиняя боль от каждого прикосновения.
— Мама… — Простонала я, понимая, что сама себя практически не слышу. По бокам загорелись шторы. Мебель уже занялась на полную. Собрав последние силы, я свернула ближайший огонь, загасив шторы полностью. Посмотрела на рукоять, не смея шевелиться. Отец… Отец!
— Кто-нибудь…
Комната кружилась перед глазами. Казалось, должно быть жарко… Но тело охватывал мороз. Боль как будто притупилась. Ниара! Кажется, сил не хватало даже для мысленного крика. В горле пересохло. Закрыв глаза, я пошевелила ледяными пальцами. Целесс?
— Целесс…
9
В бреду я видела лицо отца. Казалось, горел он сам. Капельки пота скатывались по лицу. Вокруг был огонь, грохот и треск. Дышать было нечем.
— Мама…
Потом было холодно. Невыносимо холодно и снова больно. Спину, живот, грудь — все разрывало, и пламя уже было внутри меня. Потом все исчезло… Абсолютно все. Стало безразлично, спокойно, тихо. Снилась мама и тетя: белокурые и смеющиеся, молодые и необыкновенно красивые. Снился Инфор. Я плакала. Когда маг улыбался, блеск его глаз как будто менял знак. Я пыталась спросить его о чем-то, но слова теряли смысл. Понимая это, я лишь смотрела, чувствуя, как по щекам льются слезы. Если бы я могла хоть что-то изменить…
Открыв глаза, я вздрогнула и поморщилась. Все тело болело. Болели даже глаза. Дышать было страшно. Жажда иссушила горло и губы.
Вспомнив о произошедшем, я притронулась к животу и сглотнула. Под рукой оказалась перевязь. Окинув взглядом светлую комнату, мысленно позвала Нис. Кошка мгновенно оказалась возле правой руки.
Когда дверь приоткрылась и в проходе показался отец, я открыла рот. Но из пересохшего горла не вылетело и звука. Тихо присев рядом, он подал воды и сжал мою ладонь.
— Мама?.. — Спросила я, морщась от боли.
Отец не ответил. Моргнув, я сжала его пальцы.
— Что с ними?
Отец отрицательно кивнул и отвел взгляд. Почувствовав слезы на щеках, я закрыла глаза. Не может быть. Не может быть… Не может быть!
Желая отвернуться, я пошевелилась и вскрикнула. Отец положил тяжелую руку на плечо, отрицательно качая головой. В серых глазах застыла боль и немые слезы. Это я виновата. Только я. Это я впустила его в дом в тот день, после эсхонцев. Потому и не было сигнала… «Теперь все четверо. Гори, мразь». Это я убила их.
— Мама?.. — Спросила я, морщась от боли.
Отец не ответил. Моргнув, я сжала его пальцы.
— Что с ними?
Отец отрицательно кивнул и отвел взгляд. Почувствовав слезы на щеках, я закрыла глаза. Не может быть. Не может быть… Не может быть!
Желая отвернуться, я пошевелилась и вскрикнула. Отец положил тяжелую руку на плечо, отрицательно качая головой. В серых глазах застыла боль и немые слезы. Это я виновата. Только я. Это я впустила его в дом в тот день, после эсхонцев. Потому и не было сигнала… «Теперь все четверо. Гори, мразь». Это я убила их.
— Это я убила их…
— Не смей даже думать так.
