Столь тщательно составленное и управляемое, столь успешное в своих занятиях до конца войны, британское правительство Месопотамии грозило развалиться от непрестанных проволочек, пока ждало решения не только о своем будущем в Ираке, но и более серьезного – где будут границы Ирака. Только когда победители собрались, чтобы установить мир, можно было заложить основы для того, чтобы народ Ирака сам управлял собой с ясными перспективами самоопределения. Без такой перспективы многочисленные ростки недовольства меньшинств, часто разжигаемого турками, переросли бы в открытый бунт, угрожающий достижениям трех предыдущих лет. Как писала Гертруда в 1920 году:
«Истина, лежащая в основе всей критики – и потому на эту критику так трудно отвечать, – в том, что мы обещали внедрять самоуправление и не только ни шагу в эту сторону не сделали, но деловито устанавливаем нечто совсем другое. В одной газете говорится, и справедливо, что мы обещали арабское правление с британскими советниками, а построили британское правление с арабскими советниками. И это так и есть».
В сентябре 1918 года Кокс, самый умелый из администраторов, был переведен из Багдада в Тегеран. В этот взрывоопаснейший момент истории Ирака Гертруда оказалась в одной упряжке с его бывшим заместителем А. Т. Уилсоном, исполняющим обязанности гражданского комиссара, – начальником, чье самодурство, карательная политика против диссидентов и предпочтение империалистических методов вернули ее через два года к неприятной правде: он совершенно не сочувствовал самоопределению и был готов на все, чтобы его подорвать и не допустить. И что же теперь будет с мечтой Гертруды?
Глава 13 Гнев
Прозорливый Т. Э. Лоуренс заметил, что один из недостатков Гертруды – склонность восхищаться людьми, которые ей нравятся, лишь затем, чтобы разочароваться в них после ссоры. У нее были приятные рабочие отношения с А. Т. Уилсоном, пока они оба работали под ненавязчивым руководством непредубежденного Кокса. Будучи заместителем, А. Т. занимался текущими вопросами и развитием правительства, а она дополняла его в части обязательств администрации по отношению к местному населению и подгонки нового режима к здешним реалиям. Но А. Т. всегда хотел сам быть руководителем. И теперь не привлекал Гертруду к политике, как это делал Кокс, и не консультировался с ней, принимая решения. Более того, их отношение к арабам в корне различалось. А. Т. с их представителями обращался бесцеремонно, а их лидерам, сколь бы они ни были достойны, уважение оказывал скупо. Гертруде было за него очень стыдно, и, что намного серьезнее, стало ясно, что ее позиция резко отличается от позиции этого «колониального динозавра», как окрестил его Лоуренс. Само слово «самоопределение» выводило А. Т. из себя, а для Гертруды этот принцип являлся священным. «Я могла бы сделать все как надо – если бы мне дали… У нас тут очень смутное время насчет самоопределения… как мне жаль, что сейчас здесь нет сэра Перси», – писала она в январе 1919 года.
Первая мировая война наконец-то закончилась, и Гертруда, выбравшись из очередного приступа малярии, позволила себе некоторое развлечение в своем духе. Она спустилась по Тигру на роскошном пароходе, принадлежавшем одному генералу, побывала на лекции по истории аббасидов и в сопровождении тридцати трех всадников из племени бани-тамим проехалась по пустыне посмотреть на развалины. Еще она впервые в жизни полетела на самолете: «В первые четверть часа мне казалось, что ничего такого волнующего еще никогда со мной не было… День выдался ветреный, аэроплан сильно мотало. Однако вскоре я привыкла, и мне было очень интересно. Буду теперь взлетать при всякой возможности, чтобы лучше к этому привыкнуть».
