— Принц-бастард. Быть может, вам стоило бы сделать его законным наследником.
— Слухи все равно пойдут, и леди Ровенна не та женщина, которая должна быть рядом со мной в качестве королевы Арвитана. Она — дочь графа Мартона. А я поклялся на могиле своего отца, что его враги, мои враги никогда не будут править.
— Я тоже служил Кровавой королеве.
— В силу необходимости, — поправил король. — Вы благородный, честный человек, губернатор. Я вижу в вас отца, каким он мог бы быть.
— Для меня, ваше доверие — огромная честь, а ваши слова… я тоже уже давно считаю вас сыном.
— Тогда, как отец, как друг, дайте мне совет, что делать? Правильно ли я поступаю сейчас?
Губернатор долго молчал, обдумывая все, что услышал. И вдруг осознал, что сейчас находится меж двух огней, два чувства раздирают его: любовь к дочери и преданность королю. И все же он ответил:
— Вы должны подумать, прежде всего, о стране, о том, что будет лучше для государства. А я, мы все примем ваше решение, как и подобает верным и любящим подданным.
— Спасибо, мой друг. Больше всего я страшился именно вашего осуждения.
— Разве вы можете чего-то бояться? — усмехнулся губернатор.
— Бывает, — также облегченно и светло улыбнулся Его величество, на мгновение, в глазах губернатора, став всего лишь мальчишкой, слишком рано познавшим горечь и боль взрослой жизни. Иногда, глядя на короля, он задавался вопросом, а было ли у него детство? Умеет ли он искренне радоваться, смеяться, способен ли он вообще на это? Ему хотелось верить, что способен, иначе когда-нибудь отсутствие искреннего тепла в жизни короля, может сыграть с ними со всеми злую шутку.
* * *Вечером король и трое его верных друзей отправились в путь, чтобы прибыть как раз к самим родам леди Ровенны.
Когда он практически ворвался в ее покои, где повитуха, служанка и сама графиня помогали его сыну появиться на свет, короля обуяло доселе неведомое чувство, страх и благоговение перед священным таинством рождения.
Графиня вытолкала его за дверь, приказала оставаться в коридоре, и он, король, на которого не смеют даже голос повышать, безропотно исполнил приказ, оставшись стоять, прислушиваясь к крикам боли рожающей женщины. Но вот, крики прекратились, все стихло, он даже дыхание затаил, чтобы не пропустить момент, когда его ребенок широко откроет свой беззубый рот и в первый раз издаст истошный вопль, расправляя легкие. И в тот момент в нем родилось еще одно чувство — нежность, а когда графиня распахнула дверь и пригласила его зайти, когда повитуха передала уже помытого и высушенного малыша ему на руки, он взял его, как величайшую драгоценность и познал очередное, доселе неизведанное чувство — любовь и гордость. Теперь он стал отцом этого маленького, пищащего комочка.
За своей радостью король едва ли мог заметить взгляд своего друга, своей тени, который переживал все те же чувства, что и Александр. Но, в отличие от короля, он испытывал и еще одно чувство — отчаянную зависть, что не он держит своего сына на руках, что не на него с такой нежностью и любовью смотрит леди Ровенна, девушка, которую он так и не смог вытравить из своего сердца, как ни старался.
И когда первые восторги спали, когда они выпили за рождение новой жизни, за Солнечного принца, имя которому Дэйтон, за Солнечного короля, за леди Ровенну и боги знают, за что еще, когда все пьяные от радости разбрелись по своим комнатам, и уложили совершенно счастливого короля, когда подозрительный Феликс перестал на него так странно коситься, и косился уже на симпатичную служаночку, когда Андре опустошил последнюю бутыль крепленого вина, вот тогда-то он и проскользнул на второй этаж к комнатам леди Ровенны, чтобы посмотреть на своего сына, который никогда не узнает, кто его отец.
Мальчик был темноволосым, краснощеким, очень маленьким, но таким… таким… у Сороса даже слов не было, чтобы объяснить свои чувства в тот момент к этому маленькому существу. Он не мог на него насмотреться, на них обоих. Леди Ровенна спала, как ангел, подложив руки под щеку. Он подошел к ней, коснулся шелка распущенных волос, погладить не рискнул из страха разбудить, лишь только прошептал:
— Спасибо.
Он больше не мог сердиться на нее, ведь эта женщина подарила ему самую прекрасную ночь, подарила сына — самую великую драгоценность для любого мужчины. Как он мог ее ненавидеть? Нет, больше нет. Да и не виновата она. На что люди только не идут ради любви. Вот и он солгал своему королю, и будет лгать дальше, ради нее, ради себя, ради того, чтобы быть рядом с сыном, так долго, как будет возможно. И да помогут ему боги.