— И Инфора тоже…
Я подавилась слезами. Когда мышцы в животе напрягались от рыданий, становилось еще больнее. Когда в комнате появилась Целесс, отец обернулся. Женщина тихо подошла. Светлая и излишне, неправильно, нечеловечно совершенная, положила ладонь мне на лоб. Глаза налились тяжестью…
Я больше спала, чем бодрствовала. Через несколько дней уже поднималась. Тогда же меня перевезли из резиденции Гильдии медиков домой к отцу. Я принимала все, будто происходило это не со мной. Важная часть меня осталась там, в нашем новом доме. И умерла вместе с ним и моими родными. Вины за их смерть я с себя снять не могла. И при этом не ощущала, что их на самом деле нет. Казалось, мама и тетя уехали по работе. Далеко. Надолго. Но обязательно вернуться. Обязательно. А когда приходили мысли о том, что их больше нет, снова накатывали слезы…
Ко мне постоянно заходил отец, Саша, Целесс и Марго. Один раз пришла Кларисс и навестил старый Декан. Я ждала, когда придет мама. Но она не приходила. Шли дни, недели… Мамы больше не было. И тети вместе с ней. Самых родных женщин на земле… Смириться с этим было невозможно. Жизнь осталась там. «Теперь все четверо. Гори, мразь». В голове постоянно всплывали его последние слова. И я чувствовала вину за то, что осталась жива. Не стало мамы, тети, Инфора. А я, почему-то была жива. Это было неправильно. Не справедливо. Это не должно было случиться. И я снова ревела, прижимая руку к животу…
В Объединенные земли давно пришло лето, но в сердце царила зима. Я мерзла постоянно. Ни солнце, ни огонь не могли согреть. Безразлично слушая о том, что Дозаран отныне входит в состав Объединенных земель, я ждала времени, когда отец пойдет на Херенхеш. Целесс смотрела на меня странно, грустно. Я же ожидала, когда она скажет… Она не могла не сказать. Я хотела сжечь эту страну дотла. Всех в ней. Каждую деревню. Каждый город. Убить каждого человека, последнюю собаку. В сердце жила лишь пустота. Мысли о том, что породившая Хермена Тесха и его хозяина страна живет и благоденствует, душила меня ежесекундно. Не было им прощения. И сказав, что виноват не один дом, а все, кто был рядом, тетя была права… Только теперь я понимала где она — грань непрощения. И от этого понимания становилось еще горче.
Через полтора месяца после того, как очнулась, я вырвалась в город одна. Отца и Целесс, как всегда, не было. Марго, окинув меня взглядом, кивнула. На убеждение деда в том, что мне не нужно сопровождение и очень нужно пройтись одной, ушло около часа. После этого часа я уже сомневалась в том, что сил для прогулки хватит, но согласный вздох Саши вернул мне их обратно.
Ощущение, что внутри меня постоянно что-то шевелится, не проходило. Но, по крайней мере, из живота не торчала трубочка и дыра потихоньку зарастала. Дышать уже не было страшно. Но кашлять, чихать, рыдать и смеяться все еще было больно. Хотя… Смеяться мне пришлось лишь раз, когда Саша рассказывал вечером одну из историй, когда-то рассказываемых на ночь Ройсу. Воспоминания о полукровке вернулись со злостью и желанием вернуться в Харенхеш с отцом, Целесс и боевой Гильдией Объединенных земель. Желание мести придавало сил и поднимало каждое утро с кровати. За маму, за тетю, за Инфора.
Выйдя за ворота особняка, я осторожно сделала глубокий вдох. Было жарко и безветренно. Но от жары я тут же накрылась стихийным щитом и медленно пошла к дому. Точнее туда, где раньше стоял мой новый дом. Если бы я могла убить тебя еще раз. Еще тысячу раз… А лучше тогда, еще во дворце кона, перед извержение вулкана. Если бы можно было хоть что-то изменить.
Определенно чувствуя взгляд в спину, я остановилась. Нужно было постоять немного, отдохнуть. Опершись плечом о прохладную шершавую стену дома, я вспомнила прогулки по Зельменю и Зальцестеру с больной ногой и переломанными пальцами. Вспомнила, как зашла отдохнуть к Петиру, откуда меня переправили аккурат за экран в подвале родной резиденции Гильдии. Усмехнулась, притрагиваясь к напрягшемуся животу. Развернулась к пройденному пути, ища среди редких прохожих наблюдателя. Это была Таина — женщина от медиков, ухаживавшая за мной раньше. Таина даже не смутилась, когда наши взгляды встретились. Хорошо, что это она, а не кто-то из родных. Кивнув, я продолжила путь.
Всего-то десять-пятнадцать минут ходьбы… Я же могу ходить часами.
Сразу после выхода из переулка на нашу улочку я увидела зияющую между ровной линией домов дыру. Будто место от выпавшего зуба в щербатом рту. Пусто. Ничего. Ни следа… Опустив голову, я остановилась. Не пойду. Там больше ничего нет… Но ноги сами понесли вперед. До конца.
