На обложке была нарисована сидящая на кровати златокудрая красавица с шарообразными грудями, выпирающими из кружевного бюстгальтера, у которой вместо губ было нарисовано красное сердечко. На заднем плане в несколько размытом виде был изображен мужчина, которого, по-видимому, Розалинда только что одарила своим страстным поцелуем, — его голая плоская фигура, лежащая на койке лицом вниз, была сильно похожа на свежеобструганный полуфабрикат будущего Буратино.
Вот какой волнительной литературой, оказывается, интересуются сотрудники, а точнее, сотрудницы психоневрологического диспансера.
Поняв, что упорством от этой каменной дамы все равно ничего не добьешься, я решила на ходу сменить тактику.
— Ой, и вы тоже читаете про Розалинду! Это моя самая любимая на свете книжка! — воскликнула я так звонко и радостно, что мне и самой показалось, что с восторгом от встречи с грудастой красавицей на обложке я явно переиграла. Но женщина в окошке регистратуры тут же снова оторвалась от чтения и уставила на меня глаза, в которых теперь теплился неподдельный интерес.
— Помните, как он ее обманул, да? Вот скотина, правда? А она такая доверчивая, так его полюбила, отдалась… А ведь он только сыграл на ее чувствах, и только…
Моя неразговорчивая собеседница кивнула, и я поняла, что надо продолжать в том же духе.
— А помните, когда он украл все ее драгоценности и спрятал в матрац в маленькой спальне, на котором они… — набрасывала я на ходу сюжет любовного сериала.
— Ну нет, — тут же недовольно скривилось лицо в окошке. — Какой еще матрац? У Розалинды кровать три на три метра с этим… как его… кружевным балдахином и перинами на лебяжьем пуху. И потом в ее фамильном замке три огромные спальные комнаты, пять бассейнов, а в парке пятнадцать беседок в античном стиле, и она, в зависимости от настроения, назначает любовникам встречи то в одной, то в другой.
«Зачем ей три спальные комнаты? — удивилась я про себя. — Эта Розалинда что, перед сном растрояется?»
Но возражать не стала — пусть спит сразу на трех кроватях, если у нее есть на то охота.
— Конечно, разумеется, — сказала я. — Но я сейчас имела в виду матрац в охотничьей гостинице, куда любовник ее привез после того, как похитил из замка, якобы на королевскую охоту, помните? Там, где ястреб его еще потом случайно клюнул в глаз, и он ослеп, а Розалинда потом его спасла, вставила ему алмазный глаз…
«Ой, мамочка, куда это меня занесло?» — ужаснулась я сама собственной дикой фантазии, но остановиться уже не могла.
— Да? А как называется эта книжка? — живо заинтересовалась любительница женских романов. — Я такую еще не читала.
— А у меня есть, только не с собой. Могу дать почитать, — пообещала я. — Но я вот все думаю: как мне все же найти свою знакомую? Лилия, кажется. Или нет. Может быть, Роза? Я только помню, что у нее тоже имя такое… цветочное, почти что как у Розалинды.
Но вот этого говорить, наверное, было не надо, потому что последние слова привели мою собеседницу в сильное раздражение.
— Ну ты и сравнила! — фыркнула она. — Нашла с кем сравнивать! Розалинда вон какая умная была, а здесь у нас все только с приветом! Поголовно! А никакой Лилии вообще в помине нет. Розка одна, идиотка, есть, так ее никто терпеть не может, а я тем более, потому что она только имя красивое позорит…
— Ну да, как же я забыла — мне нужна как раз Роза! — быстренько сориентировалась я на ходу. — Именно ее я и ищу! Где ее найти?
Почему-то мою собеседницу нисколько не удивило, что я, разыскивая свою «любимую подружку», спрашиваю то Розу, то Лилю и сама, похоже, не ведаю, чего и кого хочу. Но сам факт, что мне нужна Роза, а точнее — Розка, как-то задел за живое.
— Вот это да! Всем она нужна, только ей одной передачки носят. Смотри, как устроилась! Как царица! — проговорила она озадаченно. — Но все равно я разрешения на посещения не даю. Нужно у главного врача спрашивать, а тот у нас в командировке, снова где-то за границей гуляет.
— Но ведь его кто-нибудь должен замещать?
— Есть заместитель, только не знаю, как он…
— Кто такой? Как его найти? Я сама попробую разобраться и договориться.
— Третий кабинет по коридору. Бредихин Виктор Петрович. Только к Розке все равно вряд ли удастся доступ получить. Она слишком тяжелая, и ей только главный врач самолично заведует.
— А что с ней? Совсем плохая? — решила я хоть что-нибудь узнать о человеке, с которым страстно желала встретиться. — Заговаривается?
