– Герр оберст-лейтенант ждет фрейлейн Лизу в кабинете. Он оплатил заказ, но откушать не пожелал. Господин офицер жаждет встретиться с фрейлейн.
– Проводите фрейлейн, – приказала фрау Эмма и вышла из зала.
Лиза, не помня себя, вошла в кабинет. Армеец полулежал на розовом (а как же!) диванчике и даже не подумал встать при ее появлении. Его мундир был полурасстегнут, темно-карие глаза оценивающе обшаривали фигуру Лизы.
– Ненавижу розовый цвет, – наконец произнес подполковник. – Какой дурак решил, что он должен возбуждать мужчину? Снимите это!
И он, кивком указав на ее платье, расстегнул еще одну пуговицу мундира.
Лиза стояла столбом. Если она сейчас воспротивится, карьере ее в «Розовой розе» придет конец. Если не воспротивится, то через пять минут оберст-лейтенант повалит ее на тот же курьезный диванчик и… Пожертвовать жизнью и честью ради Родины она никогда не была готова, тем паче после Петруся. Нет, от нее требуют слишком большой жертвы! С каким-то фашистом… да еще таким неприятным на вид… Он, конечно, совсем не стар, сорока – сорока пяти лет, но у него такой обрюзгший, неопрятный вид, такие противные короткопалые руки… Стоит представить, что сейчас они поползут по телу Лизы…
Бежать! Немедленно! Вот просто повернуться – и…
И, значит, больше никогда не увидеть Петруся? Не услышать, как он задыхается, и бормочет, и стонет, не ощутить, как его губы бродят по ее обнаженной шее, повергая в дрожь?
– Ну что вы стоите, как гейша, которая еще не исполнила полностью обряд развлечения мужчины? – буркнул оберст-лейтенант.
– Вы знаете о гейшах? – с трудом выдавила Лиза. – Это очень интересно, правда?
Среди маминых клиенток была одна, которая долго жила с мужем на Дальнем Востоке. Правда, не в Японии, а в Маньчжурии, но про Японию она тоже многое знала и рассказывала, рассказывала, а Лиза ее слушала, слушала… Но сейчас в голову не приходило совершенно ничего, кроме того, что у каждой гейши был свой дану – покровитель. Где ж оба ее собственные дану? Набивались-то наперебой, а как дошло до дела…
«Ага, – ехидно произнес в голове Лизы некий голос, – а тебе в принципе не все равно, с которым из гитлеровцев переспать? Какая разница, будет это пехотинец, или интендант, или помощник военного следователя?» И она мысленно ответила противному голосу: «Все дело в том, что Вернер и фон Шубенбах (Алекс и Вальтер, черт бы их подрал!) – помоложе и покрасивей, чем какой-то подержанный оберст-лейтенант. Ну да, если уж все равно некуда деться, то спать с красивым фашистом приятней, чем с некрасивым!»
– Я бывал в Японии, – проговорил «подержанный оберст-лейтенант». – Я вообще много ездил. Моя работа… – Он осекся. – Однако на гейшах слишком много наверчено, очень уж много всяких тряпок – кимоно, потом все, что под ним… И еще широченный и такой длинный оби, как у них называется пояс. Пока развяжешь, желание остынет. Поэтому я не спал с гейшами. Там есть и нормальные проститутки. Но гейши приятно поют. Это единственное, что мне в них нравилось. Ты умеешь петь?
Лиза кивнула.
– Вон там я видел гитару… – Он кивнул в угол, и Лиза, полуобернувшись, увидела висящую на стене гитару. – Споешь?
– Я умею только петь, но не умею играть на гитаре, – пробормотала она.
– Почему же?
– Все время хотела научиться, но… как-то некогда было.
– А я умею играть на гитаре.
Оберст-лейтенант встал и снял гитару со стены. Умело тронул струны:
– Надо же, она не слишком и расстроена! Что ты хочешь спеть?
О господи, да что же ему спеть? Русский романс? Скажем, этот: «Он говорил мне – будь ты моею, и стану жить я, страстью сгорая…» Или на стихи Дениса Давыдова, то, что любила мама:
Ну уж нет. Много чести, петь фашисту романс на слова Дениса Давыдова! Ну, тогда то, что пела мама украдкой, только для себя и для Лизы. И говорила при этом: «Тс-с, помни, что за стеной чужие уши!» У них в подъезде такой плакат висел: мужественного вида тетенька прикладывает пальцы к губам. Она как две капли воды походила на Пахомову, их соседку. Все знали, что Пахомова служит не только в «Госзаготзерне», но и постукивает в НКВД. И смеялись над плакатом: Пахомова как будто сама предупреждала, что надо быть с ней осторожней! Конечно, мама никогда не пела ту песню, если Пахомова была дома. На счастье, она часто уезжала в командировки, и тогда вся их огромная коммунальная квартира словно оживала…
– Может быть, «Лили Марлен»? – спросила Лиза, чувствуя, что глаза ее наливаются слезами, а губы невольно улыбаются – чувства всегда словно бы рвали ее в разные стороны, когда она вспоминала маму.
