Анна. Ты что, паучиха, что ли?
Матрена Даниловна. Хуже. Я баба. Причем с большим жизненным опытом. Чего и тебе, Аннушка, желаю.
Анна. Неужели ты еще не поняла, что жизненный опыт любви только помеха. Каждая твоя встреча начинается с пустого места, растет, как младенец в колыбели, и потом принимается тебя душить. И ты тянешься к возлюбленному, а он ускользает к другой, потому что она моложе тебя, слаще и глупее. Скажи, на что женщине ум?
Матрена Даниловна. Он дан нам в наказание. И тому примеров я могу привести множество. Покойная Клеопатра через своих мужиков смерть от гадюки приняла. Большого ума была женщина! Не нам чета.
Анна. А ты не сравнивай. В любви каждая из нас Клеопатра. Мужики одинаковы. Мы для них – легион, а для нас каждый из них – царь и господин.
Матрена Даниловна. И раб при этом. Потому что если его в рабстве не держать, он радости от любви не получит. Радость для раба – обладать королевой.
Анна. А потом отметить ей с молоденькой служанкой. Знаешь, Матрена, я тут подумала, что княжнам изменяют с герцогинями, герцогиням изменяют с девками-чернавками.
Матрена Даниловна. И как тебе этот Гаврила?
Анна. Уступаю его тебе, моя славная наперсница.
Матрена Даниловна. А Прелесту нам с тобой не жалко?
Анна. Ты не поняла меня, Матрена. Я вижу в этой девушке воплощение всего лучшего, что таилось во мне десять лет назад.
Матрена Даниловна. Пятнадцать.
Анна. Пять лет назад! Никому не позволю Прелесту обидеть! Ни один волосок не упадет с ее головки. И я сделаю все, чтобы она получила своего Гаврилу. Гаврила должен быть счастлив, судьба русской поэзии висит на волоске.
Матрена Даниловна. А чего ты мне насоветовала?
Анна. Я тебе насоветовала подарить поэту клочок счастья. Тело такой женщины, как ты, должно быть телом музы. А у поэта может быть несколько муз.
Матрена Даниловна. А не может так статься, что ты в его лице мстишь всем мужчинам и в первую очередь обидевшему тебя?
Анна. Матрена, не старайся показаться умнее себя самой. Это опасно.
Матрена Даниловна. Значит, твоего интереса в нем нет?
Анна. Нет и не будет. Меня интересует только поэзия. Слова «ямб» и «хорей» заставляют меня пускать слюни. Но бог не дал мне настоящего дара. А ему, Гаврюше, дал! Милый ты мой мальчик, талантливый ты мой. (Кружится в танце.)
Матрена Даниловна. Нет, пожалуй, не стоит мне соблазнять этого солдатика. Поэзия поэзией, а постель постелью. Может быть, утешится моя девочка?
Анна. А Христину я так понимаю, так понимаю! Нет мужчины, который бы превзошел красотой и верностью обычного коня. Слышала, как он сказал: «Я царь – я раб! Я червь – я Бог!» Столетия пройдут, наши имена забудутся, а на углах улиц, на площадях русские люди будут эти чеканные строки повторять.
Саша выглядывает из столовой.
Саша. Куда вы пропали! Сейчас уже сладкое подавать будут.
Анна. Спасибо, мой мальчик. (Обнимает его за плечи, на ходу поворачивается к Матрене Даниловне.) Присмотрись к этому мальчику. Он далеко пойдет.
Матрена Даниловна. Чего мне смотреть, Анюта, мое дело свечу держать, а уж амурными ласками пускай ваше молодое поколение занимается.
Они уходят, а из-за занавески появляется Фентифлюшин. Фентифлюшин подкрадывается к двери в столовую и машет рукой. Из залы появляется Гремыхин.
Гремыхин. Ну и что? Нашел проект, чтобы нам разбогатеть?
Фентифлюшин. Сначала он сказал, что нам надо жениться.
Гремыхин. Правильно. Хорошо сказал. А ты чего ответил?
Фентифлюшин. Я спросил, врет он или деньги нам заплатит?
Гремыхин. А он что?
Фентифлюшин. А он меня чуть не убил. С помощью своего друга Гаврилы Державина. Который по Прелесте исстрадался.
Гремыхин. Опасный человек!
Фентифлюшин. Он ему проект подсказал, что нужно всех женихов на дуэлях перебить, а самому остаться.
Гремыхин. А ты чего?
Фентифлюшин. А я ему говорю: «Стой!»
Гремыхин. А он?