Удивительно, что огонь не перекинулся на соседние дома. Всего-то метра четыре до каждого с обеих сторон. Земля была покрыта толстым черным слоем сажи. Обломки, даже фундамент убрали. Подчистили…
В саже играли две девочки. Хотелось прогнать их, накричать. Здесь пепел моих родных. Здесь сгорела часть моей жизни. Но я лишь пошла к ним, желая наступить на черный жирный слой. На щеках чувствовала влага. Я не хотела плакать. Оно само. Увидев меня, девочки поднялись. Одна побежала куда-то вправо, к домам на соседней улочке. Знакомка же наблюдала за мной внимательно, будто могла что-то понимать.
— Дайан, а твоего дома больше нет… — Оповестила она меня грустно и виновато.
Как же ее зовут? Лана, Лина, Лиан? Как-то так…
— Здесь был такой большой красивый огонь! А потом пришли люди и все убрали. — Продолжала она.
Я опустилась на колени, загребая пепел рукой.
— Не плачь, Дайан! Не плачь! У тебя будет новый дом! Обязательно! — Девочка подошла, гладя меня по волосам.
Я помотала головой, не в силах ответить. В животе росла боль.
— Дайан, подожди тут! — Отпрыгнула девочка от меня, что-то вспоминая. — Я сейчас вернусь! Не уходи!
Я закрыла глаза, прикрывая лицо рукой. Почему я не умею быть невидимой? Чтобы все от меня отстали, чтобы никто не трогал? Услышав смех, я подняла голову.
— Ты вся черная! — Хохотала соседка в голос, показывая на меня пальцем. Посмотрев на свои руки, я не сдержала улыбки. На лице, вероятно, отпечаталась вся пятерня. — Смотри. Это твое?
Девочка протянула мне сжатый кулак. Я удивленно протянула ладонь, черную от сажи. Из маленького кулачка выпал маленький телепортационный кристаллик.
— Я нашла его тут. Он такой красивый! Но он, ведь, твой?
Кивнув, я покрутила его в руках. Что с ним будет, с креацином-то? Но огонь уничтожил обозначение. Мало ли куда он мог вести. У меня было только два: в особняк отца и к Немому замку. У мамы и тети могли быть десятки, и вести они могли куда угодно.
— Ведь, это важно? Ведь, он тебе нужен? Я правильно поступила? — Спрашивала девочка, дотрагиваясь до моего плеча. Я кивнула, поднимая к ней взгляд. Девчушка достала платок из кармана, деловито поплевала на него и начала стирать сажу с моего лица.
— Ты вся перемазалась! Как маленькая… Сколько можно тебе говорить: «не играй в саже»!
Я засмеялась, прикасаясь боком запястья к животу. Было больно, когда напрягались мышцы.
— Лина, ну-ка домой! — Послышалось спереди, от домов по соседней улочке.
Точно… Лина.
— Мама зовет. — Обернулась соседка. — Передавай привет Рыжику. До свидания!
Девочка побежала домой. Обернувшись один раз, махнула мне рукой на прощание и скоро скрылась за домом. Посмотрев на руки, я осторожно поднялась. Кто такой Рыжик, интересно?
Домой я вернулась в полном изнеможении. Кто бы подумал, что короткая прогулка может так вымотать? Отмывшись от сажи, я прилегла. В комнате было тихо и прохладно. На стене плясали тени, завораживая и успокаивая. Очень скоро я уснула.
Проснулась же от тихого звука открывающейся двери. Анж уже думала закрыть, но поняла, что я проснулась.
— Ужин. — Тихо сказала, кивая и выходя.
Поднявшись, я подошла к окну. На Зальцестер опускались воздушные, невесомые сумерки. Зябко поежившись, я спустилась.
За столом уже сидели Саша, Марго и Анж. Мы не часто разговаривали за едой. Мне казалось, что дед и бабка, коей мне все же приходилась Марго, чувствуют себя виноватыми. Встречаясь со мной взглядом, они отводили глаза. Даже редкие вечера, когда мы болтали с Сашей в библиотеке, отличались от тех, что были при маме. Все изменилось. И я с благодарностью отмечала, что они оба делят мою потерю. Сочувствие ясно и искренне читалось в светлых грустных глазах деда и густом, засасывающем взгляде Марго. Я была благодарна за это. Их безмолвное сопереживание было для меня самым важным, что я смела ожидать.