— Не то слово, — вздохнула регистраторша. — Ничего не помнит. Хуже, чем в Санта-Барбаре. И вообще… Погоди, как хоть та книжка называется, о которой ты мне сейчас говорила?
— «Алмазный глаз любимого», — брякнула я первое, что пришло в голову, и увидела, что женщина в регистратуре торопливо взяла ручку и старательно записала эту ахинею на листке бумаги.
Вот она, волшебная сила искусства художественного вранья и вымысла! Что же, придется оттачивать ее дальше на Бредихине Викторе Петровиче!
Заместитель главного врача по лечебной части Виктор Петрович Бредихин оказался темноволосым человеком средних лет, с несколько сонным выражением лица. Признаться, я не так уж часто встречала в жизни людей, у которых лицо постоянно сохраняло бы такое безучастное выражение и по нему совершенно невозможно было догадаться, о чем человек думает в данный момент или чего он хочет.
— К сожалению, пациентка, о которой вы говорите, в настоящее время находится в таком состоянии, что контакт с ней совершенно не представляется возможным, — сказал он, лишь мельком скользнув по мне взглядом. — Это исключено. И дальнейшему обсуждению не подлежит.
— А если я получу разрешение главного врача?
— Пожалуйста, — нисколько не удивился Виктор Петрович. — Любые контакты с данной пациенткой возможны только с личного разрешения главного врача. Но вы сможете сделать это не раньше чем через неделю. В настоящий момент Семен Алексеевич находится на международном симпозиуме в Стокгольме, но через неделю должен быть на месте, и вы можете к нему обратиться.
Черт возьми, наверное, не случайно странные события вокруг лаборатории разыгрались в тот момент, когда главный врач диспансера — единственный человек, который, как я поняла со слов Адама Егоровича, был в курсе существования на его территории секретного объекта и получал за молчание зарплату больше министерской, находился в командировке!
Или простое совпадение?
Пришлось мне ни с чем выйти из кабинета заместителя главного врача по лечебной части, совершенно не зная, что делать дальше.
Врываться в больницу силой? Вряд ли такое возможно. Маленький коридорчик, в котором располагались регистратура, приемная и кабинет главного врача, где сейчас сидел заместитель, заканчивался дверью с цифровым замком, охранявшей лестницу, ведущую на второй этаж. На всех окнах диспансера толстые решетки.
Такую крепость нужно брать приступом с применением огнеметов, да и то неизвестно, удастся ли взять ее с первого штурма.
Как назло, во дворе тоже было сейчас совершенно пустынно — ни прогуливающихся по двору больных, ни нянечек, с которыми можно было бы поговорить на интересующую меня тему. Здание диспансера казалось сегодняшним утром абсолютно мертвым.
Пришлось мне ни с чем отправляться в близлежащее кафе «Заводской огонек», где я договорилась встретиться с Адамом Егоровичем Одупейло после моего визита в диспансер.
Эту кафешку под разноцветными зонтиками я на всякий случай приметила утром из окна автомобиля и, назначая это место встречи, могла быть более-менее уверенной, что Адам Егорович не затеряется где-нибудь по дороге в незнакомом городе.
Слава богу, он уже сидел на условленном месте, закрывшись от окружающих газетой «Тарасовский садовод». При этом я обратила внимание, что руки его заметно дрожали.
Интересно, что так могло взволновать клиента? Уж, наверное, не три различных способа посадки картофеля, которые были анонсированы на первой странице газеты.
— Занято. Девушка, милая, здесь занято… — проскрипел Адам Егорович, отрываясь от газетной страницы и глядя на меня поверх очков. — Пожалуйста, если вам не очень сложно, выберите себе другой столик…
Я заметила, что глаза у Адама Егоровича опять были влажными, точнее сказать — сильно на мокром месте.
— А мне здесь нравится, где хочу, там и сижу, — сказала я развязно и уселась напротив него, положив ногу на ногу, чтобы проверить, как начнет срабатывать мой новый план. — Может, меня такие мужчинки, как ты, возбуждают?
Дело в том, что идея, которая возникла у меня в голове сразу же после выхода из унылого здания диспансера, требовала хотя бы частичного изменения внешности. Поэтому, прежде чем отправиться на условленную встречу с Адамом Егоровичем, я по дороге зашла в парикмахерскую и за какие-то сорок минут выкрасила свои волосы в жгуче-черный цвет, а также сменила макияж, нарисовав на глазах восточные стрелки и покрасив губы алой, весьма вызывающего цвета, помадой.
