– Садитесь, – велел хозяин.
Я плюхнулась на жесткое сиденье и завела:
– Видите ли, Миша…
– Я не Миша, – буркнул дедок.
– Да? А кто?
– Ольга Петровна.
Чувствуя себя, как боксер в нокауте, я забормотала:
– Ну, это… э… конечно, извините, но вы так похожи…
Неожиданно Ольга Петровна хмыкнула:
– Хотите сказать, что дамы моего возраста больше похожи на мужиков?
Окончательно растерявшись, я ляпнула:
– Но на вас брюки!
Наташина свекровь парировала:
– Но и вы не в юбке!
Первый раз в жизни я не нашлась, что ответить, и пролепетала:
– Сделайте одолжение, позовите Мишу.
– Его нет.
– А когда будет?
– Никогда.
– Уехал, – расстроилась я, – какая жалость! За границу? На ПМЖ?
Мужеподобная старуха вытащила сигареты и спросила:
– Собственно говоря, кто вы такая и зачем вам понадобился мой несчастный сын?
И тут я совершила роковую ошибку. Лучезарно улыбаясь, я произнесла:
– Ваш адрес мне дала Наташа, Наталья Константиновна, бывшая жена Михаила.
– Пошла вон! – рявкнула Ольга Петровна.
– Вы мне?
– Тебе! Немедленно убирайся!
– Но…
– Вон!!! – заорала бабулька и схватила большую круглую чугунную сковородку.
Испугавшись, я понеслась по коридорному серпантину назад. Сзади, размахивая кухонной утварью, бежала Ольга Петровна. Не понимая, чем вызвала гнев, я вылетела на лестницу и поскакала вниз по горбатым ступенькам. Но не успели ноги донестись до площадки шестого этажа, как сверху послышалась сочная брань, и мимо моего уха просвистела сковородка. Она врезалась в дверь семьдесят третьей квартиры и упала на пол, мигом расколовшись на две совершенно одинаковые половины. Я уставилась на то, что осталось от массивной сковороды. Это с какой же силой надо швырнуть чугунину, чтобы та пролетела такое количество метров? Да, в Ольге Петровне пропал метатель диска, олимпийский чемпион, краса и гордость российской национальной сборной. Мне ни за что не кинуть тяжеленный кусок металла дальше чем на двадцать сантиметров…
Дверь семьдесят третьей квартиры приоткрылась, и из нее высунулась женщина лет шестидесяти.
– Что случилось? – спросила она, разглядывая чугунные руины.
– Я пришла к Ольге Петровне, вашей соседке, а та сковородками швыряется!
Дама расхохоталась:
– Оля у нас человек суровый, неласковый. А что вы продаете? Электротехнику? Книги?
Сообразив, что тетка принимает меня за коробейницу, я обиженно покачала головой:
– Да нет, честно говоря, я хотела поговорить с ее сыном Мишей, только Ольга Петровна заявила, что его нет, а когда я упомянула про ее бывшую невестку, заорала и стала бросаться в меня кухонной утварью.
Соседка тяжело вздохнула:
– Меня Нина Михайловна зовут, ну-ка войдите.
Я послушно вдвинулась внутрь и увидела почти такой же длинный, узкий, кишкообразный коридор.
– Михаил умер, – без всякого предисловия сообщила Нина Михайловна.
– Как, – ахнула я, – его ударило током?
– Почему? – в свою очередь, изумилась Нина Михайловна. – Кто сказал? У него инсульт случился, да и неудивительно, он последнее время жутко пил, во всяком случае, я его ни разу трезвым не видела. Всегда был либо очень пьян, либо пьян в дымину… Оля считала, что в его алкоголизме виновата Наташа. Ну, вроде жена Мишу бросила, а он запил с горя.
– Это неправда, – пробормотала я, – Михаил сам от нее ушел к любовнице, разве вы не слышали?