Весь последний год Хью и Флоренс настоятельно звали Гертруду домой в отпуск ради поправления ее здоровья и избавления от палящего багдадского лета. Она часто отвечала, что не может уехать, поскольку очень нужна здесь. Сейчас, отстраненная от самых важных совещаний, она вынуждена была посмотреть правде в глаза: А. Т. от нее не зависит. И все же, писала она своим родным, в ней нуждаются арабы, и, возможно, более чем когда-либо. Хью тогда сообщил, что мог бы сам посетить ее в Багдаде, и мысль показать ему свой мир стала для нее огромным удовольствием. Но когда уже приближалась дата приезда Хью, вмешался долг в виде Парижской мирной конференции. Выяснилось, что А. Т. хочет отправить туда Гертруду до своего прибытия – чтобы она ходила на заседания, представляла месопотамские интересы и держала его в курсе. Было решено, что Гертруда сперва отправится в Англию, потом в Париж, и там на несколько дней к ней приедет Хью. Мысль о возвращении в Лондон ее не грела. Не было никакого желания встречаться с большинством старых друзей или посещать старые места: все будет напоминать о Дике Даути-Уайли, об остроте их последних дней вместе и о последовавшем долгом страдании. А настоящие друзья поймут, она это знала. Гертруда написала одной из таких подруг, дочери лорда Алсуотера Милли Лоутер – одной из немногих, с кем хотела бы встретиться. Они с Милли подружились в отделе раненых и пропавших без вести в Лондоне, после гибели Даути-Уайли. «Когда я приеду, мне очень понадобится твоя помощь и понимание. Трудно будет вписаться в английскую жизнь, и мне заранее страшно. Тебе придется помочь мне, как ты это раньше делала».
Отец полностью понимал ее чувства и придумал план, позволявший аккуратно обойти все светские обязанности в Лондоне. Он знал, что большую часть времени Гертруда потратит на магазины, покупая одежду. Когда они проведут несколько дней в Париже, почему бы им вдвоем не покататься на автомобиле по Бельгии и Франции и не съездить морем в Алжир? Гертруда с колоссальным облегчением стала ждать этого путешествия. Но больше всего, писала она, хочется ей встречи с родными. А второе желание – баранья нога по-йоркширски.
В марте 1919 года она написала из Парижа Флоренс, что для нее значило оказаться снова с Хью: «Не могу тебе передать, как это было прекрасно, что он последние два дня провел со мной. Он был милее, чем можно передать словами, и настроение у него было отличное, и выглядел чудесно. Я едва могу поверить, что три года войны промчались над его головой с нашей последней встречи».
Отец и дочь всегда умели продолжать с того места, на котором расстались, и время не могло уменьшить их взаимную преданность. Встреча их была восторженной. Потом они повидались с Домнулом и пообедали с лордом Робертом Сесилом – ее бывшим начальником в отделе раненых и пропавших без вести. Через несколько дней Хью уехал, а Гертруда взялась за работу.
В марте 1918 года революционная Россия под властью большевиков подписала с Германией договор, оставив союзников – Францию, Британию, Италию и Америку – продолжать войну в Западной Европе. Англичане продолжали теснить турок на север в Аравии, надеясь открыть новый фронт на северо-западе через Австрию и ударить по Германии через незащищенную южную границу – эту надежду пришлось оставить после катастрофы 1915 года в Дарданеллах. Сперва освободившаяся от конфликта с Россией Германия смогла сосредоточить усилия на этих фронтах и организовать шесть месяцев яростных атак против позиций союзников от побережья Северного моря в Бельгии до швейцарской границы на юге. Союзники держались, пока немецкая армия не выдохлась, испытывая дефицит техники, сапог и провизии. К августу боевой дух немцев сильно упал. Британцы собрали тайную армию примерно из ста тысяч свежей пехоты, сопровождаемой сотней недавно изобретенных танков Черчилля. Они ударили в слабый центр немецких линий, выбивая войска из траншей и гоня их милю за милей по территории, которую не могли добыть четыре года боев. Тут же французы на севере и американцы на юге ударили по немецким траншеям. Немецкий главнокомандующий признал поражение, и через несколько дней Германия запросила мира.
