— Не беспокойтесь, мистер Адамс. Бог — судья этим вымогателям. К тому же не исключено, что я перегибаю палку и за дублем Тенебросо прячется кто-то другой. Я не склонен к голословным обвинениям, но если факты подтвердятся… Мы с профессором Эбертом обязательно найдем управу на строптивца. У нас достаточно опыта в воспитательной работе. Усмирили Джесси, усмирим и Тенебросо. Кто бы за его личиной ни прятался…
Благодаря Анабель Мэддок и ее отцу я практически начал новую жизнь — уже третью по счету на своем веку. Правда, имелась еще куча вопросов к Патрику, но главная истина была открыта — Арсений Белкин не погиб в две тысячи восьмом. И пусть жить полноценной жизнью ему теперь было заказано, он не жаловался и довольствовался тем, что имел. Могло быть и хуже. Я получил отсрочку от Ада, что следовало воспринимать как милость Всевышнего; испытательный срок, по истечении которого — чем черт не шутит? — возможно, мне будет даровано прощение. Ну а нет так нет. Я не обижусь, наоборот, обязательно скажу при встрече старику Создателю спасибо. За подаренные мне несколько лет пусть виртуальной, но весьма насыщенной жизни. Такое великодушие достойно благодарности.
До предстоящего разговора с Патриком я не хотел делать скороспелые выводы, но упоминание Тантала об одном из обнаруженных им Арнольдов Шульцев — пожилом инвалиде из Бонна — не давало мне покоя. Одинокий старик, перенесший осложнение после операции на голове, вписывался в версию Кассандры о коматознике. Я ожидал встречи с Патриком, чтобы он подтвердил или опроверг это. Не менее сильно я ждал встречи и с его дочерью — это в реальности я представлял собой старую больную развалину, а в Терра Нубладо являлся мужчиной в самом расцвете сил, который был не прочь приударить за красивой женщиной. А данном случае не просто красивой, но к тому же еще и…
Я не находил подходящего слова, способного кратко выразить все восхитившие меня качества Кассандры-Анабель. Умная, обаятельная, общительная, добрая, умеющая слушать и сопереживать… Удивительная… Да, пожалуй, именно так — удивительная. В жестоком мире Терра Нубладо сочетание всех вышеперечисленных качеств в одном человеке считалось редкостью. Таких людей здесь считали чудаками и не ценили подобающим образом.
Но я ценил. И поэтому стремился снова увидеться с Кассандрой, обладающей достоинствами, которые я при жизни в людях из своего окружения никогда не встречал. И что-то подсказывало мне — дочь Патрика тоже хочет со мной встретиться. Слишком сильно заинтересовала ее судьба Арсения Белкина, чтобы бросить все как есть и не попытаться выяснить остальные загадки его любопытной биографии. Я верил: такие, как Анабель, не останавливаются на полдороге. И эта новорожденная вера теперь согревала мне душу. До цели было рукой подать, и Кассандра непременно поможет мне достать лежащую почти на поверхности правду.
Живя ожиданием встречи, я старался поменьше грезить и побольше думать о последних годах своей жизни, на которые теперь приходилось смотреть в ином свете.
Сегодня было забавно вспоминать о первых днях, проведенных мной в симулайфе. Хотя тогда я ничего забавного в этом не находил. Хотите представить мои ощущения? Что ж, вообразите, что, уснув дома, в мягкой постели, вы проснулись в абсолютно незнакомом и экзотическом месте: к примеру, на антарктической, космической или океанической глубоководной станции. Сколько времени вам потребуется, дабы осознать, что все происходящее вокруг — не сон, а реальность? Не минута, не час и, вероятно, даже не день…
То же и со мной. Сложно описать момент собственного воскрешения. Я совершенно не ощущал на себе груза прожитых в забытье двадцати лет. Больше походило на то, что, получив пулю в лоб, я не умер, а уснул, проспал ночь и наутро проснулся бодрым, как физкультурник. Лондонское ограбление и расстреливающие меня в упор охранники остались во вчерашних воспоминаниях, а между ними и пробуждением лежал сон, здоровый и глубокий. Правда, пробуждение получилось слишком резкое, словно меня просто взяли да сбросили во сне с кровати.