Соседка развела руками:
– Нет, чужая жизнь – потемки. Знаю только, что Миша вернулся в квартиру к матери, ходил всегда пьяный. Ольга даже имени Наташи слышать не могла. А что на самом деле произошло, кто ж его знает!
– Когда он скончался?
– Ну, точно не скажу, но в районе майских праздников, не то второго числа, не то восьмого…
Я поблагодарила ее и пошла вниз. Конечно, Михаил мог убить Соню Репнину, может быть, он даже и хотел это сделать, девчонка обошлась с ним не лучшим образом, но… Но он этого не совершал, у Миши было замечательное, стопроцентное алиби. В тот день, когда неизвестный человек проткнул Софью Репнину кухонным ножом, Михаил уже давно лежал в могиле на кладбище, в таком месте, где не испытываешь никаких чувств – ни любви, ни боли, ни ревности.
Глава 17
На улице начал накрапывать дождик. Я купила на ближайшем лотке газету и побежала к «Павелецкой». Дождь припустил. Разбрызгивая лужи, я подлетела ко входу на станцию и увидела женщину, обвешанную детьми.
– Мама, – ныл один, – купи мороженое.
– Пить, – капризничал другой.
– Писать хочу, – зудел третий.
У тетки был слегка обалдевший вид, но она упорно шла вперед, не обращая внимания на нытье детей, небось привыкла к их капризам.
Внезапно мне вспомнилась Ксюша, и я разозлилась сама на себя. И как я могла забыть про девушку! Наверное, бедняжка проголодалась и хочет есть. Знаю, как кормят в больницах. Есть такое выражение: «Собака есть не станет». Я, в принципе, с ним не согласна, животные никогда не будут харчить плохие продукты. Наши мопсы дружно отворачивают носы от кефира, если у того истек срок годности. Каким-то образом они чувствуют, что био-макс пора вылить в помойку. Рейчел брезгливо уходит от миски с колбасой, которую я, найдя в холодильнике, отварила. «Ешь сама, – говорит весь вид стаффордширихи, – лопай эту дрянь, если хочешь, а мне дай лучше кашки». Даже двортерьер Рамик, плод любви неизвестных родителей, обходит стороной миску с куриной печенкой, издали очень похожей на свежую… И только человек, не поморщившись, проглотит позавчерашний суп и сунет в тостер слегка заплесневелый хлеб.
Продолжая размышлять на эту тему, я добралась до метро «Белорусская» и быстрым шагом пошла по Лесной улице, забегая во все попадавшиеся на дороге магазины.
В родильный дом я вошла, обвешанная пакетами. И первое, что увидела, было объявление: «Передачи принимаются строго с десяти до двенадцати». Чуть пониже висел «Список разрешенных продуктов». Крайне заинтересованная, я прочла: «Минеральная вода без газа – 1 бутылка, кефир – 1 пакет, яблоки – 0,5 кг…»
Что-то мне напомнило это дацзыбао. Где-то я уже встречала подобное объявление… Окошко с надписью «Справочная» оказалось закрыто, в соседнем, украшенном табличкой «Сведения только о патологии беременных», восседала грузная тетка с неопрятной всклокоченной головой.
– Здравствуйте, – попыталась я подольститься к тетке, – дождь на улице, жуть, все промокло.
Баба брезгливо поморщилась и процедила:
– Ничего недозволенного не возьму…
В голове мигом вспыхнуло озарение. Бутырская тюрьма! Там на стене висело точь-в-точь такое объявление и так же категорично выглядел список продуктов. Правда, в СИЗО все проблемы решались при помощи зеленой купюры. Впрочем, может, и в родильном доме те же порядки?
Вытащив из бумажника пятьдесят рублей, я заскулила:
– Простите, что доставляю неудобство…
– Ерунда, – мигом заулыбалась только что неприступная тетка, пряча купюру, – чего хотите?
– Передачу отнесите…
– Конечно, давайте, кому?