Глава 7
Два дня, пока король был рядом, леди Ровенна пребывала в настоящей эйфории. Она не могла насмотреться на него, на то, как осторожно он берет на руки ребенка, как сюсюкает с ним, какими глазами на него смотрит. И вдруг, неожиданно, она обнаружила, что на нее он не смотрит вовсе. Глупость, но девушка начала ревновать любимого к собственному сыну. Единственное, что утешало, что он здесь, рядом, на расстоянии вытянутой руки, такой живой и настоящий.
Графиня тоже буквально сияла от счастья, ведь ее с таким трудом реализованный план сработал. Она сама порой не верила, но он сработал. Полукровка купился, точно так же, как ее покойный муж когда-то. Что говорить, все мужики идиоты, если дело касается женского коварства, и король не стал исключением. Но сейчас было не время расслабляться. Ведь они все еще здесь, а не во дворце рядом с Его Величеством.
Женщина решила не откладывать этот вопрос на потом и выяснить дальнейшие планы короля.
— Ваше Величество, — окликнула она его, когда тот вместе с Соросом выходил из спальни леди Ровенны.
— Графиня, — остановился он в ожидании.
— Мне очень нужно поговорить с вами, — доверительно сообщила она и строго посмотрела на второго полукровку. — Желательно, наедине.
— Что ж, я не против, — отозвался король.
Они спустились вниз в гостиную, где услужливые слуги уже приготовили поднос с чаем.
— Вы не против совместного чаепития? — спросила графиня, присаживаясь в кресло.
— Я бы предпочел перейти сразу к делу.
— Конечно, — улыбнулась она. — Простите мне мою бестактность, но что вы дальше намерены делать с моей дочерью и внуком? Я знаю, моя дочь никогда не спросит, но ее, как и меня, чрезвычайно волнует этот вопрос.
— Я понимаю, — ответил король.
— Мы могли бы остаться здесь, и жить, как раньше, но боюсь, что этот замок не слишком годится для сына короля.
— Вас беспокоит, что я не признаю его?
— Что вы? Я совершенно уверена, что вы поступите так, как велит вам ваша совесть.
Ответом на этот намек стала весьма понимающая улыбка. А от его взгляда графиня даже вздрогнула. Ей показалось вдруг, что он знает, давно уже раскусил всю ее с таким трудом сплетенную интригу. Слишком проникновенно он на нее смотрел, проникновенно и страшно. Она тогда решила быстро свернуть разговор и уйти, надеясь, что он и вправду поступит так, как велит ему совесть, если она у него есть, конечно. А в этом графиня очень сомневалась, ведь отправил же он собственную мать на костер, что помешает ему сделать то же самое с ними?
А короля, в свою очередь, слегка удивила нервозность графини, но он списал все на собственную подавляющую ауру. Иногда это ему мешало, но чаще помогало избавляться от слишком назойливых людей. Они боялись его, даже женщины, даже леди Ровенна, или его собственная невеста, а он даже усилий к этому не прикладывал. Не то, чтобы его это беспокоило, просто в некоторые моменты жизни хотелось побыть слабым, не контролировать каждую секунду каждый свой шаг или эмоцию. Это давно уже вошло в привычку, как просматривать жалобы по вторникам или заниматься внешнеполитическими вопросами по пятницам, или гулять с Воином в лесу за городом, инкогнито, конечно, по воскресеньям. Теперь сюда добавится время для сына, для невесты. «Безрадостная перспектива» — вдруг подумалось ему. — «Безрадостная жизнь». Почему? И вроде все есть, сын, в государстве все налаживается, скоро он обручится с красивой, юной девушкой, а чего-то не хватает, какого-то стеклышка в цветном ветровом окне, и всю картину портит отсутствие маленькой, почти незаметной стекляшки. А ему кажется, что именно эта стекляшка и должна составлять всю его жизнь. Глупая мысль. Правильная и глупая, и он совершенно не представлял, что с ней делать.
— Алекс, вот ты где, — Феликс нашел его все в той же гостиной, все в той же позе, углубленного в изучение какой-то книги. — Ты решил почитать?
— Да нет, — ответил он, захлопнув старый томик. — Я думал, как поступить.
— С девушкой?
— И с ее матерью.
— Только не говори мне, что и мамаша поедет с нами, — притворно испугался Феликс, как всегда переводя серьезную тему в шутку.
