— Милая, ты спишь? — леди Генриэтта заглянула к дочери, а заметив, что та пошевелилась, тихо вошла в комнату и осторожно присела на кровать. — Прости меня.
Мэл обернулась, и серьезно посмотрела на мать.
— Папа просил извиниться?
— Все-то ты знаешь, ребенок, — улыбнулась женщина.
— Я уже не ребенок. И только ты этого не замечаешь.
— Замечаю. Просто… — она передернула плечами и легла рядом с дочерью. — Не могу смириться. Мне все кажется, что если ты останешься рядом, со мной, я смогу тебя от всего защитить.
— Но зачем меня защищать? Разве мне угрожает какая-то опасность?
В ответ леди Генриэтта лишь горько вздохнула и погладила девушку по волосам.
— Когда у тебя будут свои дети, ты поймешь, что для меня весь мир угроза. Когда ты уходишь из дома, сердце мое сжимается от тревоги за тебя, и отпускает только тогда, когда ты возвращаешься домой.
— Мам, но когда-нибудь я выйду замуж, и буду жить в доме мужа.
— А я все равно буду тревожиться. Прости свою глупую, мнительную мать.
— Почему ты не любишь Артура? Потому что он не нашего круга? Потому что он беден?
— Нет. Не поэтому, — искренне ответила леди Генриэтта. — Просто вы разные. Он ищет жену, которая бы рожала ему детей, отпускала его в море и месяцами ждала на берегу. Ему нужна приземленная, простая девушка, как твоя подруга Мэдди. А ты — мечтательница, деятель. Простой жизни тебе бы никогда не было достаточно. Ты хочешь стать врачом, помогать людям, отдавать себя миру, а не мужу. И ручки твои нежные совсем не приспособлены к мытью посуды, чистке кастрюль и готовке. Посмотри на миссис Пибоди, разве ты хочешь для себя такой судьбы?
— Но я люблю его, мама.
— Я верю, что ты в это веришь. Но подумай, знает ли он о твоих мечтах, твоих желаниях, хочет ли он воплотить их в жизнь? Готов ли он жертвовать ради тебя, как ты хочешь жертвовать ради него? Иногда мужчины в своих мечтах забывают, что у нас есть свои. Счастье — когда ваши мечты совпадают.
— Как у вас с папой?
— Как у нас с папой. Я очень люблю Бертрана, очень люблю тебя и Уилла, люблю наш дом, этот город, здесь наше место. О лучшем я и мечтать не могла. И я бы очень хотела, чтобы в моем возрасте ты сказала своей дочери то же самое. Что ты счастлива.
Слова матери глубоко задели ее, они словно семечки, падали в благодатную почву, росли и расцветали в душе. Она засомневалась, задумалась, крепко задумалась, признавая, что в чем-то, если не во всем мама права, просто она была слишком ослеплена любовью, чтобы слушать голос разума.
— Подумай, — прошептала леди Генриэтта, поцеловала дочь в макушку, укутала одеялом, как в детстве и спокойно ушла, зная, что ее слова дошли до сердца дочери.
— Ну, как? — спросил Бертран, когда леди Генриэтта спустилась на кухню.
— Думаю, мне удалось достучаться до нее, — ответила она, присаживаясь на стул.
— Вот видишь, криками и скандалами ничего не решить, и разговор по душам иногда, гораздо эффективнее.
— Ты, как всегда, прав. Просто, когда я услышала о намерении этого мальчишки сбежать с моей дочерью, когда узнала, что они все еще видятся, то просто…
— Сорвалась, — закончил за нее Бертран.
— Еще как. Этот мальчик — не пара для нашей девочки.
— Совершенно с тобой согласен, дорогая.
— Она достойна лучшего.
— Вот только кого? Неуж самого короля? — решил поддеть супругу Бертран, и она попалась.
— Боги упасите!
— Милая, разве ты не хочешь быть тещей самого властителя Арвитана?
— Учитывая то, что его жены мрут, как мухи, я готова смириться и с Артуром, — пошутила леди Генриэтта, догадавшись о намерениях мужа.
— Да, это проблема, — согласился он. Его всегда интересовала странная одержимость жены королем. Она отслеживала его жизнь, его перемещения, законы, которые он принимал, все сплетни, что приходили из столицы, и при всем этом начинала паниковать, если тот оказывался поблизости от западного побережья со своим полу-пиратским кораблем. Казалось, это что-то личное и ненормальное, но на все его вопросы об этом она нервно отшучивалась и переводила тему. — Кстати, ты слышала, что граф Айван собирается навсегда поселиться в Южном кресте.
