— Что, чувствуешь себя дома? — спросил я у Колючего.
Беглый праведник посмотрел на меня с жалостью, и мне стало совестно — у каждого из нас имеются неприятные воспоминания, и не стоит бередить чужие неосторожным словом.
Мальчишке, в чьём прошлом прячутся сжигаемые заживо люди, и так нелегко.
— Нет, не чувствую, — огрызнулся он и поспешно застегнул маску, словно пытался отгородиться от всего на свете.
Громада ЛАЭС виднелась прямо от тамбура — очертания корпусов на юго-западе, частокол труб, уходящие на восток опоры ЛЭП, но на самом деле до неё было ещё топать и топать.
Мы выбрались из руин детского городка, оставили позади свалку ржавых механизмов и зашагали по обочине ведущего к электростанции шоссе. Почти тут же пришлось обходить скопление ловушек — несколько «Мухобоек», «Алмазную пыль» и три «Магнита».
Едва мы закончили обходной манёвр, как я почувствовал толчок внутри головы, похожий на тот, что посетил меня в Академзоне. Перед глазами вспыхнуло, словно кто-то зажёг пучок бенгальских огней, но на этот раз вслед за светом пришло не видение, а глубокая темнота.
— Проклятье… — сказал я, потирая ноющий лоб. — Похоже, когда мы с дублем близко, связь усиливается…
— Ты что-то видел? — спросил Синдбад.
— Нет, ничего… — И тут я сообразил, что тогда, когда мы сражались в руинах Академгородка, толчок прикатился с той стороны, где в тот момент находилась моя блудная копия.
Выходит, сейчас я тоже должен был уловить направление.
Но, если верить ощущениям, то дубль сейчас где-то точно к югу от нас, немного в стороне от станции. Но можно ли им доверять и вообще полагаться на то, что приходит в мозг помимо имплантов и органов чувств?
Ответа на этот вопрос я не знал и на несколько секунд замер в сомнениях.
— Идём дальше, — сказал я, решив, что «видение» — более надёжный источник информации, чем какие-то там толчки в черепушке, пусть даже и ориентированные по сторонам света.
И всё же я попытался с помощью имплантов заглянуть как можно дальше в том направлении, откуда пришёл тревожный сигнал. На мгновение мне показалось, что я вижу… ощущаю высокого человека, неспешно шагающего на восток, но мгновение это прошло.
Сомнений же не стало меньше.
Зато куда больше стало забот — ровно через пять минут, когда выяснилось, что дорога к ЛАЭС вовсе не свободна и не открыта для гостей. Справа по курсу, со стороны моря, появились три бота-андроида и решительно зашагали в нашу сторону, пошевеливая ручонками-армганами.
— Вот и охрана встречает, — пробурчал я, и тут же радар выдал ещё две «метки»: у самой ограды станции торчали чугунки покрупнее ботов, рапторы или даже скорее носороги.
— С хлебом-солью? — спросил Синдбад.
— Тогда уж с «аккумулятором» и машинным маслом. — Мне представился бот, держащий в лапах узорное полотенце, а на нём «Сердце зверя» в форме каравая и сверху чашечка с густой, жирно поблескивающей жидкостью. — Хотя от этих железных разве дождёшься…
Биомехи открыли огонь издалека, и нам пришлось залечь.
Я вытащил «Страйк» и с завистью глянул на соратников — пистолет, конечно, штука хорошая, но в дальности боя и разрушительной мощи он уступает и «мегере», и «карташу». Моя участь в предстоящем бою — безропотно ждать, когда чугунки подойдут поближе, если им, конечно, позволят это сделать, и только затем вступить в дело.
Перестрелка не затянулась — одного бота снял Синдбад почти на километровом рубеже, напрочь снеся ему башку, а другие двое угодили под выстрел Колючего, и разом превратились в металлолом.
— Ну вот, — проворчал я. — Так и буду теперь за вашими спинами отсиживаться?
— Не бойся, — сказал Синдбад. — Я одолжу тебе ИПК, чтобы ты мог пристрелить дубля.
— И на том спасибо, — я кивнул и впервые задумался, смогу ли я убить человека… существо, как две капли воды похожее на меня, сумею ли выстрелить в зеркало, зная, что оно испытает боль и умрёт?
От подобных мыслей в животе образовался холодный ком.
Избавиться от него помогла схватка с двумя носорогами, что ринулись нам навстречу, точно собачонки, заметившие на улице кошку. Встретили мы их, как полагается, и первый чугунок, словивший плазменную гранату прямо в морду, улетел в кювет — догорать.
Второй ухитрился добраться до нас, и расстрелянный в упор, всё-таки продолжал мчаться вперёд.
— Мать ети! В стороны! — гаркнул я, понимая, что эта махина, даже если захочет, не остановится.
