��Хоть двадцать, если понадобится.
��Отлично.�� Я взял пирожное под розовой глазурью.�� Так что с Перси мы разобрались. А как остальной персонал? Кто-нибудь еще тут гостит, кроме Троттеров и Флоренс?
��Пока нет. Том обмолвился, что завтра должен заехать к ужину некто лорд Сидкап по пути на воды в Дройтвич. Не знаешь такого?
��Понятия не имею. Закрытая книга для меня.
��Это один из лондонских знакомцев Тома. Будто бы большой знаток по части старинного серебра, Том хочет показать ему свою коллекцию.
Я кивнул. Дядя Том, как известно,�� страстный коллекционер старинного серебра. Оба его жилища � и Бринкли-Корт, и городской дом на Чарльз-стрит � набиты разными штуковинами, рядом с которыми лично я даже лежать мертвым в канаве ни за что бы не согласился.
��Крупный специалист, значит, лорд Сидкап?
��В этом духе.
��Ну, что ж, люди всякие нужны.
��Завтра к нам еще примкнет жених, мистер Чеддер, а послезавтра � Дафна Долорес Морхед.
��Знаю. Флоренс мне про нее рассказывала. Вы, кажется, закупили у нее роман с продолжениями?
��Да. Я решила, что будет разумно посолить шахту. Этого я не понял. Что за привычка изъясняться загадками?
��Что значит, посолить шахту? Какую еще шахту? Про шахту я первый раз слышу.
Наверное, не будь у нее рот забит тостом, она бы поцокала языком, поскольку, сглотнув второпях и расчистив таким образом путь, она ответила с раздражением на мою непонятливость:
��Ты действительно непроходимый осел, юный Берти. Неужели ты никогда не слышал, как солят шахты? Это общепринятая мера предосторожности в бизнесе. Если у тебя есть пустая шахта и ты хочешь продать ее какому-нибудь зеленому дурачку, надо насыпать в нее унцию или две золотого песка и пригласить дурачка самому ознакомиться с месторождением. Он приезжает, видит золото, убеждается, что шахта � предел мечтаний, и достает чековую книжку. Я действую по такому же принципу.
Но я по-прежнему недоумевал и честно сказал ей об этом. Тут она все-таки поцокала языком.
��Так и не понял, тупица? Я купила роман с продолжениями, чтобы представить Троттеру журнал в выгодном свете. Он увидит анонс, что в �Будуаре� печатается роман Дафны Морхед, и скажет себе: �Ого! Дафна Долорес Морхед и тому подобное! Да это шикарное издание!�
��Но разве эти люди не захотят ознакомиться с документацией, с цифрами там всякими, прежде чем раскошеливаться?
��Не захотят, если их перед этим целую неделю, а то и дольше кормить стряпней Анатоля. Потому я их сюда и пригласила.
Вот теперь я все понял, и ход ее мыслей показался мне вполне здравым. Действительно, в обедах и ужинах Анатоля есть что-то влияющее на психику, размягчающее и туманящее рассудок. Напитавшийся ими Троттер, конечно, уже ходит в розовом тумане и только мечтает, как бойскаут, делать направо и налево добрые дела. Еще день-два такой обработки, и он еще, пожалуй, станет умолять тетю Далию, чтобы она приняла от него в порядке личного одолжения сумму, вдвое выше запрашиваемой.
��Тонко задумано,�� похвалил я ее.�� Да, по-моему, вы на правильном пути. Анатоль уже подавал вам свои Rognons aux montagnes?[26]
��Да, и Selle d'agneau aux laitues a la Grecque тоже.[27]
��Ну, тогда, я считаю, дело сделано. Осталось только отпраздновать. Одно меня смущает: Флоренс сказала, что мадам Морхед � одна из наших самых дорогостоящих работниц пера, и надо забросать ее кошельками с золотом, прежде чем она согласится поставить свою подпись над пунктирной линией. Это верно?
��Совершенно.
��Но тогда, черт подери,�� по обыкновению поставил я вопрос ребром,�� как вам удалось добыть на это у дяди Тома драгоценный металл? Он что, не платил в этом году подоходный налог?
��Как бы не так. Я думаю, даже в Лондоне были слышны его стенания по этому поводу. Бедняжка, как он страдает, когда приходится платить!
Это правда. Дядя Том, хоть денег у него куры не клюют, пока не отошел от дел, был одним из князей рынка, которые везут с Востока золото мешками, тем не менее испытывает глубокое отвращение к тому, чтобы псы из Налогового управления совали лапу к нему в карман и выгребали свою долю. Расставаясь со своими кровными, он потом неделями отсиживается где-то в углу, обхватив голову руками и бормоча про разорение и бедственные плоды социалистического законодательства: что с нами со всеми будет, если и дальше так пойдет?
��Да, он мучается, как душа грешника в аду,�� подтвердил я.�� И однако же, несмотря на это, вы обобрали его на изрядную сумму. Как вам это удалось? Из того, что вы вчера говорили мне по телефону, у меня сложилось впечатление, что он сейчас менее всего склонен к тратам. Мне представилось, что человек прижал уши и ничего слышать не желает, как Валаамова ослица.
��Ну, ты-то что знаешь про Валаамову ослицу?
��Я? Да я знаю Валаамову ослицу, как свои пять пальцев. Вы забыли, что я, еще учась у преподобного Обри Апджона в начальной школе, один раз получил приз за лучшее знание Библии?
��Списал, конечно.
��Ничего подобного. Совершенно честно. Но вернемся назад. Как вы исхитрились уговорить дядю Тома раскошелиться? У вас на это, я думаю, ушло целое ведро, дамских уловок?
Мне бы не хотелось неуважительно говорить про любимую тетушку, утверждая, будто она хихикнула в ответ, но то, что я от нее услышал, сильно смахивало на хихиканье, тут двух мнений быть не может.
��Да вот, исхитрилась.
��Но как?
��А ты чего суешь нос, куда тебя не просят? Исхитрилась, и все.
��Понял,�� кивнул я и оставил эту тему. Мне показалось, что тетя Далия не хочет разглашать информацию.�� А как продвигаются переговоры с Троттером?
Но и тут я, по-видимому, коснулся обнаженного нерва. Тетя перестала хихикать, и лицо ее, обычно, как я уже говорил, покрытое здоровым румянцем, положительно побагровело.
��Лопни его потроха!�� произнесла она с таким напором, от которого в прежние годы ее соратники по �Куорну� и �Пайчли� подскакивали в седлах,�� Не знаю, что с ним такое, с чертовым сыном. Уже умял девять обедов и восемь ужинов, созданных Анатолем, но от разговора по существу уклоняется. Не говорит ни �да�, ни �нет�.