Бедный Адам Егорович думал, что все это время я вызнавала в диспансере какую-нибудь ценную информацию, а тем временем частный детектив Татьяна Иванова сидела в тесной парикмахерской под феном с тюрбаном на голове и поглядывала на часы.
То ли от радости, что в цирюльню наконец-то заглянул клиент, то ли с непривычки, но парикмахерша так суетилась во время работы, что из рук у нее то и дело выпадали ножницы. Плошка с разведенной краской один раз опрокинулась на пол, а потом она стала допытываться про каждую волосинку, стоит ли ее подстригать или оставить так, как было. Поэтому час, проведенный в ее обществе, оказался для меня настоящей пыткой.
Глядя на нее, я смирилась и морально подготовилась к самому худшему результату ее священнодейства. В который раз пришли мысли о том, что все же служба частного детектива и опасна, и трудна, хоть на первый взгляд особо не видна. И потому пора бы подумать о повышении ставки ежедневного гонорара.
А главное — рискованна! Ну неужто я по доброй воле когда-нибудь доверила бы свой внешний вид этой клушке? Но ничего не поделаешь — надо, а времени, чтобы ехать к своему проверенному мастеру в дорогой элитный салон, у меня сейчас было в обрез.
И вот я сидела перед своим клиентом в преображенном виде и наслаждалась тем, что он упорно меня не узнавал. Одупейло лишь растерянно хлопал глазами, не зная, как реагировать на нахальное поведение усевшейся напротив девицы. Отвык, наверное, за два года в своем каменном бункере от человеческой наглости! Нужно сделать ему на всякий случай небольшую прививочку.
— Но у меня тут назначено, — пробормотал Адам Егорович растерянно.
— А у меня тоже, может быть, назначено, а? — ответила я визгливым голосом, который научилась копировать у торговок на лотках. — А ты, мужик, дуй отсюда, пока цел! Ну-ка, шементом!
Мне было интересно, как будет вести себя Адам Егорович в ситуации, в наше время достаточно распространенной.
— Это вы… мне… мне? — даже начал заикаться от неожиданности Адам Егорович. — Да как вы… вы… вы… так можете?
— Запросто, — сказала я развязно, хотя, честно говоря, мне уже становилось немного жалко моего перепуганного и растерянного клиента.
Но такое уж это дело — профилактика. Сначала больно, сначала — ой-ой-ой, зато потом имеешь шанс не заболеть и в более серьезной ситуации за себя постоять.
Пока, правда, мой медико-профилактический труд не давал должных результатов. Адам Егорович, весь красный от гнева, дрожащими руками уже сворачивал свою садоводческую газету, бормоча себе под нос что-то обиженное и неразборчивое. Как я поняла, он на полном серьезе собрался уходить.
— Эй, Адам Егорович, куда это вы собрались? — остановила я его. — Что-то я вас за газеткой сразу не узнала. Ведь встреча-то у меня назначена — с вами! Вы случайно не забыли?
— Вы… вы… погодите? — пробормотал Адам Егорович, мигом окаменев и уставившись на меня своими застекленными глазами. — Погодите, так это вы, Танечка, или не вы?
— Да как же это не я? Я — Таня Иванова, — сказала я своему оторопевшему клиенту. — Будем знакомы еще раз. Мне просто в интересах дела пришлось немного сменить свой имидж. Вот и все. Вам как — нравится?
— Нет, — решительно замотал головой Адам Егорович. — Не нравится. Нисколько не нравится. Та девушка была лучше, нежнее, что ли, а вы какая-то… грубоватая и слишком уж черная.
— Ну ничего, как только с вашей чумой покончим, сразу же вернемся к прежней, это дело нехитрое, — заверила я Адама Егоровича.
Теперь Одупейло, глядя на меня, расстроенно щелкал языком и смешно крутил в разные стороны головой, словно все еще надеясь отыскать во мне следы прежнего облика.
— Нежность мы вернем. Но пока нам прежде всего надо найти и вернуть на место Лепесточкина. А для этого — отыскать Лилю. Хотя, вы уверены, что девушку зовут именно так? Может быть, все же — Роза? В больнице нет никакой Лилии, но есть Роза… Тоже, говорят, цветочек еще тот…
— Может, и Роза, — сразу же согласился Адам Егорович, который по-прежнему выглядел каким-то потерянным. — Я просто помню, что цветочек. Цветок в грязи… Да, вполне возможно, что имя я не запомнил. Мою девушку из лифта — помните, я рассказывал? Вот ее как раз звали Лилечкой. Как вы думаете, у нее уже есть внуки? Неужели за то время, пока я занимался бациллами, она успела стать бабушкой? Поверить невозможно.