Отпрыгнули мы вовремя — дымящая и ревущая туша пронеслась по тому месту, где только что были мы. Пропахала в земле борозду, со скрежетом вломилась в густые заросли автонов и там застряла. Металлические ветки зашевелились, оплетая так удачно подвернувшуюся добычу, несколько н-капсул лопнули.
По бокам носорога потек густой серебристый «сок».
— Надеюсь, что это всё. — Синдбад поднялся, потирая ушибленный бок. — Или ещё кто есть?
— Вроде пока никого, — я по очереди напряг импланты. — Подойдём чуть ближе, и я войду в форс-режим. Определим, где этот подонок, — тут голос мой дрогнул от ярости, — и разберём его на молекулы.
Мы шли, и атомная станция поднималась навстречу, представала нам во всей жуткой и величественной красе. Если Чернобыльская АЭС была всего лишь легендарными руинами, Ленинградская выглядела инопланетной постройкой, невесть как заброшенной в окрестности Соснового Бора. И это несмотря на то что она не могла похвастаться какими-либо архитектурными изысками или присущими Пятизонью извращениями.
— Пожалуй, хватит, — сказал я, когда до ограды осталось меньше километра. — Внимание, сейчас вылетит птичка…
Не помню, в каком из увиденных в детдоме фильмов я услышал эту присказку фотографов прошлого, да и позапрошлого века, но она почему-то намертво вплавилась в память.
Птички, естественно, никакой не было, был форс-режим, сообщивший мне, что в окрестностях нет ни одного человека или хотя бы теплокровного живого существа, но что на территории станции в настоящий момент находится около тридцати монстров, по военной классификации именуемых «изделиями техноса».
По-нашему же, по-простому — чугунков.
В первый момент я испытал разочарование, потом досаду на себя: как же так, не поверил собственным ощущениям. Затем перебросил всю мощь восприятия на восток. Как бы перекатил ту сферу, внутри которой я располагался, так, чтобы находиться не в центре её, а около изогнутой стенки.
И в поле моего зрения, которое одновременно было и слухом, возникла крошечная «метка».
— Сволочь… — прошептал я, понимая, что дубль обошёл нас и теперь идёт на север, к тамбуру.
Слабость ударила меня по затылку тяжёлой мягкой ладонью, и сфера закружилась с бешеной скоростью. Перед глазами замелькали обрывки пейзажа, лица моих спутников, «метки» биомехов за оградой АЭС.
А потом стало темно.
Как выяснилось секундой позже, я даже не смог как следует потерять сознание — зашатался вроде бы, но тут же выправился, только затряс головой и очумело захлопал глазами, словно разбуженная в полдень сова.
— Ну? — нетерпеливо сопя, спросил Колючий.
— Баранки… — я осёкся, понимая, что единственный, кто сейчас достоин резких слов — это я сам: прошляпил, пропустил, а ведь имели шанс перехватить дубля, не дать ему уйти. — Его там больше нет… Он уходит на север, и если мы поспешим… то догоним его, обязательно.
Уверенность в голосе далась мне большим трудом, и Синдбад это заметил.
— Придётся побегать? — спросил он.
— Как сможем, — отозвался я.
Бегать в боевом костюме — занятие не из лёгких и не из приятных, но Колючий — парень молодой и здоровый, бритоголовый — бывший солдат и наверняка помнит не один марш-бросок, ну а я… меня в своё время нещадно гоняли в тренировочном лагере, спрятанном в диких горах.
Через пару километров стало ясно, что всё это было давно и неправда и что организм старого добра не помнит. Я едва не задохнулся, в боку закололо, а отсутствие рюкзака за спиной и груза в подсумках впервые показалось благом.
Перейдя с бега на быстрый шаг, я оглянулся на спутников — от раскрасневшегося и отстегнувшего маску Колючего валил пар, а лицо Синдбада выражало лёгкую степень озадаченности.
— Как-то тяжеловато… — сообщил он.
— Передохнём, затем ещё рывочек сделаем, — произнёс я с фальшивой бодростью.
Мы хоть немного, но сократили расстояние до дубля, и теперь, примерно зная, где он находится, я мог нащупать его с помощью имплантов. Но делать это побаивался — вдруг он вместе с прочими моими способностями унаследовал и умение чувствовать чужое сканирование?
Услышав про «рывочек», Колючий посмотрел на меня, как лошадь на умучившего её седока. Я даже подумал, что сейчас беглый праведник откроет рот и выскажет всё, что обо мне думает.
Но этого не случилось, сказалось «воспитание» Дьякона, основанное на принципе «главный всегда прав».
— Раньше куда легче давалось… или рана сказывается? — продолжал бормотать Синдбад.