Фентифлюшин. А он как закричит: «Я царь – а ты раб!» Представляешь, это он мне, наследному маркизу неаполитанскому? Он, видите ли, царь, а я для него раб!
Гремыхин. Позор! Такого солдата батогами надо! Ты мне его завези на конюшню, а я прикажу его батогами!
Фентифлюшин. Серый ты человек, а того не понимаешь, что у нас с тобой теперь один путь – жениться на сестрах Ворчалкиных, прежде чем Державин нас с тобой перебьет и сам женится.
Гремыхин. Эх, давно я об этом подумывал, да медленно. А ты теперь меня как бы под зад коленкой подтолкнул. Мне без их приданого дальше жить нелегко.
Фентифлюшин. Бон, екселлант, что ты мне в этом признался, сосед. Я без их приданого вообще по миру пойду.
Гремыхин. Где Некопейкин?
Фентифлюшин заглядывает в столовую и вытаскивает в гостиную Некопейкина. На этот раз он с куском торта в руке и измазан кремом.
Фентифлюшин. Мы обдумали твое предложение и решили – копейка с рубля приданого будет твоей.
Некопейкин. И все такие щедрые. С ума можно сойти. А если у меня подходящего проекта нет?
Фентифлюшин. Придумаешь, апре муа а ля луж. То есть после меня как бы лужа. Нам надо сделать так, чтобы госпожа Ворчалкина своих дочек за нас в одночасье отдала.
Некопейкин. Не отдаст. Народ вы несолидный, а приданое немалое.
Гремыхин. Вот и думай. Если с проектом выйдет, быть тебе тоже небедным.
Некопейкин. Ты чудак-человек, неужели не понимаешь, что Ворчалкина вам дочек не отдаст, даже если небо на землю упадет!
Гремыхин. А ты небо на землю не роняй, это лишнее. Много народу подавит.
Фентифлюшин. Подумай о своей спокойной старости.
Некопейкин. А если откажусь?
Гремыхин. Не советую, кончишь дни у меня на конюшне. Мои люди тебя из-под земли выкопают.
Фентифлюшин. Делай, как велят.
Они уходят в столовую, а Некопейкин начинает расхаживать по гостиной и думать, потом кричит.
Некопейкин. Саша! Сашок! Иди сюда, дело есть!
Саша. Ты вызывал меня, дух изгнанья?
Некопейкин. Не болтай чепухи! Нам с тобой нужен проект. Как жениться на сестрах Ворчалкиных.
Саша. Так мы же его придумали! Державин вот-вот шпагой проколет всех соперников.
Некопейкин. А соперники нам вдвое больше отстегнут.
Саша. Дай-ка я попробую угадать, кто же с тобой говорил! Неужто это Гремыхин и один неаполитанский маркиз?
Некопейкин. Так ты же знал!
Саша. Нет, это у меня такая метода преступления раскрывать. Называется дедукция. Тебе такого слова вовек не выучить.
Некопейкин. А я и не стремлюсь.
Саша. Значит, что мы имеем? Мы имеем двух дураков помещиков, которые, конечно, не лучшие женихи, но и не чета нашему Державину – все же знать волостная.
Некопейкин. И оба в разорении, так что за деньги готовы душу продать. Невест с приданым – раз-два и обчелся. Ворчалкины – лучшая добыча, да их мамаша не спешит с дочками расстаться. Ждет достойных женихов.
Саша. Правильно, мой друг. Значит, единственный выход для наших женихов – поторопить Ворчалкину.
Некопейкин. Как так поторопить?
Саша. Госпожа Ворчалкина должна сообразить, что ей нужно срочно отделаться от дочерей. Иначе случится неприятность.
Некопейкин. Что же может произойти? Неужели землетрясение?
Саша. Вот ты изобретатель, надежда науки российской, собственный Невтон и Платон. Придумай такую катастрофу.
Некопейкин. Что ж, задача достойная меня!
Они уходят. Появляются Дремов и Ворчалкина.
Дремов. Но будь справедлива! Ведь ты же бесприданницей была, твой покойный бригадир тебя за прекрасные глаза взял.
Ворчалкина. А разве я ему плохой женой была? Разве я ему хозяйство не поставила, доходы не преумножила, пока он германцев бил, разве я ему красавиц не вырастила?
Дремов. А раз так, не стой на пути их счастья.
Ворчалкина. Счастье, мой друг, понятие относительное. Я когда за одноглазого бригадира замуж шла, все подушки искусала. И ты знаешь почему. Из-за тебя, дурачина!
Дремов. А что я мог сделать?