Насколько я поняла, вынужденная вылазка в город полностью сбила моего клиента с наезженной колеи и навеяла на Адама Егоровича ностальгические воспоминания, которые порой начинают трясти человека почище любой желтой лихорадки.
Неужели он из-за этого расстроился? Или так волнуется о пропавшем товарище?
— Извините, но когда я подошла, мне показалось, что вы чем-то сильно расстроены. Вы не должны от меня ничего скрывать, мы договорились. Неужели так переживаете из-за Лепесточкина? Не горюйте слишком сильно, мы непременно его найдем… — попыталась я, насколько это возможно, ободрить этого сверхчувствительного человека со странной фамилией Одупейло.
Конечно, я-то была в курсе, что он только что вылез на землю из своей «подводной лодки» после двухлетнего перерыва, но при этом постоянно забывала, что он наверняка воспринимает окружающее, думает и чувствует совершенно иначе, чем остальные люди.
— Нет-нет, не обращайте внимания, — сказал Адам Егорович, шумно сморкаясь в платок, и я поняла, что он все же окончательно признал меня и в новом обличье. — Просто пока я ждал вас тут, за соседним столиком беседовали две женщины — тут, оказывается, в округе целый больничный городок! — которые дожидались, когда в палатах пройдет обход. Так вот, у одной из них ребеночек тяжело болеет пневмонией, и врачи пока даже не дают гарантии, что смогут мальчика спасти… А я подумал… Я подумал… Нет, впрочем, это сплошные глупости, то, что я подумал. Не слушайте меня совсем…
— Ну? И все же? — нетерпеливо переспросила я. — Что же вы подумали?
— Я подумал на минуту: а вдруг у этого ребенка… у этого мальчика вовсе не пневмония, а… легочная чума? Но врачи об этом не знают, и даже не догадываются, и потому не смогут его спасти. Вы можете себе такое представить? Ведь пока они распознают, сделают лабораторные анализы, могут заболеть и умереть уже десятки и даже сотни людей…
— Господи, ну что у вас за мысли, Адам Егорович, — попыталась я попридержать ни на шутку разыгравшееся воображение моего клиента. — Давайте разберемся, есть ли какие-нибудь реальные основания для ваших предположений, а потом уж будем паниковать. Наверное, вы просто плохо спали.
— Нет, эту ночь, как ни странно, я почему-то, наоборот, спал как убитый, — грустно заметил Адам Егорович. — Как мертвый. Хотя обычно, хочу вам заметить, сплю очень тяжело, засыпаю только со снотворным, а среди ночи, как правило, несколько раз просыпаюсь. В связи с этим, Танечка, я могу даже высказать предположение, что кто-нибудь, а так как никого рядом больше не было, значит, это все-таки был Валечка, хотя до конца поверить в такое я тоже не могу… Так вот, кто-то подсыпал мне в стакан крепкого снотворного, двойную или тройную дозу. И я действительно заснул как убитый, поэтому ничего не помню из того, что происходило в лаборатории прошедшей ночью. Буквально — ничегошеньки! Закрывались ли двери, открывались ли, ходил ли кто-то…
Вообще-то с моей сверхчувствительностью к подобным вещам, о которой Лепесточкин был прекрасно осведомлен, незамеченным покинуть лабораторию было просто невозможно… Значит… И потом, когда вы сейчас ушли, я проверил свой стакан — там на дне видны следы какого-то порошка. У меня не было времени на подробную экспертизу, но мне кажется, что меня таким образом просто кто-то на ночь устранил, буквально — вычеркнул из жизни.
— Хорошо, это мы проверим, — сказала я, выслушав длинный, сбивчивый рассказ Адама Егоровича и сделав из него некоторые выводы для себя. — Но все же я не поняла, почему вам в голову пришло, что у мальчика может быть легочная чума? Вы же обещали посвящать меня во все нюансы вашей лабораторной кухни…
«Кухни, где варится всякая зараза», — добавила я про себя.
— Да это я так, в порядке бурной фантазии. Вы можете себе представить, что всего один микроб так называемой палочки вида Bacterium Pasteurella pestis, или то, что в народе называется просто чумой, проникнувший через кожу, способен убить морскую свинку, особенно если инфекция проникла в живой организм через дыхательные пути. И это только всего один микроб, один-единственный!
Вы просто представить себе не можете, сколько их помещается в одном контейнере! Ведь первичные признаки легочной чумы те же самые — что-то наподобие тяжелого крупозного воспаления легких с высокой температурой и тяжелым состоянием психического возбуждения. Конечно, если кто-то догадается все же сделать анализ кровавой мокроты, то сразу же обнаружит множество чумных микробов, но ведь врачам просто может не прийти сразу в голову, с чем они имеют дело.