Через какое-то время мы ещё слегка пробежались, подобрались немного ближе к дублю, и только тут я сообразил, что он направляется вовсе не к тамбуру. Проклятого двойника понесло куда-то к востоку от развалин Соснового Бора, туда, где пруды, болота, речка Коваши и одна из главных местных диковинок.
Нет, не может быть, чтобы дубль шёл к Лабиринту Коваши, что ему там делать?
«А что ему вообще делать в этом мире, ты знаешь? — пришла мне в голову здравая мысль. — Ты вообще представляешь, что может вести существо, коему от роду несколько дней, но которое выглядит как взрослый мужчина, и никогда не имело ни отца, ни матери?».
Очевидно, что я несколько раз напрямую соприкасался с его мыслями, когда оказывался в чужой голове. Но, несмотря на это, стоило признать, что понимал я дубля очень слабо, а если честно — вообще не понимал.
Что за Путь содержится в голове моего отражения, и кто его туда вложил?
— Куда его несёт, чёрт подери? — не выдержал я, когда стало очевидно, что дубль топает прямо к примостившемуся у речки Коваши скоплению автонов, имевшему дурную привычку кочевать по местности.
То бишь направляется именно к Лабиринту.
— Подальше от нас, — хмыкнул Синдбад, но тут же вновь стал серьёзным. — А что там, впереди?
Снег продолжал идти и потихоньку густел, так что видно было не особо далеко.
— Лабиринт Коваши, — ответил я. — И мне очень не нравится, что он туда направляется.
— Как-то раз Дьякон послал несколько человек исследовать Лабиринт, — подал голос Колючий. — Он хотел узнать, что это такое, от Бога оно или от Дьявола. Из пяти вошедших внутрь вернулись трое. Один забыл обо всём, что было с ним, второй сошёл с ума, третий вроде бы остался в здравом уме, но рассказывал всякие нелепицы. С тех пор единоверцам запрещено ходить туда.
— Уж если внутри этого Минотаврова обиталища, невесть как перенесённого в наши палестины, свихнулся безумный фанатик, то что ждёт там нас? — спросил я и невольно поёжился.
— А зачем идти внутрь? — Синдбад заулыбался. — Там всего один вход и один выход, ты забыл? Достаточно их перекрыть, и твой дубль никуда не денется. Укокошим его как миленького.
Странно, что эта простая мысль не пришла мне в голову. В самом деле, зачем идти внутрь, если можно подождать снаружи? Я и Колючий у выхода, Синдбад у входа, и всё, ловушка захлопнулась.
Но неужели дубль этого не понимает?
Мы сократили расстояние настолько, что он оказался в зоне действия моих имплантов, и я мог отслеживать каждое его движение. Но выкидыш «Мультипликатора» и не подумал о том, чтобы свернуть, он продолжал топать на север, туда, где вздымалась стена металлических зарослей.
Снаружи Лабиринт Коваши выглядел даже симпатично — этакая аккуратно подстриженная загородка из английского парка, изящно округлая, ровная, без единого просвета.
О том, что творится внутри, в точности не знал никто.
Я, как и почти все сталкеры, видел выложенные в М-сеть снимки, сделанные с борта армейской «вертушки», что прошла над Лабиринтом: сплетающиеся переходы, ветвящиеся коридоры, небольшие залы. Всё выглядит словно детская игрушка, по которой нужно катать шарик, чтобы он добрался от входа к выходу, забава для великана, шариком в которой служит живой человек.
— Укокошим… укокошим… укокошим, — повторял я, пытаясь изо всех сил убедить себя, что так и будет, мы перекроем выходы и вскоре пристрелим гада, испортившего мне жизнь.
Убедить себя почему-то никак не получалось, в сердце тупой занозой сидело ощущение подвоха. В чём он заключается и как себя проявит, я не знал, но не сомневался, что судьба-злодейка подкинет мне ещё не один неприятный сюрприз. Кроме того, я не сомневался, что лишить дубля жизни, или, скорее, существования, будет не так уж и просто.
Если он обладает хотя бы частью моей боевитости и хитрости, то мы ещё попотеем.
— Вот он! — воскликнул я, когда из пелены снегопада выступила тёмно-серая стена Лабиринта, и стал виден идущий вдоль неё высокий человек в боевом костюме и с рюкзаком за спиной.
Я дал нагрузку на зрительные импланты, увидел, что дубль обернулся, заметил улыбку на тонких губах, маленький шрам на щеке. И тут меня вновь толкнуло внутри черепа, да так сильно, что я едва не шлёпнулся на спину, перед глазами закружились снежинки.
Когда я вновь глянул в сторону Лабиринта, дубля там не было.
— Он вошёл внутрь, — сказал Синдбад. — Отлично. Я буду стеречь его тут, а вы отправляйтесь на поиски выхода. Не думаю, что он с ходу найдёт короткую дорогу и доберётся туда быстрее вас.