— Вот как? — с некоторой тревогой прищурилась леди. — И его супруга не против?
— Кажется, нет.
— Очень жаль.
— Но почему? Это укрепит наше сотрудничество, возможно, мы даже станем расширяться. Лесопилка приносит неплохой доход, и было бы здорово построить еще одну у западных наших владений.
— Для тебя сотрудничество с ним выгодно, а какие выгоды получит он?
— А разве это не очевидно?
— Для меня нет, — ответила женщина, потому что, если супруг и не видел в желании их соседа переехать из сытой Сорели в их захолустье, то она была более наблюдательна. — Прости, у меня что-то разболелась голова. Я пойду к себе.
— Конечно, дорогая, — кивнул обеспокоенный Бертран, не понимая причину внезапно испортившегося настроения жены. — Я тоже скоро поднимусь.
* * *Всю ночь леди Генриэтта не сомкнула глаз, вспоминая тот день, когда впервые увидела их соседа — графа Филиппа Айвана. Много лет назад поместье Аскот принадлежало семье графа, но его отец по какой-то непонятной причине завещал этот небольшой клочок земли и дом своей незамужней сестре, которая не пожелала продавать его племяннику, а продала им, семье Аскот. Так вот, в тот день граф приехал познакомиться с новыми соседями, а заодно попросить или потребовать продать их имение ему, чтобы соединить две половины леса, речки и полей в одно целое.
Бертрану очень не понравилось поведение графа и его поверенного, который от уговоров грозил перейти к угрозам и даже драке, единственное, что остановило разгоряченных мужчин тогда — появление двенадцатилетней Мэл.
Леди Генриэтту пробрала дрожь от странного, необъяснимого взгляда, которым он смотрел на ее дочь. Тогда она списала свое чувство на волнение, но на следующий день Мэл с восторгом рассказывала родителям, как встретила графа на дороге, по которой они с Мэдди всегда ходили в школу. Леди не знала, что больше ее взволновало: то, что граф поехал по дороге, по которой никогда не ездил или то, что он встретил Мэл.
— И что он тебе говорил? — спросила она, чтобы хоть как-то развеять свои сомнения.
— Ничего особенного. Он сказал, что я очень красивая, а я спросила, можем ли мы с Медди ходить в лес.
— И все?
— Ну, еще он приглашал посетить его дом.
«Боги, неужели этот граф один из тех, кто предпочитает маленьких девочек» — ужаснулась тогда леди Генриэтта и строго настрого запретила дочери даже близко приближаться к нему и его землям, а вечером поделилась с Бертраном своими догадками. Но он отчего-то не принял ее слова всерьез.
— Ты глупости говоришь, жена. Граф Айван молод. Ему еще и тридцати нет. Да, он угрюм, и слишком вспыльчив на мой взгляд, но мистер Пимм говорил, что видел его не раз в увеселительном заведении конкретного толка. А наша девочка всех очаровывает. Даже этот вечно неразговорчивый бородач Филлис от нее без ума.
— Но Филлис твой работник.
— А наша Мэл умная и проницательная девочка. Если бы от этого графа исходила какая-то угроза, она бы и на милю к нему не подошла. Вспомни того пройдоху Брайса, с которым я недавно хотел контракт на поставку древесины заключить. Вспомни, что она сказала.
— Что у него потные руки и глаза хорька, — припомнила леди Генриэтта.
— То-то же! Наша Мэл — ходячий радар на плохих людей.
— Между прочим, твой работник Филлис, на каторге был.
— Но это не значит, что он плохой человек. Все мы совершаем ошибки, дорогая.
Конечно, Бертран был прав, но она все равно беспокоилась, потому что такого взгляда, как у того человека, она никогда не видела. Это было что-то… глубокое и странное, не порочное, но неестественное. Так смотрят на свою судьбу, на того, кто вскорости станет необходим, как воздух, как нечто такое, без чего человек просто не сможет существовать. Так смотрят одержимые люди, одержимые одной лишь мыслью, одним желанием. Вот только каким?
Опасения леди Генриэтты усилились, когда Бертран рассказал ей, что граф отозвал свой спор в отношении их земли, более того, выразил надежду организовать какое-нибудь совместное дело. Она не стала снова убеждать мужа, но решила сама познакомиться ближе со странным графом. Поэтому устроила небольшой званный ужин в честь примирения.
