«Я считаю, что лишь некоторые обладают храбростью и осмотрительностью. Но дерзостью, лихостью, неустрашимостью без осмотрительности – очень многие: мужчины, женщины, дети и животные», – говорит Платон[37].
Боевые действия предполагают выдержку. Нескончаемыми кажутся часы, когда в ходе боев не поступает никаких донесений, обстановка остается неясной, или же противник наносит неожиданный ответный удар. Но Хубе не предоставляет своим младшим командирам возможность осуществлять первоначальный план по своему собственному усмотрению. Он ожидает исхода боя, когда русские танки атакуют с фланга его танковые подразделения, наступающие в первом эшелоне. Иногда он ждет этого, сидя и подремывая в полуденную жару и даже засыпая глубоким сном. А мимо него следуют колонны. Способность спать у всех на глазах является для остальных показателем доверия. «Старик спит», – передается из уст в уста. (Солдаты называли Хубе Человек – и это имело особое значение. – Ред.) Но если его разбудить донесением, то он, не смущаясь ни секунды, начинает разговор о прошедшей обстановке.
Итог сегодняшнего дня. Имея перед собой превосходящие силы противника (автор ошибается – советские войска перед фронтом мощной 6-й немецкой армии уступали немцам как в численности, так и в технике. – Ред.), дивизия продвинулась вперед на 50 километров. Как часто бывает, мысленно размышляешь над вопросом: каким образом удается добиться таких успехов против превосходящего противника? Наши танки, несомненно, обладают более эффективными оптическими приборами, прежде всего прицелами, у противника отсутствует (была недостаточной. – Ред.) радиосвязь между танками, и этим объясняются проблемы их управления. Однако размышления возвращаются всего-навсего потому, что Квинтон, как командир французских диверсионных отрядов, почерпнул во время сражений на истощение[38] Первой мировой войны: «Основными техническими средствами являются храбрецы». Связь отваги с интеллектом, умственными способностями, которые могут раскрыться при свободе принятия решения. (Очень скоро для немцев наступит момент истины – в страшных уличных боях в Сталинграде, а затем в катастрофе зимы 1942/43 г., где наглядно проявились черты мирного русского человека, когда его доводят до последней черты, – немцы и их последователи до сих пор анализируют то, что произошло, но понять до конца не могут. – Ред.)
8 августа
Мы овладели цепью высот перед Доном.
Ехал в танке во время наступления. Танковая дуэль с Т-34. Противник, выдав себя вспышкой при выстреле из пушки, находился в тени зарослей на опушке смешанного леса. Обмен бронебойными снарядами. Наконец, над Т-34 появился столб дыма, стрельба из этого танка прекратилась. Я во время перестрелки лежу на днище танка: общая судьба в счастье и в горести.
Когда заходит солнце, мы, уже не встречая сопротивления, продвигаемся вперед с удвоенной энергией, чтобы до наступления темноты достичь господствующей высоты. Однотонные поля и цепи пологих холмов в степи внезапно переходят в возвышенности с глубокими долинами и котловинами, похожими на овраги, склоны покрыты свежей зеленью дубового леса. В глубине леса находился хутор с лугами для скотины.
И наконец, мы у Дона! Здесь я должен его снова назвать рекой, а не потоком. Реку сужает берег, у нее бурный напор. На нашей стороне – крутой спуск к воде, на той стороне – голая равнина степи, без деревьев, до самого горизонта. Перед нами далеко на том берегу находится Калач с вокзалом и небольшими фабриками; а так привычная картина небольших домов: чрезвычайно примитивные дощатые хибары. Мы давно миновали симпатичные мазанки, выкрашенные светлой краской.
На восточном берегу видны автомобили, отъезжали грузовики. Они поспешно удалялись от берега. И отдельные русские танки отходили от берега Дона, покидая свои окопы. Это хорошо видно с господствующих высот с нашего берега. Экипажи танков не могут не поддаться соблазну. Начинается беспрестанная стрельба, над рекой тянутся следы трассирующих пуль. Но они не долетают, а снаряды не попадают в отъезжавшие автомобили, которые вскоре находятся вне зоны досягаемости. Возможно, это продолжалось полчаса, при этом не была поражена ни одна цель. Тут из тыла поступает раздраженный приказ: «Немедленно прекратить безобразие». Тем временем выдвинутый вперед артиллерийский наблюдатель, рядом с которым я сидел на броне танка, обнаружил важную цель вниз по течению реки, и туда был направлен огонь батареи, расположенной на обратной стороне высоты. Большой паром пересекает в темноте ярко-голубую гладь реки. Наверное, он едва отчалил.