– Ого! – оживился пехотинец. – Ты знаешь «Лили Марлен»?
– Конечно, – кивнула Лиза. – Ведь это очень красивая песня.
Тут она не врала. Нисколько.
Оберст-лейтенант взял первые аккорды. Играл он хорошо, и Лиза наконец-то справилась с судорогой, которая стискивала горло:
вдруг перебил ее приятный мужской голос:
«Ну просто сцена из оперетты», – с тоской подумала Лиза, оборачиваясь к двери. Там стоял Алекс и пел «Лили Марлен» по-немецки, и Лизе ничего не оставалось, как подпевать ему по-русски:
– Это все напоминает мне сцену из оперетты, – прервал песню Алекс и захохотал. – Моя милая и в самом деле с другим под фонарем. Прошу извинить меня, герр оберст-лейтенант, но в данном заведении существуют весьма строгие правила: покровители тех или иных девушек имеют на них приоритетные права. Я предупреждал хозяйку, что приду.
– Я знаю о правилах, – миролюбиво кивнул пехотинец, откладывая гитару. – Но вас не было, и… Может быть, тыловая крыса уступит сегодня красотку бравому боевому петуху, который защищает его поганую задницу на фронте?
– Тыловая крыса ничего старому драному петуху не уступит, – с обаятельной улыбкой сообщил Алекс. – А если вы уж так разохотились на эту милашку и не желаете взять другую девушку, вам придется подождать, пока я с ней закончу. Однако я не спешу в постели. Да и в постель пока не тороплюсь. Мы потанцуем, да, Лиза? – спросил он, выводя Лизу в зал. – Поставьте нам что-нибудь этакое… О, «Лили Марлен»! Поставьте «Лили Марлен»!
Повинуясь его знаку, метрдотель кинулся к патефону и поставил пластинку. Зазвучала музыка, и Алекс Вернер повел Лизу танцевать, подпевая Лале Андерсен:
– Это звучит издевательски, – пробормотала Лиза.
– А ну, давайте-ка по-русски! – велел Алекс, и Лиза послушно пропела:
– Да, и правда издевательски звучит, – согласился Алекс. – Очень вероятно, что наш бравый боевой петух сейчас кинется на меня с кулаками. Ну и отлично! У меня как раз настроение подраться.
– Почему же?
– Дурное предчувствие, – пояснил Алекс. – У меня предчувствие крупных неприятностей. Со мной такое бывает. А когда со мной такое бывает, мне всегда хочется подраться. Впрочем, дело не в одном только предчувствии. Фрау Эмма… – кстати, вы знаете, что она еще не так давно промышляла гаданием и все еще раскладывает карты для ближайших друзей или если ее хорошенько попросить? – так вот пару дней назад фрау Эмма нагадала мне крупные неприятности через близкого друга и любимую женщину. А мне ужасно не хотелось бы ввязываться в неприятности. Любая неприятная история непременно дойдет до отца, и мне тогда несдобровать. Я и так накуролесил в Париже выше всякой меры.
– Парижанки виноваты? – понимающе спросила Лиза.
– Они самые, – усмехнулся Алекс. – Ах, какая прекрасная музыка и как вы прекрасно танцуете! В Париже я танцевал фокстрот с одной русской, она княгиня…
– Ну да, – кивнула Лиза, – конечно. Если в Париже и русская – то уж обязательно княгиня.
– Вы что, издеваетесь надо мной? – хохотнул Алекс. – Но она действительно самая настоящая русская княгиня, ее зовут Вики Оболенская. Однако забудьте о ней, у вас нет никаких поводов для ревности. Сейчас меня интересуете только вы!
Лиза от злости едва нашла в себе силы улыбнуться. Самодовольный идиот. Да нужен ты мне! Однако серые глаза Алекса начинают как-то странно поблескивать… Надо быстренько заговорить ему зубы!
– Как быстро вы вернулись от Шубенбаха, – сказала Лиза сладким голосом.