Ворчалкина. Я думала, руки на себя наложу. Я мечтала знаешь о чем? Чтобы ты прискакал на вороном коне, увез меня в лес и сделал со мной, что пожелаешь… Как мне плохо было! Я ж тебе больше двадцати лет об этом не говорила. У нас все мирно, все как у людей.
Дремов. Вот видишь!
Ворчалкина. Ничего не вижу. И видеть не желаю. И знаешь, почему я дочкам свою судьбу желаю? Потому что когда я пообвыкла да смирилась, стала домашней животиной, то поняла: ничего бабе не нужно, как выйти замуж за богача, жить в большой усадьбе, растить детей и кушать вкусные яства. Я – лентяйка.
Дремов. А ведь ты картинки рисовала, мы с тобой ходили звезды считать, созвездия угадывать.
Ворчалкина. Ты, мой возлюбленный дурак, не понимал, что и картинки эти, и созвездия были моими тебе подарками.
Дремов. Мы могли быть счастливы.
Ворчалкина. И я бы всю жизнь лямку тянула, в бедной избе жила. Одно слово, что господский дом, а в земле на три венца. Да и мясо только по воскресеньям – сплошной пост. И дети наши пошли бы в солдаты, как твой племянник Гаврила. Но бог миловал, избавил от жизни с любимым мужчиной. Избавил!
Дремов. Ты решила оставить Прелесту в расстроенных чувствах?
Ворчалкина. Чтобы потом она воспряла и забыла о солдатике, от которого никакой пользы, только вирши и драки на шпагах.
Дремов. И кого же ты ей в женихи прочишь?
Ворчалкина. Посмотрим, поглядим…
Дремов. Болтуна Фентифлюшина? Пропойцу Гремыхина?
Ворчалкина. Нет, им-то мои дочки не достанутся. Я дождусь настоящих вельмож. Спешки нет, девки мои еще молодые. Найдутся, прибегут. Сначала Христину охомутаем, потом за Прелесту возьмемся.
Дремов. Акулина, я тебя нашей бывшей любовью заклинаю!
Ворчалкина. Тоже мне, ворожея выискалась! Не хочу, чтобы из-за любви моя дочь всю жизнь в бедности прозябала. Или ты думаешь, они приданое с тобой за компанию проедать будут?
Анна выглядывает из столовой. Она слушает разговор. Она вообще мастер слушать чужие разговоры.
Анна. Простите, конечно, что я вмешиваюсь, но мне кажется, что молодой человек, о котором идет речь, имеет возможности достичь в будущем значительных успехов в карьере и особенно в стихотворчестве.
Ворчалкина. Ну вот, советчица явилась! Если такая прозорливая, вы бы, мадам, сами и выходили за Гаврилу замуж! Или тоже ищете себе мужа побогаче?
Анна. Какая это пошлость, госпожа Ворчалкина! Мой муж, скончавшись, оставил мне значительное состояние, которое позволяет мне не думать о новом замужестве.
Ворчалкина. Утешайте себя, утешайте!
Анна. Если бы я захотела, то очередь женихов к моей опочивальне выстроилась бы версты на три.
Ворчалкина. Ну и репутация у вас, милочка! Все сбегутся!
Анна. К сожалению, я не могу вызвать вас на дуэль.
Ворчалкина. Почему же – на скалках! Славный получится бой.
Анна. Мой учитель словесности советовал: если ты в расстройстве чувств или в нервном состоянии духа, начинай считать. Считай до ста. Один-два-три-четыре-пять-шесть…
Ворчалкина. Не отдам я Прелесту за вашего Гаврилу. Не отдам, и дело с концом!
Анна. Подождите одно мгновение, Акулина Панкратьевна. Послушайте строки, принадлежащие перу Гаврилы Романовича. Неужели они не вызовут отклика в вашем сердце?
Она разворачивает листок, а из раскрывшегося веера выпадает серебряная ложечка, чего Анна и не замечает. Но Ворчалкина смотрит на ложку, как легавая на дичь.
Ах, какая божественная музыка звучит в этих строках!
Ворчалкина поднимает ложку и рассматривает ее.
Ворчалкина. Тут мой герб, кабан под ракитой. Откуда это у вас?
Анна. Наверное, пирожное кушала и рассеянно в веер сунула. А что?
Ворчалкина. А то, что давно у нас ложек серебряных не воровали.
Анна. Господи, какая серость! Какая глубокая провинциальная серость! Дворяне не крадут ложек.
Ворчалкина. А я не обвиняю. Я только увидела, вот и все. Так что могу вам дать совет. Как рассветет да метель уляжется, я бы на вашем месте наш дом покинула.
Анна. Не собираюсь злоупотреблять вашим гостеприимством.
Ворчалкина. Уже злоупотребили.