— Только не говори мне, что и мамаша поедет с нами, — притворно испугался Феликс, как всегда переводя серьезную тему в шутку.
— Я сам не слишком желаю видеть ее поблизости, но боюсь, Ровенна не поедет без нее.
— Ты спрашивал?
— А разве это так необходимо? Я и до этого видел, что мать полностью контролирует жизнь дочери.
— Да уж. И как тебя угораздило?
— Ты меня спрашиваешь? — удивился король. — Вообще-то именно вы должны были обеспечивать мою безопасность.
— Что? — в свою очередь встрепенулся Феликс. — Спасать тебя от жаждущих тебя девиц и их ушлых мамаш? Может, мне еще и под дверью твоей охрану поставить? Кажется, это у Тарнасского принца охрана у комнат стоит. Ты как у него хочешь?
— Она стоит там, чтобы не выпускать его, чтоб не начудил чего ночью. Кажись, принц не воздержан в выпивке, вот и ищет приключений по ночам, — проговорил вернувшийся с улицы Андре. — Эх, я б с ним выпил. Говорят, он даже гномьего посла как-то перепил. Кстати, я доктора привез.
— Я провожу, — возник практически из ниоткуда Сорос. Король с Феликсом даже удивились, что умудрились не заметить его раньше. Александр меньше, а вот Феликс в очередной раз заметил странную привязанность приятеля к леди Элиран. Неестественную привязанность.
— Так что ты решишь с ней делать?
— Отвезу в Эссир и признаю ребенка.
— А после?
— Время покажет, — пожал плечами Его Величество. Ему самому не нравилась эта мысль — поселить бывшую любовницу в замке, почти на глазах будущей жены, вряд ли она обрадуется, узнав об этом. Да и губернатор… Вот только пока он с мальчиком расставаться был не готов. Это ведь его сын, единственная семья, которая у него есть, как он может от этого отказаться? Ведь даже королям иногда бывает одиноко, а ему было одиноко даже в толпе.
* * *Переезд оказался для леди Ровенны настоящим испытанием, особенно, когда ее ожидания жестоко обманули, сообщив, что вместо короля с ней поедет Сорос, сопровождающий ее повсюду. Иногда она ловила на себе его странный, задумчивый взгляд, и он очень пугал ее, прямо до дрожи, до мурашек. Она решила для себя, что будет держаться от него подальше, правда не представляла, как это сделать в маленькой, тесной карете.
«Уж лучше бы со мной поехала мать» — украдкой вздыхала девушка, притворяясь, что ее очень интересует унылый вид полей и голых деревьев из окна. — «Пусть она и бывает ужасно раздражающей, но хотя бы не следит за каждым ее движением, словно она вот-вот рассыплется».
Впрочем, когда они въехали в столицу, достигли центральной улицы, ведущей к стенам дворца, Ровенна всерьез заинтересовалась открывшейся картиной. Ей до странности казалась знакомой дорога, пейзаж, эти дома, особняки. Кучер даже остановился у одного из них, когда что-то случилось на дороге.
— Это лицейский дом, — мягко проговорил Сорос. — А напротив…
— Дом мадам Картуж, — выдохнула леди Ровенна, рассматривая во всех подробностях величественное здание. Она могла бы поклясться, что видела уже это место, и даже знала, что там внутри висят синие гобелены со сценами охоты харашши, что на втором этаже есть замечательная комната с видом на дворец. Вот только откуда, откуда она все это знает?
— Да, вы правы, миледи. Здесь живет самая известная мадам Арвитана.
«Сводня» — вдруг поняла она и чопорно спросила:
— Разве можно уважать таких женщин?
— Уважения достоин любой, независимо от рода его деятельности, если только он не преступник с черной душой, — невозмутимо ответил Сорос. «Странный полукровка» — снова подумала она, взглянув на него. — «Странно притягательный и пугающий одновременно».
Еще более странным было то, что она непозволительно часто думала о нем, чаще, чем ей хотелось бы. Казалось, они были знакомы в какой-то иной жизни. Ее задевало и волновало то, как иногда он на нее смотрел, в большей мере из-за того, что она никак не могла понять природу этих взглядов. Феликс и Андре казались очень дружелюбными и смотрели на нее почтительно и без всяких скрытых эмоций, но не Сорос. Он был другой…
Во дворце никаких подозрительных видений не возникало, возникало желание все здесь изучить, исследовать, так сказать, свои будущие владения. Подумать только, теперь ей будет принадлежать все, все это, целая страна, но главное, ее король, ее любимый будет рядом.