Когда я смотрю на него в бинокль, прямо рядом с паромом поднимается первый высокий фонтан воды. Но паром доходит неповрежденным до восточного берега. Видны солдаты, оставившие на пароме автомобили и танки, спасающиеся бегством по белому песку. Вверх по течению реки, севернее, сразу после первого идет второй паром, который садится на мель посередине Дона. Здесь паром атакуют пикирующие бомбардировщики, и на нем после сильного взрыва вспыхивает пламя. Но по-видимому, все люди успели покинуть этот паром.
Перед нами внизу располагается почти наведенный до конца новый понтонный мост. Начиная с востока он доходит почти до нашего берега, обрываясь еще в воде. По нему уже двигаются наши танки и саперы, однако в последний момент противнику удается под покровом наступающей темноты поджечь мост. Огонь стремительно распространяется, вскоре над ночной рекой стоит только огненная завеса, которая отражается в воде красным светом. Теперь и в Калаче вспыхивает пламя, вероятно, в результате точного огня нашей артиллерии. Очаги пожара на темной равнине издалека напоминают горящие кустарники. На занятом нами берегу на обрывах вдоль реки то тут, то там в ходе боя воспламеняется сухой вереск. Пожары распространяются по кругу в виде огненных колец. Кажется, что они висят между небом и землей и их рубежи исчезают в ночи.
Когда мы под звездным небом возвращаемся в свое расположение, царит веселое, радостное настроение. С боевых машин раздаются облегченные вздохи, остроты, даже песни. Экипажи вылезли наружу и, испытывая только радостные чувства, вдыхают свежий ночной воздух, ощущают безопасность, успех. И наконец, большой Дон, до которого мы добрались, где отражается луна и чей вид уже освежает, как купание после нескольких недель пребывания в пыли и сухости.
Через час на возвышенности за гребнем высоты мы занимаем позиции, предписанные нам, и оборудуем их для ведения круговой обороны. Согласно приказу, каждый солдат должен незамедлительно, невзирая на глубокую темноту, вырыть одиночный окоп. Люди устали и проклинают излишества приказа. И все же они исполняют его. На следующее утро на рассвете эти позиции подвергнутся мощным ударам авиации противника. Самолеты пойдут волна за волной, на нас обрушатся бомбы, огонь из авиапушек и пулеметов.
Через час, когда налеты стихли, а в небе снова проносились немецкие истребители, я подсаживаюсь к лейтенанту К. в автомобиль повышенной проходимости. На планшете мы пьем кофе. Солнце, согревая, все выше встает над горизонтом, кругом стало тихо и спокойно. И тут в воздухе раздается взрыв. Мы пригибаемся к сиденьям, мимо нас с гулом пролетает большой осколок. Раздаются вопли, причитания и стоны, все трясется. Артиллерийский снаряд попал в танкистов, завтракавших на земле рядом со своим танком. Трое убиты, остальные двое стонут от боли и корчатся на земле. Ожидается продолжение обстрела, но по-прежнему тихо, как до разрыва снаряда. Случайное попадание снаряда, выпущенного из ствола русского орудия, которое выстрелило с той стороны Дона; артиллеристы не видели нас, но снаряд по навесной траектории перелетел через холм. Такие жертвы, которые понесло находящееся на отдыхе подразделение, кажутся особенно бессмысленными. Они сеют ужас и скорбь.
12 августа
Когда 7 августа наши головные танки приближались к высотам Дона, навстречу им ехал один автомобиль. Наши солдаты могли видеть, как русские пехотинцы выпрыгнули из своих окопов, быстро подошли к дороге и жестами оповестили свой автомобиль о невозможности продолжения пути. Но один из сидевших в машине встал и не согласился с ними, махнув рукой. Через несколько минут советская машина остановилась перед первым нашим танком. Два офицера, которые сидели за водителем, вскочили со своих мест. Один из них поднес пистолет к виску и застрелился. Это был комиссар. Другой, полковник, медленно и сконфуженно поднял руки и сдался. Его немедленно отправили за линию фронта к офицеру, производящему допросы и находящемуся рядом с командирской машиной Хубе. Пленный попросил воды, и один солдат подал ему полевой термос. Мы окружили незнакомца и были изумлены, узнав в нем офицера старой выучки. Что бы ни понималось под этим, полковник отличался от типичного советского командира. Его поведение было уверенным, степенным, о чем свидетельствовало то, как он отдал честь генералу. Добротно сшитая форма, холеные руки, высокий рост, голова «западного типа» с четким профилем, большие серо-голубые глаза, взгляд, в котором читались стыд и растерянность в связи с таким бесславным концом воинской службы. Только беспокойные движения рук выдавали то, что происходило в душе этого человека.