Анна. Если бы не непогода, тотчас бы вас покинула.
Ворчалкина. Никто вас не неволит…
Анна возмущенно ухолит. Ворчалкина рассматривает ложку.
Она мне с самого начала не понравилась.
Некопейкин входит, на ходу записывая в амбарную книгу свои мысли.
Некопейкин. Вы что сказали?
Ворчалкина. Скажи, Некопейкин, есть ли у тебя проект, чтобы серебряные ложки не воровали?
Некопейкин. Такого проекта в записи нет, потому что он мне в голове известен.
Ворчалкина. Ну говори!
Некопейкин. Думал я об этом, потому что воровство ложек – наша национальная трагедия. И я пришел к выводу, что к каждой ложке надо прикреплять по колокольчику. И чем крупнее ложка, тем больше колокольчик. А уж на уполовник коровий колокол повесим.
Ворчалкина. Ну и дурак же ты, сосед! Как это можно вытерпеть? Ты представляешь ли себе, каково будет эти ложки мыть? Какой звон из кухни пойдет! Да и колокольчики подороже ложек скажутся.
Некопейкин. Ваша правда, немного недодумал…
Ворчалкина. А жаль. У меня как раз рубль завалялся…
Некопейкин. Акулина Панкратьевна, остановите неразумные шаги свои! Настоящее решение уже близко! Сейчас… сейчас…
Ворчалкина. Ну ты меня уморишь! Ну прямо наседка, яйцо несущая. Смотри, в штаны чего не урони.
Некопейкин. Догадался! Давайте сюда целковый. Надо во всех ложках дырки просверлить. Тогда их воровать перестанут. Кому нужна ложка с дыркой?
Ворчалкина. И в самом деле – кому? А мне, хозяйке, она на что?
Некопейкин. А вы, когда употребляете, будете снизу пальчиком затыкать! Дайте ложечку, я покажу! (Берет ложку и показывает, как затыкать дырочку.)
Ворчалкина. Ну насмешил ты меня. Но целкового не получишь, ты же не с первого раза придумал.
Некопейкин. А я и не ждал благодарности. (Печально уходит.)
Ворчалкина. Чего-то не хватает. Рубль здесь… Ложка! Ложку во второй раз украли! (Бежит за Некопейкиным и кричит.) Отдай ложку! Отдай немедленно!
На сцену выходит Саша.
Саша. Кажется, решение близко… Где мой далекий наперсник? Посмеемся над отсталостью и жадностью угнетательских слоев нашего общества. Они не заслуживают другой участи.
Некопейкин выбегает с другой стороны.
Некопейкин. Сашка! Какое счастье! Держи и спрячь. (Протягивает ему ложку.)
Саша. Что это?
Некопейкин. Мой гонорариум за последний проект!
Саша. А если меня с ним поймают, то решат, что я у тетки ложки ворую. (Возвращает ложку Некопейкину.) Мне кажется, что я решил задачку с нашими женихами. И проект этот гениален.
Некопейкин. Все мои проекты гениальные.
Саша. А ты здесь при чем?
Некопейкин. А чей же это проект?
Саша. Мой.
Некопейкин. Так ведь все знают, что изобретатель проектов – я! Ты же не можешь прийти к тетке или перед народом стать и сказать: «Я изобретатель проектов!»
Саша. Ты послушай. Значит, наша с тобой задача напугать мою тетку Акулину, женщину жадную и суеверную. Губернатором ее пугать – дело пустое. Губернатора она не испугается. Значит, надо пугать ее самим Петербургом.
Некопейкин. Правильно, и я так думал.
Саша. Должен быть императорский указ.
Некопейкин. Правильно! О чем?
Саша. О запрещении жениться.
Некопейкин. Как?
Саша. О запрещении жениться на… десять лет!
Некопейкин. Почему?
Саша. А потому что в России слишком много населения развелось, уже лошадей на всех не хватает, реки обмелели, рыбы почти не осталось, зубры в лесах попрятались – беда от перенаселения.
Некопейкин. Именно беда!
Саша. Значит, императрица подписала указ о том, что на ближайшие десять лет свадьбы запрещаются и новые дети рождаться не будут. А если кто родит, то топить ребеночка в реке, как кутенка, а мать с отцом на костер! (Саша вошел в раж, стоит в позе трибуна, а Некопейкин уже верит ему и ужасается.) Указ этот входит в силу с Рождества, то есть через две недели. И если кто не успел пожениться, сидеть ему и куковать. Все!
Некопейкин. Ну не может быть! Чтобы наша матушка-императрица на такую жестокую меру против собственного народа пошла, я не поверю!