Отведенные им с сыном комнаты были роскошны, как и все во дворце. Огромная кровать с балдахином, гардеробная, в которой было немного одежды, но Сорос пообещал прислать к леди портного и модистку, все, что она захочет. Тут же леди осмотрел королевский доктор, счел ее состояние не достаточно удовлетворительным и повелел уложить леди в кровать на ближайшие дни. А вот малыш буквально сиял здоровьем. Король навещал его каждый день, как и Сорос, этот странный Сорос, который снился леди Ровенне ночами в очень ярких, эротических снах, от которых горели щеки, и все в душе переворачивалось.
Единственное, что мучило, не давало покоя все это время — это холодность его величества, его отстраненность. Он смотрел на нее, но словно не видел. Это обижало и заставляло недоуменно провожать короля взглядом. Почему? Почему он так неприветлив с ней? Чем она могла так перед ним провиниться?
Ответ пришел от ее личной служанки, юной и непосредственной Розы, которая со всей своей юностью и пылкостью поведала леди Ровенне о прекрасной невесте короля, живущей этажом выше. Это стало громом среди ясного неба, настоящим ударом, от которого леди едва не задохнулась. Все внутри нее кипело и горело огнем гнева и ярости. Она хотела увидеть ее, посмотреть на счастливую соперницу, сейчас, немедленно высказать все ей и королю, который посмел выбрать это ничтожество, а не ее, женщину, подарившую ему сына. Как такое вообще возможно?
Со своим негодованием она бросилась к матери, ища поддержки и сочувствия, а получила лишь пощечину и громкий окрик:
— Успокойся!
От несправедливой обиды слезы брызнули из глаз девушки, особенно неприятно было то, что графиня посмела ее ударить на глазах служанки. И теперь, она не сомневалась, юная Роза разнесет по всему дворцу сплетни об увиденном.
— Возьми себя в руки, идиотка! — кипела графиня, но хотя бы ей хватило такта спровадить посторонних за дверь.
— Матушка… он женится.
— А ты верила, что он женится на тебе? — зло рассмеялась женщина.
— Но вы же сами говорили…
— Что я говорила? Мы и так получили больше, чем могли бы мечтать. Мы во дворце, король выделит весьма приличное содержание, со временем найдем тебе приличного мужа, и если ты не дура, то сделаешь все, чтобы король оставался доволен тобой. Изображай хорошую мать и не вякай.
— Как вы можете? — отшатнулась девушка.
— А что ты хотела? Какую чушь ты себе напридумывала? Король никогда не женится на дочери бывшего врага, тем более, на дочери графа Мартона.
— Почему?
— Потому, что твой придурок папаша непосредственно участвовал в заговоре против старого короля, потому, что он не раз и не два пытался убить полукровку, когда тот был ребенком. Потому, что твой отец был порядочной мразью, а ты его дочь. Но если и этого тебе мало, то я еще кое-что тебе скажу… мальчишка, которого ты родила…
В дверь неожиданно постучали, и графиня не успела рассказать дочери опасную правду. Она мгновенно опомнилась и пожалела, что так забылась. Пожалела, что вообще начала этот разговор. Ее дочь очень невоздержанна, да и леди Генриэтта постаралась, воспитывая в ней это никому не нужное чувство справедливости. Разве благородство когда-нибудь кого-нибудь могло накормить? Глупости все это, глупости. Прихоть не знающих, что такое голод, господ. А бедняк тут же забывает о гордости и чувстве собственного достоинства, как только начинает бурчать в животе. Глупая дочь не знала такой жизни, а графиня искупалась в ней сполна и научилась понимать, когда необходимо остановиться. Для нее и того, что они сейчас имели и еще могли поиметь, было достаточно. Для нее — да, но не для ее бестолковой дочери. Боги, что за серую мышь она родила?
* * *После злых, жестоких слов матери, леди Ровенна поутихла, но природное упрямство не дало ей полностью успокоиться. Она должна была что-то сделать, увидеть ту, которая так жестоко украла у нее любимого, разрушила все ее фантазии, растоптала их. Поэтому она надела самое лучшее платье, которое могла сшить столичная модистка, и практически выпытала у служанки, как попасть в крыло, занимаемое гадиной, которую она заранее возненавидела всем сердцем.
Ровенна достаточно изучила дворец за эти дни, поэтому предпочла обойтись без сопровождающих. Легко поднялась по пустой лестнице наверх, обошла пару коридоров, в которых могла встретить стражу или слуг и оказалась в крыле будущей королевы. К ее удивлению, она оказалась там не одна.