Несмотря на свою закрытость, граф Филипп Айван был довольно хорош собой. По крайней мере, ни в манерах, ни во внешности она никаких изъянов не заметила. Он был учтив, галантен и прекрасно умел поддержать разговор. И все же ей чудилось в этом разговоре, во взглядах, которые он бросал то на лестницу, то на дверь, что-то неправильное.
— Граф, все местные дамы хотели бы знать, когда же вы, наконец, женитесь? А некоторые даже делают ставки.
— Граф, все местные дамы хотели бы знать, когда же вы, наконец, женитесь? А некоторые даже делают ставки.
Бертран с недоумением посмотрел на жену, когда она завела разговор о вещах, которые не принято спрашивать в высшем обществе, но леди совершенно не смущало то, что граф мог о ней подумать.
— Говорят, вы вхожи в высшее общество Сорели, и сам губернатор мечтает заполучить вас в зятья.
— Я предпочитаю с этим не спешить.
— Что так? Неужели вам не приглянулась ни одна местная красавица?
— Местные дамы, несомненно, заслуживают моего внимания, но, к сожалению, или к счастью, ни одна из них не сумела тронуть моего сердца.
— Значит, оно свободно?
Вот теперь он более внимательно посмотрел на свою очень проницательную собеседницу. Да, эта женщина куда умней и опасней своего добродушного супруга. И кажется, видит все насквозь, но не настолько, чтобы пробраться в глубины его души. И все же ему понравилась ее нервозность, ее проницательность, желание выпытать его секреты, и он решил поддразнить ее немного.
— А если я скажу вам, что оно занято?
— Я спрошу, вашей избраннице больше двенадцати?
— Генриэтта! — не выдержал Бертран.
— Мне не нравится, что вы разрешили моей дочери гулять в вашем лесу.
— Что же в этом такого? Я не обеднею, если юная леди Аскот будет собирать там ежевику.
— Я вижу вас насквозь, граф.
— Едва ли это так, — иронично улыбнулся он.
В общем, ужин не удался. Бертран и Генриэтта страшно поругались и муж, возможно даже, назло ей, заключил контракт на постройку лесопилки с графом Айваном.
Успокоилась она только тогда, когда Бертран радостно поведал о скорой свадьбе графа, на которую они оба были любезно приглашены. Леди Виттория Эммерт, дочь хозяина доков, показалась ей весьма достойной, они даже немного подружились, и все же когда он уезжал в Сорель или в столицу, она с облегчением выдыхала и тревожилась, когда тот возвращался вновь. А теперь, когда он вознамерился остаться навсегда, беспокойство уже ее не покидало.
Глава 15
Утром Мэл собралась в госпиталь доктора Харриса, у которого работала медсестрой, набиралась опыта и знаний в надежде когда-нибудь стать врачом. Ей всегда нравилось помогать, ухаживать за больными, видеть, как они выздоравливают, а они любили ее. Все больные говорили, что когда леди Мэл приходит, им всегда становится лучше, особенно дети. Под ее присмотром они выздоравливали в считанные дни даже от очень серьезных легочных болезней.
Ночной разговор с матерью все еще не давал ей покоя и чтобы развеять сомнения, она хотела попросить Мэдди отнести Артуру записку, чтобы тот встретил ее вечером, после работы. Но к ее удивлению, Мэдди встала раньше и уже ушла, не дождавшись ее.
Пришлось Мэл самой, рискуя вызвать новый приступ гнева у матери, идти на холм, чтобы встретиться с Артуром. И поскольку шла она со стороны поместья, то оказалась незамеченной, но стала свидетельницей ужасной сцены, разразившейся между мистером Пибоди и непонятно откуда взявшимся графом Айваном, хозяином этих земель.
— Мой управляющий не раз предупреждал вас об этом.
— Так нельзя! Это мой дом, моя семья! — надрывно кричал мистер Пибоди, а его второй сын, Лазарь пытался его удержать, чтобы мужчина не бросился на графа и его нагловатого поверенного. — Вы не можете выгнать нас.
— Могу и сделаю это. Вы задолжали мне уже за полгода, господин Пибоди.
— Потому что вы подняли аренду. С каждым месяцем все больше и больше. Вы бесчестный человек.
— Вы живете на моей земле и смеете называть меня бесчестным? Чтобы сегодня же вы освободили дом.
— Но куда мы пойдем? — всхлипнула миссис Пибоди, прижимая к себе младших детей.