– Ксении Шлягиной, только номер палаты я не знаю, она сегодня ночью родила.
– Сейчас посмотрю, – источала мед баба, честно отрабатывавшая полтинник, – ага, в пятой она. Ох и повезло вам!
– Чем?
– Первые сутки для новорожденного самые важные, – словоохотливо пояснила тетка, – а с девяти утра заступила Зинаида Самуиловна, она…
– Слышь, мамаша, – раздалось за моей спиной.
Я оглянулась. У окошка стоял парень из тех, кого называют «новыми русскими». Честно говоря, выглядел он карикатурно и смахивал на героя дурного анекдота. Крупная голова парня была почти обрита, крепкий, накачанный торс облегала черная майка, на шее болталась золотая цепь, на ногах красовались тяжелые, тупоносые, на толстой подошве, почти зимние ботинки.
Парень небрежным жестом бросил на прилавок перед окошком связку ключей, на которой покачивался брелок с надписью «Мерседес», сотовый телефон и пачку сигарет «Парламент».
– Слышь, мамаша, – повторил мальчишка, – глянь там, Мамаева родила?
Баба свела было брови к переносице, но юноша шлепнул перед ней двадцать долларов. Быстрее кошки тетя схватила толстый гроссбух и сообщила:
– Поздравляю, папаша, сын у вас!
– Ничего не перепутала? – недоверчиво переспросил «бизнесмен».
– Ну что вы! Вот гляньте, Альбина Мамаева, мальчик.
– Ох, е-мое, – взвизгнул посетитель, – ну ни фига себе, а на ультразвуке девочка была. Ну клево, супер, пацан! Ну, Альбинка! Ай, молодец! И сколько?
– Три пятьсот двадцать, – радостно возвестила дежурная.
– Не вопрос, – отчего-то сообщил парень, услыхав информацию о весе своего новорожденного ребенка, – но чего так мало?
– Ну что вы, – закивала головой тетка, – в самый раз, знаете, какие бывают? Два двести, два и даже меньше.
– Ладно тогда, – протянул новоявленный папаша, – а то ведь я – не нищий!
Меня слегка удивила его последняя фраза. Ну, при чем тут материальное положение? Но дальше парень повел себя вообще загадочно, может, крыша поехала? Вытащив из кармана роскошное портмоне, он начал отсчитывать хрусткие зеленые купюры.
Мы с дежурной смотрели на него, разинув рты. Юноша вытащил последнюю стодолларовую банкноту и, пододвинув кучу денег к совершенно обалдевшей дежурной, спокойно сообщил:
– Тут три шестьсот, сдачи не надо.
Повисло молчание. Не знаю, что ощущала баба по ту сторону окошка, но у меня язык прилип к гортани.
– Ну? – резко спросил «новый русский». – Чего уставилась, маманя? Правильно понял, цены в у.е.?
– Какие цены? – отмерла тетка, глядя на доллары.
– Как это, на детей, конечно, сами же сказали, три пятьсот двадцать, – протянул папаша, – давай, бери, квитанции не надо, мне отчитываться не перед кем!
Бедная баба, впервые, очевидно, столкнувшаяся с такой ситуацией, только открывала и закрывала рот, пытаясь что-то сказать, но звук не шел. Я решила прийти к ней на помощь:
– Простите, вы не поняли. Она назвала вес ребенка…
– А-а, – засмеялся мужчина, – то-то я гляжу, больно дешево… Ну, ясно теперь, и сколько?