— Погоди… Я попробую нащупать его, — и я напрягся, сканируя пространство перед собой.
По прямой от меня до дубля было метров триста — плевое расстояние для моих имплантов, но через внешнюю стенку Лабиринта не смогли пробиться ни радары, ни датчик движения, ни прочие вмонтированные в мой организм устройства.
Все они показали сплошное белое пятно, столь же информативное, как книга без букв.
— Не получается, — пробормотал я и тут уловил некое движение в стороне Соснового Бора.
Кто-то достаточно сильный и умелый, чтобы прятаться даже от проводника, шагал прямо к нам. И вряд ли это были спешившие нам на помощь белокрылые ангелы из молитв Колючего.
— Очередь туда! — Я сбросил на главный имплант Синдбада координаты сектора обстрела, и он не стал ничего спрашивать, просто развернулся, и «карташ» в его руках заплевался огнём.
Вспышка, другая, звяканье пули, наткнувшейся на препятствие, — и это там, где на первый взгляд нет ничего, кроме снежинок. Затем несмелое колыхание воздуха, и из белёсого марева выступают три фигуры в одинаковых боевых костюмах и шлемах. И мне не надо было гадать или вглядываться, чтобы понять, кто это — узловики, возглавляемые настырным братом Рихардом.
Надо же, сумели отбиться от Циклопа, хоть и потеряли нескольких своих, плюс как-то узнали, куда мы подевались, и отважно сунулись в Сосновый Бор, где влияние Ордена куда слабее, чем даже в Москве.
Тут правят бал военные и Дьякон.
Синдбад дал ещё одну очередь, но рыцари не позволили так легко себя перестрелять. Они попадали наземь, но почти тут же вскочили и бросились к нам, уже не скрываясь. И я понял, что мы не выстоим — «мегера», «Страйк» и «карташ» против трёх армганов.
У них преимущество в дальнобойности, по крайней мере передо мной и Колючим, и нивелировать его нечем.
— Вот подонки… — Я шлёпнулся в смешанную со снегом грязь, перекатился в сторону, хотя понимал, что в меня узловики будут стрелять только в самом крайнем случае.
Сначала они выведут из строя моих спутников…
Если мы немедленно не уйдём из зоны обстрела. На то, чтобы убежать, шансов у нас нет, а укрытий рядом не наблюдается. Хотя постойте, одно есть, и до него рукой подать…
— Уходим в Лабиринт! — предложил я.
Колючий посмотрел на меня с ужасом, а Синдбад гаркнул злобно и раздражённо:
— Ты что, с ума сошёл!?
— А ты что, желаешь остаться тут, под выстрелами рыцарей, и просто сдохнуть?
Он хотел ответить, но прошедший над самой головой луч армгана заставил Синдбада пригнуться и вжаться в землю. Вместо связного ответа получилось невнятное ругательство, закончившееся чем-то вроде: «Хрен с тобой, давай в Лабиринт».
— Вы что, серьёзно? — осведомился Колючий. — После всего, что о нём болтают?
— Мы очень серьёзны, так же как те дяди с узлом на броне, — отозвался я, не забывая постреливать в сторону брата Рихарда и его бойцов: понятно, что из «Страйка» попасть на таком расстоянии нереально, но нужно хотя бы держать врага в напряжении. — Здесь нас ждёт смерть стопроцентная, с гарантией, а внутри — вероятная, ведь кто-то же из Лабиринта вышел?
— Да… безумцем. — Мальчишка вздрогнул.
— Ну вот, заодно и проверим, есть ли у нас, с чего сходить… — Я выцелил одного из «палачей», но броню его не пробил. — Всё, времени нет! Ровно три секунды на огневую подготовку, а затем рывок… Начали!
Изображённый нами огневой шквал выглядел, честно говоря, жалко, но он заставил узловиков залечь и на несколько секунд выбыть из игры. Так что они проморгали тот момент, когда мы вскочили и на максимальной скорости помчались к гостеприимно открытому входу в Лабиринт.
Честно говоря, я давненько так не бегал — вкладывая в рывок все силы, не оставляя ничего на потом.
В груди трещало и сипело, сердце моталось внутри, точно огромный маятник, пот тёк по спине, лицу, животу, даже в ботинках, как мне казалось, хлюпало. Мышцы судорожно сокращались, хрустели колени, но проклятая дыра в стене автонов приближалась нестерпимо медленно.
До меня донёсся полный ярости и разочарования крик брата Рихарда, сообразившего, что добыча уходит от него. Мы спустились в крохотную ложбинку, с топотом промчались через неё, мелькнуло нечто серо-блескучее, спутанное. Я понял, что нахожусь внутри лабиринта, сделал ещё несколько шагов и остановился — восстановить дыхание.