— Меня это не…
В этот момент граф Айван повернулся в ту сторону, где стояла Мэл, и наткнулся на нее. Взгляд его изменился до неузнаваемости, лицо прояснилось, а губы дрогнули в подобие улыбки. Мэл не видела этих внезапных перемен, так как именно в этот момент смотрела на миссис Пибоди, и сердце ее разрывалось от жалости, но зато эта перемена не укрылась от всех остальных, тем более, когда граф оторвал взгляд от девушки и повернулся к ним с невероятным предложением:
— Ну, хорошо. Я не зверь, и выгонять вас на улицу было бы бесчеловечно. Однако, и жить бесплатно я позволить не могу. Потому давайте сделаем так, мой поверенный останется и составит вместе с вами договор о ренте, в котором бы вы обозначили ту сумму, которую можете платить, а долг будете возвращать постепенно.
— Э… спасибо, — оторопело отозвался мистер Пибоди, но граф уже не слушал его, направляясь к девушке, которая одним своим взглядом могла заставить его пойти на такие безумства, как простить долг этому «харди» и его семейству.
— Леди Мэл, — выдохнул он, жадно разглядывая ее.
— Граф, я не знала что вы приехали, — отозвалась она, протягивая руку.
— Сегодня утром.
— И сразу принялись за дела? Это было очень благородно с вашей стороны, поступить так.
— Иначе бы меня загрызла совесть, — усмехнулся мужчина.
— И все же, спасибо вам. Семья Пибоди очень нуждается в деньгах.
— Вы куда-то шли? — полюбопытствовал граф.
— Да, в больницу. Только хотела передать миссис Пибоди кое-что…
— А застали меня.
— Да, — улыбнулась Мэл.
— Я провожу вас.
— Ну, что вы, это вовсе не обязательно.
— Но я настаиваю. Не лишайте меня такого удовольствия.
— Хорошо, — согласилась Мэл. — Вы подождете?
— Конечно, — как он мог не подождать. Ведь он ждал ее так долго, всю жизнь. Что значат какие-то несколько минут?
Когда он впервые увидел ее, увидел эти глубокие, синие, смотрящие в самое сердце глаза, что-то родилось внутри. Эта девочка стала наваждением, его болезнью, червоточиной в груди, которую он любил и ненавидел одновременно. Она, мысли о ней, воспоминания, жажда и страсть, все это жило в нем, росло и развивалось по мере ее взросления. Сейчас она стала девушкой, на которую он не мог насмотреться, не мог надышаться, словно одержимый, сжигаемый этими чувствами. Конечно, она не подозревала об этом, в отличие от ее проницательной мамаши, которая отравляла его существование своими подозрениями.
— Как ваши родители? — спросил он, когда Мэл вернулась, наконец. — Я намерен навестить их в ближайшее время.
— Уверена, они будут очень рады. Папа говорил, вы хотите здесь обосноваться. Вместе с супругой?
— Увы, я пока один. Виттория очень любит свет. Я не могу лишить ее удовольствия, показать во всей красе свои новые наряды. А когда вы станете выходить в свет? Не сомневаюсь, вы произведете фурор.
— Я выхожу, нас часто приглашают в местное высшее общество.
— Вряд ли они сравнятся с обществом в Сорели или столице.
— Да, наверное, — согласилась Мэл.
— Вы никогда не хотели побывать в столице?
— Хотела, конечно, у нас даже там есть друзья, но матушка категорически против.
— И вы не знаете почему?
— Нет. Может быть, она страшится дороги.
— Да, возможно, — ответил граф. — Кстати, я привез вам подарок.
— Подарок? — удивилась Мэл. Она всегда воспринимала графа, как доброго дядюшку, который всегда, как приезжал к ним в дом, непременно дарил подарки, вот и сейчас он не изменил старой традиции.
— Ничего особенного, простой томик стихов. Я знаю, вы любите читать.
— Очень люблю.
— Как-то, в день Приветствия Весны вы читали замечательные стихи.
— Про мечты, — припомнила Мэл.
— Точно.
— Надо же, вы это помните, — восторженно сказала она, ведь сама совершенно позабыла об этом.
— Почитаете?
— О, прямо сейчас?
— А почему нет?
— Хм, я должна вспомнить…
— Откуда в вас такая глубина? — спросил граф, зачарованный не столько стихами, сколько ее чудесным голосом, который он мог бы слушать часами, всю жизнь слушать. И как же обидно, что дорога до госпиталя занимает всего каких-то полчаса, и как же быстро они пролетают.
— Это всё стихи.
— Нет, это вы, — ответил он, серьезно глядя на нее, так серьезно, что она смутилась. — Я буду рад снова увидеть вас вечером.