Отчетливо помню первое, что я увидел в Терра Нубладо, — трава. Темно-зеленые, с тонкими белыми прожилками листья какого-то растения щекотали мне щеки и пытались угодить в рот. Я как имбецил тупо пялился на эту траву черт знает сколько времени, прежде чем наконец-то уразумел, что снова могу видеть, дышать и двигаться. Насчет прочих чувств такой уверенности пока не было. В частности, я совершенно не ощущал запаха травы, хотя лежал на ней лицом. Впрочем, в тот момент мне было не до запахов. Едва сознание мое пришло в норму, как у меня в памяти живо всплыли события «вчерашнего вечера». Когда же воспоминания добрались до последнего, самого яркого момента, я обеими руками схватился за лоб, не сомневаясь, что обнаружу в нем пулевое отверстие. Я не забыл хруст собственного черепа — звук, сопровождавший мой отход в мир иной, — и даже по прошествии стольких лет многое бы отдал, чтобы начисто стереть из памяти эти мерзкие ощущения.
Лоб был в порядке, без каких-либо дырок, ссадин и даже шишек. К горлу подступила тошнота, а голова пошла кругом. Дурнота накатила, будто волна помоев, но желудок не вывернуло наизнанку, а головокружение прекратилось уже через несколько секунд. Мне было еще невдомек, что здесь, в симулайфе, все телесные муки носят лишь символический характер — абы обозначить болезненные ощущения и только.
Все было бы в порядке, очнись я с забинтованной головой в палате тюремного госпиталя. С таким положением дел я бы быстро смирился и безмерно обрадовался тому, что эскулапы совершили чудо, вернув меня к жизни. Однако едва я преодолел дурноту и осмотрелся, как тут же впал в новое недоумение: вокруг покрытые редкими лесами нагорья, делающие ландшафт похожим на морщинистую шкуру неаполитанского мастифа; клубы тумана на горизонте, низкие облака, предвещающие дождь, и торчащие из земли глыбы, среди которых меня и угораздило очнуться. Пейзаж живо напомнил Шотландию, где я успел побывать незадолго до злополучного ограбления броневика. Только какого дьявола меня занесло в эту глушь, когда по всем приметам я должен был находиться либо в тюремной больнице, либо в могиле. Третьего попросту не дано.
А что за идиотский наряд на мне одет? Широкополая шляпа, какой-то потертый сюртук девятнадцатого века, прадедушкины штаны и высокие кожаные сапоги — единственная более-менее стильная деталь моего экстравагантного гардероба. Покажусь на людях в таком «прикиде» — засмеют как пить дать. Ну да ладно, спасибо неизвестным «благодетелям» и за такую невзрачную одежонку. Могли бы оставить меня здесь в чем мать родила, раз уж все равно решили подшутить над грабителем-неудачником, увезя его, бессознательного, через пол-Англии и бросив невесть где.
Интересно, чем это в меня стреляли? Резиновой пулей? А я так долго провалялся без чувств, что шишка на лбу успела зажить? Нарочно, гады, пичкали наркотиками и не давали прийти в себя полторы-две недели? И кому только была охота тратить время на подобные глупости?
Плащ-накидку, походную котомку с провизией, патронташ, а также старинный двухкурковый штуцер, покрытый затейливой гравировкой, я обнаружил разложенными на камне неподалеку. Идиотская одежда — еще куда ни шло, но прилагавшийся к ней экспонат оружейного музея заставил меня озадаченно почесать затылок. Штуцер являлся вовсе не бутафорским и даже попахивал порохом. На всякий случай я проверил стволы и убедился, что за оружием велся тщательный уход — каналы стволов блестели как зеркало, а курковые механизмы недавно смазывались. Я подивился, обратив внимание, как ловко у меня получается обращаться с допотопным ружьишком, да и в руке оно лежало так удобно, словно делалось по моему заказу. Большой палец правой руки непринужденно управлялся с рычагом ключа патронника, а левая ладонь легко взводила сразу оба курка, как будто я всю свою жизнь только и делал, что тренировался в стрельбе из подобных раритетов. С любопытством осмотрев левую руку, я обнаружил, что ребро ладони на ней стерто в крепкую мозоль. Она-то и не позволяла мне ощущать боль при резком взведении тугих курков. Судя по специфической форме отметины — два широких параллельных рубца поперек ребра ладони, — мозоль была нажита именно от частого оттягивания собачек бойков. Стереть руку так обо что-то еще являлось затруднительно.
Еще раз оглядевшись и удостоверившись, что поблизости ни души, я пожал плечами и осмотрел другие подарки неизвестного спонсора. Затем подобрал их, повесил котомку на левое плечо, штуцер — на правое, подпоясался патронташем, застегнул на шее плащ-накидку — было довольно прохладно, — после чего минуту поразмыслил и начал спускаться с пригорка. У его подножия протекала маленькая речушка, вниз по течению которой я и намеревался отправиться, благо идти по ровному берегу было удобно.