– Я до него не доехал, – с досадой пояснил Алекс. – Лопнула покрышка, а в машине не оказалось запасного колеса, и я бросил автомобиль возле какого-то склада под охраной часового. У меня был выбор: либо шагать к Шубенбаху пешком, а туда очень далеко идти, либо явиться к нему завтра с утра, а сегодня вернуться в «Rosige rose», которая в получасе ходьбы. Конечно, я выбрал второе – и правильно поступил, как мне кажется. Вы со мной согласны?
– Конечно, – нерешительно проговорила Лиза. – Смотрите, тот оберст-лейтенант. Он опять скандалит.
Пехотинец уже уселся за свой стол и сейчас пререкался с метрдотелем. В зал вышла фрау Эмма. Музыка кончилась, и Лиза отчетливо расслышала, о чем идет разговор.
Оказывается, пехотинец, потерпев неудачу на любовном фронте, решил утешиться чревоугодием и приказал принести ему тушеную баранину, которую он заказал и оплатил, но есть не стал. И тут выяснилось, что баранина отдана другому посетителю, который попросил обслужить его побыстрей. Отдана и съедена…
– Герр оберст-лейтенант, – уговаривала фрау Эмма, – умоляю вас подождать. Вам приготовят другую баранину буквально через пять минут, клянусь!
– Да что вы такое говорите! – кипятился пехотинец. – Я не желаю жрать сырое мясо. Пять минут… Думаете, я не знаю, сколько готовится баранина? Нет, я ухожу. Потрудитесь вернуть мне деньги за заказ!
– Герр оберст-лейтенант, – твердо сказала фрау Эмма, – вам будут возвращены деньги за баранину и кофе, которые вы не желаете ждать. Но салат и егерские колбаски вы съели, водку выпили. С вашего позволения…
– Нет, я хочу все деньги! – зло выкрикнул оберст-лейтенант.
– Фу, какое скопидомство, – проворчал Алекс. – Фрау Эмма, отдайте ему деньги, этому фронтовому каплуну, тыловая крыса оплатит его заказ. И пусть ту несчастную баранину приготовят для меня примерно через час. А я тем временем проследую с фрейлейн Лизой в отдельный кабинет.
Ну, наверное, так-то уж куражиться не стоило. Последние слова стали последней каплей – оберст-лейтенант схватился за кобуру. Вернер тоже принялся возить руками по ремню, отыскивая свою…
– Господа! – Фрау Эмма бросилась вперед, простирая руки. – Я вас умоляю! Прошу у вас обоих прощения, я виновата в произошедшем недоразумении, только я. Господа, пощадите репутацию моего ресторана! Вы знаете, что герр Венцлов намеревался удостоить нас чести… Если пойдут слухи о том, что господа офицеры схватились из-за одной из моих девушек… Умоляю вас! Это может отразиться не только на репутации заведения, но и на ваших репутациях!
– Беспокойтесь только о себе, – неприязненно проговорил подполковник. – Я ухожу. Я не унижусь до того, чтобы пачкать руки об какую-то тыловую крысу. Деньги мои оставьте себе. Но я сумею поставить вас на место с вашим борделем и с вашими шлюхами!
Он вышел. Фрау Эмма ринулась было следом, но остановилась, бессильно свесив руки и изо всех сил пытаясь изобразить безразличие.
– Да ну его, просто пугает, – усмехнулся Вернер. – Что он может, скажите на милость? Вырвался на один день с фронта, а завтра же туда снова уедет.
– Будем надеяться, – кивнула фрау Эмма, улыбаясь Алексу. Но Лиза была удостоена столь неприязненного ее взгляда, что поняла: она лишилась расположения госпожи начальницы.
Ну и ладно, подумаешь, беда. Не очень-то и хотелось. Тем легче будет через два или три дня пронести сюда мины и оставить их, чтобы…
Стоп, не думать об этом! А вдруг фрау Эмма разозлится настолько, что уволит ее?
Лизу пробрал озноб.
– Вы дрожите, моя Лили Марлен? – чуть прижал ее к себе Алекс. – Может быть, настало время вас согреть?
– Я… нет-нет, я не замерзла, – забормотала она, пытаясь отстраниться.
– Но я замерз. Пойдемте.
И он увлек ее в кабинет, где мягко светила лампа.
– Может быть, вы не любите при свете? – с улыбкой спросил Алекс. – Я могу выключить.
– Нет! – панически выкрикнула Лиза.