По показаниям полковника, он являлся начальником военного училища. Училище состоит из трех батальонов, два из которых вдруг были брошены на Сталинградский фронт, тогда как третий был предоставлен в распоряжение штаба армии – «так как там требовалось надежное подразделение». Полковник не был осведомлен об общей обстановке, не знал, что немцы снова будут наступать, и разыскивал оба батальона, которые располагали недостаточным вооружением и частично были безоружны. Был ли он офицером еще до 1917 г.? Да, с 1913 г., штабс-капитан по окончании Первой мировой войны. Кем он считал Сталина? «Сталин – великий человек» (это был ответ достойного, честного человека, и я воспринимал этот поставленный русскому офицеру вопрос как бестактный и неподобающий).
Это произошло вчера. Сегодня в первой половине дня пленного более тщательно допрашивал офицер командования армии. Оба сидели, куря сигареты, многие часы в стороне в тени кустарника. Следователь, родом из прибалтийской семьи, сам воевал в русской армии при царе в годы Первой мировой войны и покинул Россию лишь в 1917 г. Он должен был в лице бывшего соотечественника вспоминать об общем прошлом. Полковник переживал шок пленения, но, отказавшись от предоставления информации секретного характера, кое-что все же рассказал.
Когда этот полковник несколько дней назад явился к командующему армией и выразил жалобу в отношении бессмысленного использования курсантов своего училища в боевой части полного состава, отсутствия вооружения и недостаточного питания, генерал гаркнул на него и выставил из кабинета. «Мне было неловко, так как даже мой водитель заметил, что генерал был пьян». Полковник И. не был строевым офицером, а служил на различных должностях в военных учебных заведениях. Несмотря на резкость черт лица, в его мимике обнаруживалось нечто мягкое, а в его взвешенном и задумчивом взгляде узнавался скорее ученый, чем человек, принимающий решение. «Я намеревался вести свою собственную жизнь в окружающем меня обществе, сохранять внутренний мир, в котором душа может быть свободной и независимой. После смерти своей жены я женился во второй раз. Мои дети, моя молодая супруга и свободное время, которое я провел, охотясь на просторах области, – это мое богатство». Полковник достал фотографию своей красивой молодой жены. Овальное лицо с темными, серьезными глазами было обрамлено черными, расчесанными на прямой пробор и собранными в пучок волосами. «Затем состоялся процесс против маршала Тухачевского[39] и офицеров. Был ликвидирован мой командующий военным округом в Азии. В мою служебную характеристику внесли отметку «политически неблагонадежен». Мотивировка: обычно я ходил на охоту с врагами народа. Но представьте себе, что я отклонил бы приглашение своего начальника пойти с ним на охоту».
Полковник считает, что пришлось дорого заплатить за устранение большинства командиров высшего командного состава в ходе следствия по делу
Тухачевского. Чтобы вновь пробудить энтузиазм оскорбленного офицерского корпуса, была проявлена забота о наследии полководцев, и в их честь были учреждены государственные награды. В связи с этим показательным является учреждение орденов Кутузова, Суворова и Александра Невского (с 29 июля 1942 г. – Ред.), который победил лифляндских[40] рыцарей на Чудском озере (в 1242 г., а также шведов на Неве в 1240 г. – Ред.), был великим князем и почитается в Русской православной церкви как святой.
Город, в котором располагался гарнизон полковника, попадает в зону ответственности продвигающихся немецких войск. Так, в конце допроса он задает вопрос: возможно ли, если наши войска вступят туда, известить его жену о бесславной судьбе, постигшей его? «Но сообщите ей об этом деликатно!»
Об этих подробностях мне поведал следователь, производивший допрос.
15 августа
16-я танковая дивизия была переброшена на север к еще занятой русскими части территории в излучине Дона, чтобы снова в качестве главного тарана XIV танкового корпуса и во взаимодействии с подтягивающимися пехотными частями прорвать фронт, выйти и здесь к Дону, а затем – как это уже произошло под Калачом – передать этот рубеж в распоряжение пехотной дивизии.
К вечеру мы вновь, минуя высокогорную местность, приближаемся к реке. Плоская возвышенность. Но на ней вдруг возникает полукруг белых меловых обрывов. Мы двигаемся по впадине между обрывами, как через кратер вулкана.