– Нисколько, – наконец выдавила из себя баба, – тут бесплатный роддом, государственный…
– Нисколько, – протянул посетитель, – тьфу, черт возьми, не дай бог компаньоны узнают, что Альбинка как нищая рожала…
– Что же вы сюда приехали? – обозлилась я. – В Москве теперь полно разных мест, где с вас возьмут бешеные суммы только за то, что подадут одноразовые тапочки…
– Так ведь я договорился уже, – в сердцах воскликнул парень, – но нет, поволокло ее вчера шубу покупать для матери. Теща у меня на всю голову больная, ну за каким шутом манто в сентябре брать да еще с беременной дочкой вместе? Я запретил! Нет, они же самые умные! Взяли тачку и рванули в салон. И моя, как по заказу, естественно, рожать начала. Маманька ее, балбеска, «Скорую» вызвала, а те сюда приволокли, в больницу для нищих…
Проговорив последнюю фразу, он сгреб кучу денег, небрежно засунул купюры в карман и вышел. Мы с дежурной уставились друг на друга.
– Во, блин, – обмерла первой тетка, – видала такое? Бесплатная больница для нищих! Ну не урод ли! А? Нет, ты скажи, кретин? Деньги вытащил!
– Жуткий идиот, – согласилась я, надеясь, что дежурная успокоится и наконец отнесет Ксюше передачу.
Но тетка возмущалась все больше и больше.
– Да наш роддом по всей Москве известен, люди сюда в очередь рвутся! У врачей руки золотые, а уж Зинаида Самуиловна…
Услыхав еще раз это имя и отчество, я поинтересовалась:
– А кто она такая?
– Вы разве не знаете, – удивилась баба, – не из-за нее сюда пришли?
– Нет, у меня тут подруга работает. Настя Левитина.
– Тоже хороший врач, – одобрила тетка, – но она гинеколог, а Зинаида Самуиловна намного важнее.
– Разве в родильном доме не акушерка главная?
Дежурная хмыкнула:
– Нет, конечно! Самый нужный тут педиатр, причем особый, тот, который деток до месяца знает. А Зинаида Самуиловна просто гений. Кстати, она сейчас в кабинете, можете сходить и все про свою дочь узнать.
– Про какую дочь?
– Ну, про ту, что родила! Какой ребенок, что за проблемы. Или у вас невестка здесь?
Я тяжело вздохнула. Между прочим, я только что справила тридцатипятилетие, и принять меня за бабушку может лишь слепая старуха! Хотя у дежурной на столе лежит газета, а сверху покоятся очки, небось она ничего не видит на расстоянии пальца!
– Идите, идите, – подталкивала меня тетка, – редкий случай, у нее сейчас никого.
Я колебалась. В кошельке совсем не осталось денег, лишь десять рублей на обратную дорогу.
– Ну что же вы, давайте скорей.
– Лучше завтра, – промямлила я, – тортик куплю, цветочки…
Дежурная рассмеялась.
– Так ступайте.
– Неудобно.
– Зинаида Самуиловна терпеть не может подношений, – вздохнула баба, – ничего не принимает, старой закалки врач, не то что нынешняя молодежь, хапуги.
Я, тактично не напомнив тетке о полученных ею от меня пятидесяти рублях, двинулась по резко пахнущему хлоркой коридору.
Высокая полная женщина со старомодным пучком на затылке стояла у шкафа с какими-то бумагами. Заслышав мое робкое: «Можно?» – она весьма резко бросила:
– Входите.
Не успела я разинуть рот, как Зинаида Самуиловна сердито поинтересовалась:
– Ну, надеюсь, передумали?
– Почему? – удивилась я, не понимая, что она имеет в виду.
Зинаида Самуиловна сильно покраснела и бросила:
– Садитесь.
Я покорно устроилась на обшарпанном стуле. Педиатр втиснулась за письменный стол, вытащила из ящика листок желтоватой писчей бумаги, дешевую «биковскую» ручку и приказала:
– Пишите.
– Что?
– Заявление на имя главврача. Я… как ваша фамилия?
– Романова.
– Значит, так. В верхнем правом углу Феоктистовой Е.К., заявление от Романовой, имя, отчество полностью, паспортные данные. А текст такой…
И она швырнула мне почти в лицо карточку. Глаза побежали по строчкам: «…отказываюсь от рожденного ребенка, пол…» Мне сразу стала понятна злоба педиатра.