– Отлично, – согласился Алекс, расстегивая мундир и садясь на низкий диван. – Обожаю смотреть, когда женщина раздевается. Или тебе помочь?
Он вдруг схватил ее за руку и дернул к себе. Она оказалась между его расставленными ногами, и он стиснул ее коленями и руками, да так, что не вырвешься. Губы его коснулись ее живота через платье.
– Ну, сколько тут всего, – тихонько засмеялся Алекс, и Лизу озноб пробрал, когда его теплое дыхание все же проникло сквозь ткань платья. – Давай-ка посмотрим, что ты на себя надела лишнего. Платье, это само собой, платье мы снимем потом.
– Нет! – взвизгнула было Лиза, но Алекс довольно чувствительно шлепнул ее пониже спины:
– Стой тихо и молчи. Фрау Эмма и так несусветно зла, а если узнает, что ты и меня обидела, и вовсе с ума сойдет. Как бы не уволила тебя! И тогда тебе придется рассчитывать только на фон Шубенбаха… А на него надежда плохая.
– Откуда вы знаете? – шепнула Лиза изумленно, стараясь не трястись как осиновый лист, когда руки его пробрались ей под юбку и принялись осторожно, аккуратно отстегивать пажики нового пояса, который тоже был подарен фрау Эммой.
– Да он сам проболтался, – шепнул Алекс. – Когда звонил мне и вызывал, проболтался, что был на базарной площади практически в то время, когда тот мерзавец на самолете расстреливал наших солдат. Сказал, что встретил там тебя, что будет счастлив нанести тебе сегодня или завтра визит. Собственно, я потому и устроил себе прокол шин вечером, чтобы иметь предлог не ехать к нему и вернуться сюда. Не мое дело, как будут складываться твои отношения с фон Шубенбахом дальше, но сегодня… Я хотел бы быть у тебя первым, понимаешь?
Лиза машинально схватилась руками за горло. Петрусь… «У меня никогда ничего такого не было. Это в первый раз. Ты первая…» И как он потом прошептал, наивный, ничего, ну ничегошеньки не понимающий в женщинах мальчик: «Но ведь тебе же первый раз было так хорошо, правда? Со мной – с первым в первый раз?» И что она могла ему сказать? Только «да»…
Она отвлеклась на воспоминания о Петрусе лишь на мгновение, но вдруг ощутила, что чулки ее уже отстегнуты и ползут вниз, а Вернер поднимает подол платья.
– Нет! Пожалуйста, отпустите меня! – прохрипела Лиза. – Ну хоть не сегодня! Пожалуйста!
– Ты такая смешная… – пробормотал Алекс. – Ты смешная и очень наглая русская девчонка. Думаешь, мужчина, который вдохнул запах женщины, может ее отпустить? Как бы не так!
Он резким движением задрал ей юбку и уставился на розовые трусики, перечеркнутые белым узким поясом, с которого смешно свешивались пажи.
– Вот оно как… – сказал он вдруг задумчиво. И повторил: – Вот как? Ну что ж, мы все это снимем.
Какая-то мысль мелькнула в голове Лизы и исчезла. Пугающая мысль… кажется, еще более пугающая, чем действительность, которая была ужасна.
Алекс резко толкнул Лизу, и она упала на диван. Теперь руки его, казалось, были везде, везде – между ног, тискали, гладили, и еще он непонятным образом умудрялся в это время раздеваться сам. Китель полетел в сторону, он остался в майке. Лиза в какой-то миг увидела, как резко вздымается его грудь.
Алекс толкнул ее на спину, придерживая коленями раскинутые ноги, начал расстегивать брюки.
– Мне нравится твое белье, – хмыкнул он. – Я хочу порвать его на тебе. Не волнуйся, завтра же подарю тебе другое. Тоже французское.
Снова та же мысль прокралась краешком сознания, но Лиза была слишком испугана, чтобы обратить на нее внимание.
Алекс ее не отпустит, он слишком возбужден. Неужели придется… А Петрусь? Ну ладно, остается утешиться тем, что эта жертва будет во имя победы.
«Но я не хочу!»
А кто тебя спрашивает…
Раздался резкий стук в дверь.
– Какого черта?! – взревел Алекс.
– Господин обер-лейтенант, вас спрашивает господин помощник военного следователя, герр гауптман фон Шубенбах, – ледяным голос проговорила фрау Эмма. – У него к вам срочное дело.
– Скотина, сука, гадина! – выпалил Вернер. – Мало того – завистливая гадина. Я вызову его на дуэль! Честное слово, вызову! И не отговаривай меня!