На ходу я извлек из котомки нарезанные хлеб, сыр и бутылку с водой, соорудил большой сандвич и принялся с аппетитом его поедать. Мне страшно хотелось есть и не хотелось останавливаться, пока не доберусь до какой-нибудь дороги, поселка или, на худой конец, линии электропередачи — все более надежного ориентира, нежели речное русло.
Пряча бутылку обратно в сумку, я обнаружил в ней тяжелый кошель, набитый странными большими монетами предположительно из серебра. На монетах не было отчеканено ни года выпуска, ни чьего-либо благородного профиля, только номинал и вензель из переплетенных букв Т и N.
— Тенге, что ли? — выдвинул я догадку, поскольку все равно понятия не имел, как выглядит эта среднеазиатская валюта. — На хрена кому-то в Шотландии понадобилась такая редкая наличность?
Монет насчиталось ровно двадцать. Занятно, какой логикой руководствовался мой покровитель, подсовывая мне заморскую валюту? Тоже мне, спонсоры! Антикварное и явно недешевое оружие выдали, а пару фунтов стерлингов в котомку бросить не удосужились. А может, это не тенге, а старинные английские фунты? Подобно средневековому купцу, я решился опробовать прочность монеты на зуб и едва не сломал его. Чего я хотел этим добиться? Все равно ведь понятия не имел о критериях, по которым при «зубной экспертизе» отличают подделки. Ладно, со временем выясним, кто я — богач или бедняк. Если припрет нужда, загоню в ломбард ружьишко — вещица наверняка штучная, вон и гравировка памятная имеется. Что там написано, кстати?..
«Экзекутор»! Лучше не придумаешь! Оружие с персональным именем — это вам не десять тысяч сто сорок восьмой экземпляр конвейерной сборки. Коллекционная модель и наверняка очень приличных «бабок» стоит. Огромное спасибо неведомому благодетелю, пожертвовавшему такой раритет жертве насилия частных охранных структур. При первой же возможности непременно выпью за здоровье этого хорошего человека.
С каждым шагом по берегу жизнь снова начинала казаться мне все прекраснее и прекраснее. Я выжил — одно это заставляло меня ликовать и улыбаться даже несмотря на пасмурную погоду и лежащую впереди неизвестность. И мысль о том, что по возвращении в лоно цивилизации меня наверняка засадят в тюрьму на несколько лет, ничуть не портила настроение. Убийств на мне не висело, а следовательно, срок не станет чересчур тягостным. Тому, кто побывал в российской тюрьме, лондонская и вовсе покажется санаторием — так, по крайней мере, я полагал.
Поправив ремень котомки, я обнаружил в нагрудном кармане сюртука небольшую записную книжку. Судя по пометке на титульном листке, блокнот принадлежал некоему проповеднику, имя которого не указывалось. Я взялся листать дальше и наткнулся на нарисованную от руки карту. Изображенная на ней местность угадывалась без труда: по центру рисунка змеилась кривая линия, подписанная как «река Восьми Утопленников». Одним из выделенных объектов на карте значился брод Старой Клячи. Через этот брод я только что перебрался на другой, более пологий берег, прыгая с камня на камень и держась за натянутую над рекой веревку. Переправа и речная излучина дальше, вниз по течению и были теми приметами, по которым я при помощи карты быстро определил свое местонахождение. Отмечена была и россыпь камней, где я пришел в себя, а также еще несколько расположенных в округе объектов. Если рисовавший карту человек соблюдал масштаб, сейчас я должен был находиться где-то на полпути от каменной россыпи до населенного пункта под названием Речная Гавань.
Казалось бы, вот он — заветный ориентир, — однако я остановился в замешательстве. Неизвестный проповедник, чьи одежда, блокнот и прочие вещи теперь принадлежали мне, прочертил для себя иной маршрут, расходившийся с моим аккурат возле брода Старой Клячи. Мой путь лежал на север, путь проповедника — на северо-восток и был чуть короче. На карте крестиком отмечалось конкретное место, куда требовалось идти — заброшенная каменоломня. Что забыл проповедник в каменоломне, в блокноте не пояснялось, но нарисованные над крестиком монетка и число «тысяча» наводили на определенные мысли. Прибавить тысячу монет к уже имеющимся у меня двадцати было веским поводом отклониться от маршрута по дороге в Речную Гавань. Кто знает, а может, тысяча с лишним «тенге» позволят мне разжиться в ближайшем обменном пункте настоящей английской наличностью. Оставалось только уповать на то, что мне поменяют такую валюту, а не пошлют на поиски коллекционера-нумизмата. И еще бы неплохо, чтобы обменный курс у этих экзотических монет был высок, а то будет обидно отмахать пять-шесть лишних километров из-за какой-то пары шиллингов.