Я сел в БДМ[41] артиллерийского наблюдателя. Отдан приказ о наступлении к Дону и переправе через него, и его следует осуществить с исключительной энергией и с максимальным ускорением в связи с уже наступающими сумерками.
С ходу происходит развертывание сил и средств соединения в боевой порядок для ведения наступления. Вначале это происходит так, как может быть только при неразберихе, как будто подразделения намереваются опередить друг друга. Остается на месте лишь тот, кто не принимает участия в атаке. Воздух наполнен шумом и лязгом гусениц техники, ревом двигателей. Над землей снова стеной стоит пыль; как гнетущая стена, затемняющая все, она вызывает кашель и не дает дышать. Позади нас светит солнце, на дороге его лучи преломляются, и сияние приобретает чудесный фиолетовый цвет. В пыли передо мной, как в клубах дыма, промелькнула тень нашего самолета. Потом мы вновь погружаемся в толщу пыли.
В дымке перемешивается запах гари. Ненадолго открывается горизонт. Пожар перекинулся на перезрелое, сухое поле ржи, и оно, потрескивая, догорает. Бегущая огненная полоса оставляет за собой пустыню. Наш бросок вперед подходит к концу. Двигаемся по долине притока Дона (видимо, река Лиска. – Ред.). Наш бронетранспортер, где рядом с лейтенантом стою и я, отклоняется влево от наступательного клина. Снова начинает просматриваться местность. Вечером мы встречаем в последний момент четырех солдат, которые тяжело идут перед нами вниз по склону к Дону. Лейтенант на всем ходу направляется к ним и кричит с выставленным вперед пистолетом «Руки вверх!», те разбегаются врассыпную, и БДМ резко останавливается. Солдаты неподвижно смотрят на броневик, растерянно отбрасывают винтовки и поднимают руки. Им тем же движением рук сигнализировали, чтобы они шли назад, они несколько медлят, а затем с поднятыми вверх руками медленно идут вверх от реки по дороге, с которой они только что спускались вниз. Мы приближаемся к реке. За нами следовали друг за другом тягачи с орудиями. Среди редких кустов, которые едва ли обеспечивают прикрытие, они двигаются на позицию. Видимость неясная, в сумерках противоположный берег реки размыт, наступает ночь. С правого фланга и до берега продвигаются вперед танки и пехота на бронетранспортерах. Первые стремительно атакуют переправу. Это прочная конструкция, только ее средняя часть, подъемный мост, обеспечивающий движение судов, состоит из дерева. Речь идет о минутах. Но в последний момент из средней части переправы стремительно вырывается пламя – русские успевают ее подорвать.
Внезапная атака не удалась, мы должны довольствоваться захватом западного берега реки. Еще долгое время проносятся по настильным траекториям над рекой трассирующие пули и снаряды, выпущенные из пулеметов и пушек, а затем после рикошетов взмывают в разных местах круто вверх в ночное небо.
16 августа
Наше головное подразделение не может удержаться у Дона. Слишком много пехоты и танков противника находилось еще на холмах в этой стороне, они скрытно располагались в лесах и укрытиях. Только в вечерние часы, когда было осуществлено развертывание артиллерии и 88-мм зенитные оружия выехали на позиции для стрельбы прямой наводкой, удалось во второй раз и на широком фронте занять западный берег.
В обед нахожусь у командира танкового батальона. Мы располагались в верхней точке высоты, которая опускается к Дону на широком участке. На правом фланге опушка дубового леса. По ее склону спускался солдат из подразделения связи, за спиной несущая стойка с тяжелым грузом кабеля, который он должен разматывать на ходу. Тут, в пятидесяти шагах от нас, справа от кустарника выскакивают на него две фигуры с выставленными вперед винтовками и примкнутыми штыками. Связист, который обеспечивает связь, не вооружен. Наш унтер-офицер быстро бросился туда и нажал на спусковой крючок пистолета, пытаясь застрелить одного из русских, который стоял ближе всех. Однако выстрела не происходит. Осечка? Оружие не заряжено? Русский бросается на нового противника. Унтер-офицер хватается за штык, отламывает его. Выбежал молодой офицер. Прежде чем русский, который уже вскинул винтовку, смог выстрелить, она выскальзывает из его рук. Пистолет офицера направлен ему в лоб, и он медленно отходит назад. Другой русский использует доли секунды и исчезает в лесу так же быстро, как и появился.