Я отложила ручку:
– Простите, но я не собираюсь оставлять ребенка в родильном доме.
Зинаида Самуиловна прищурилась, потом вытащила из очечника «вторые глаза» и протянула:
– Так это не вы приходили с утра?
– Нет.
– Простите, – вздохнула врач, – теперь я вижу, что вы просто похожи.
Я улыбнулась:
– Ничего, даже приятно, что подумали, будто я молодая мама, минуту назад дежурная в окошке приняла меня за бабушку.
Зинаида Самуиловна нахмурилась:
– Сейчас запросто рожают в вашем возрасте и так же запросто бросают детей.
– Неужели много «кукушек»? – невольно поинтересовалась я.
Педиатр глянула на часы:
– Так это вы! Как вас зовут?
Обычно после того, как называю свое имя, следует немедленно фраза: «Чудесное, редкое имя» или «Вас правда так зовут?» Но Зинаида Самуиловна никак не отреагировала, услыхав:
– Евлампия.
– Так вот, уважаемая Евлампия, вы отдаете себе отчет, что опоздали на час? Между прочим, ради вашей газеты я отменила прием и, честно говоря, уже собиралась уходить из кабинета, крайне невоспитанно задерживаться на такое время!
Зинаида Самуиловна сегодня второй раз попала впросак – сначала приняла меня за мамашу-«кукушку», теперь решила, будто видит перед собой корреспондента.
– Но… – завела я.
– Ладно, – мигом прервала врач начатую мной фразу, – тема беседы, предложенная вами, очень актуальна. Матери, оставляющие детей! Хотя мне кажется, что тут уместно употребить иное слово. Роженицы, бросающие младенцев. Разве можно назвать матерью…
Изо рта Зинаиды Самуиловны быстро выкатывались круглые фразы, не было никакой возможности вставить даже междометие в этот поток. И как поступить? Сказать, что я не имею никакого отношения к прессе? Представляю, как обозлится милейшая дама, еще, не дай бог, откажется следить за Ксюшиным ребенком. Катюша рассказывала, что среди докторов встречаются мстительные, злобные особы. Отчего-то чаще всего они оказываются в стоматологических поликлиниках и гинекологических кабинетах. Правда, Зинаида Самуиловна – педиатр, но ведь она работает в родильном доме, так сказать, возле гинекологии… Нет, есть только один выход – прикинуться корреспонденткой. Настоящая небось не придет, опоздала на час, скорей всего другие дела отвлекли… Значит, я слушаю врача, задаю пару вопросов, а потом говорю, что вчера тут рожала моя родственница, и прошу посмотреть младенца. Даже хорошо получается! Небось к сестре журналистки педиатр отнесется более внимательно. Если уж не берет подарков, то, может, страдает чинопочитанием?
Зинаида Самуиловна говорила около двадцати минут. Наконец она схватилась за сигареты. Я мигом задала вопрос:
– Небось социальные условия виноваты, люди стали бедными, младенец дорогое удовольствие, отсюда и отказы. Раньше-то таких случаев практически не случалось, верно?
– И кто вам сказал такую глупость? – удивилась Зинаида Самуиловна. – Я работаю тут много лет, и, поверьте, в шестидесятые годы точно так же бросали детей, а насчет бедности… Разные случаи бывают. Знаете, был на моей памяти в 1960 году вопиющий случай. Я его запомнила потому, что, во-первых, событие случилось в мой первый рабочий день, во-вторых, история имела потом продолжение, а в-третьих, мой учитель, Самуил Михайлович Шнеерзон, он тогда заведовал детским отделением, неожиданно для всех выругался матом. Отлично помню фамилию и имя роженицы – Лидия Салтыкова, она была актрисой, замечательно пела, прямо заслушаешься! Голос – колокольчик, жаль только, что выступала она в ресторанах, ей следовало идти на большую сцену.
– Кто, – изумленно переспросила я, – кто?