За прошедшие несколько часов мне не встретилось ни одного человека, поэтому безмятежность и девственная красота пейзажей притупили мое внимание. Любуясь природой, я не учуял следующих за мной по пятам трех вооруженных людей, выдавших себя лишь тогда, когда я приблизился ко входу в каменоломню. Она располагалась в конце короткого и узкого ущелья, и преследователи нарочно не давали о себе знать, пока я не очутился в безвыходной западне. Меня запечатали словно любопытную рыбу в бутылке, а я продолжал шагать к цели, ни о чем не подозревая. Подобная халатность была вдвойне непростительна, учитывая, чем завершилась моя последняя авантюра, отправившаяся коту под хвост по причине моего разгильдяйства — нечего было полагаться на дилетантов.
Меня окликнули, и я, вздрогнув, обернулся. Трое типов, наряженных в такие же, как у меня, несуразные шмотки, не таясь приближались ко мне, поигрывая оружием, которое, похоже, было взято с той же музейной витрины, что и моя двустволка. Я растерялся лишь в первые секунды, после чего решил: все ясно, да это всего лишь спектакль! Невольно пришел на память старый фильм «Шоу Трумэна», где главного героя с младенчества растили в искусственном мире, отстроенном в огромной телестудии, и снимали скрытыми камерами каждый его шаг. Сама же всемирно известная телезвезда, пока наконец не прозрела, была абсолютно уверена, что живет в обычном городе обычной человеческой жизнью. Видимо, Арнольда Шульца тоже втянули в нечто подобное: накачали до потери памяти транквилизаторами и принудили участвовать в каком-то британском телешоу, инсценирующем жизнь Шотландии девятнадцатого века. Может быть, я даже добровольно на это согласился. К примеру, в обмен на полную либо частичную амнистию. Кто знает, какие в Туманном Альбионе на сей счет законы. Не исключено, что привлечение преступников к участию в телешоу здесь вполне распространенная практика. Как в другом широко известном фильме «Бегущий человек» с участием моего земляка и тезки по поддельному паспорту Шварценеггера.
— Кто ты такой? — полюбопытствовал один из незнакомцев. — И какой идиот дал тебе право разгуливать по нашей территории?
— Я иду в Речную Гавань, — признался я, после чего слукавил: — И кажется, заблудился. Наверное, ошибся дорогой на развилке у брода. Не знаете, куда из Речной Гавани ходят автобусы? Или их еще не изобрели?
И многозначительно подмигнул статистам этого телеспектакля.
При упоминании автобусов лица парней болезненно скривились. В тот момент я не ведал, о чем можно толковать в Терра Нубладо, а о чем нельзя. Мне еще только предстояло постичь законы Мертвой Темы. Я же счел недружелюбную реакцию собеседников за недовольство, какое частенько испытывают жители глубинки к приезжим из крупных городов.
— Брод пересекают только воскресшие, — заметил другой тип. — А ты слишком хорошо одет для того, кто идет из храма Огненной Птицы.
— Что выдали, то и надел, — пожал плечами я. Вступать в конфликт с местными совершенно не хотелось. — Не подскажете, где поблизости можно валюту обменять? А то выиграл в карты у азиата, а у того в кошельке одни тенге оказались.
Парней опять передернуло, только на сей раз они уже не стали молча терпеть мое непредумышленное издевательство.
— Тебя что, правилам здешнего общения не обучали?! — взвился самый низкорослый и явно самый нервозный из троицы. — Еще раз ляпнешь дурное слово, мозги вышибу!
— Извините, ребята, если чем обидел. Поверьте: я не нарочно… — Я суматошно пытался определить, что в моих словах так взбесило коротышку и его приятелей. Плохо, что никто не удосужился ознакомить меня со сценарием, иначе я играл бы роль более естественно. А так приходилось импровизировать. — Я нездешний, в местных порядках не разбираюсь. Просто давно мечтал побывать в ваших местах, поглядеть на здешние красоты. Наконец-то дождался отпуска, сел на самолет и сумел вырваться к вам на недельку. Я иностранец, гражданин Австрии…
Да что с этими парнями такое происходит? Цвет кожи у меня, что ли, особенный или акцент? Я знал, что шотландцы не питают симпатий к англичанам, но принять меня за лондонца или бристольца с моим корявым произношением мог только глухой. Тем не менее в этот раз парни оскорбились настолько, что не сговариваясь вскинули оружие, явно собираясь осуществить обещанную угрозу.