И когда мир был уже совсем рядом, союзники стали бороться друг с другом – эта борьба задержала Гертруду еще на три года и едва не загубила все ее дело в Аравии. Сперва союзники не могли договориться, гнать ли немцев до самого Берлина – это опустошило бы страну, но дало бы незабываемый урок. Маршал Фош – француз, главнокомандующий союзными войсками – заявил, что дальнейшие смерть и разрушение никому не нужны. Союзники создали документ о перемирии, который признавал немцев побежденными, им предстояло смириться с полной демобилизацией своей армии и передачей военного флота англичанам. Немцы подписали этот документ в одиннадцатый день одиннадцатого месяца, и огонь прекратился. Тем временем британцы вышли на турецкую границу. Турки очистили Аравию, но созданные ими проблемы оставались.
Перемирие закончило военные действия, но армии союзников готовы были продолжать битву, если бы Германия, Австро-Венгрия и Турция не согласились на условия мирного договора. Какими должны были стать эти условия? Америка хотела возврата денег, которые одалживала Англии и Франции, Британия хотела выплаты своих займов Франции, но обе эти европейские страны были банкротами. Франция хотела защититься в будущем от нападения Германии, а также возвратить находящуюся под властью немцев Эльзас-Лотарингию. Италия после тяжелых боев на стороне союзников хотела отрезать себе территорий от побежденных стран. Британия хотела укрепить империю и вернуть своему флоту господство на океанах. Все хотели видеть Германию усмиренной, разоруженной и платящей огромные деньги, хотя никто не мог назвать приемлемые цифры.
Перемирие закончило военные действия, но армии союзников готовы были продолжать битву, если бы Германия, Австро-Венгрия и Турция не согласились на условия мирного договора. Какими должны были стать эти условия? Америка хотела возврата денег, которые одалживала Англии и Франции, Британия хотела выплаты своих займов Франции, но обе эти европейские страны были банкротами. Франция хотела защититься в будущем от нападения Германии, а также возвратить находящуюся под властью немцев Эльзас-Лотарингию. Италия после тяжелых боев на стороне союзников хотела отрезать себе территорий от побежденных стран. Британия хотела укрепить империю и вернуть своему флоту господство на океанах. Все хотели видеть Германию усмиренной, разоруженной и платящей огромные деньги, хотя никто не мог назвать приемлемые цифры.
Этих проблем вполне хватало, чтобы полностью занять усталых лидеров, прибывших в Париж на новый 1919 год. Тремя главными участниками конференции стали президент Вильсон от Америки, премьер-министр Британской империи Ллойд-Джордж и самый старший – премьер-министр Франции Клемансо. Вне поля зрения этих людей, но в круге их ответственности было будущее тех народов, что не имели сейчас ни правительства, ни определенных границ, ни признанной идентичности как государства. При крахе таких огромных империй, как Германская, Российская, Австрийская и Турецкая, сотни покоренных ими племен и рас в Европе, Африке и на Ближнем Востоке остались без администрации, без полиции, без армии и без денег.
Парижская мирная конференция собиралась разрешить все эти вопросы, даже если проблемы начнутся с выяснения вопроса о том, на каком языке вести дискуссии. Было приглашено тридцать семь союзных стран. Каждой стране, затронутой войной, дали шанс высказать претензии к побежденному врагу и сделать заявку на свое место в послевоенном мире. Делегации сильных государств вроде Британии или Америки прибыли заранее, до конца 1918 года, заняв своими представителями огромные отели. Послы малых стран с другого конца света добирались не один месяц. Среди них были народы, о которых великие союзные державы вряд ли слышали, в том числе несколько из Аравии и оставленной турками Турецкой империи, за будущее которых предстояло сражаться Гертруде.
Президент Вильсон прибыл в Париж объявить свои четырнадцать пунктов принципов будущих отношений между нациями, в том числе право каждой нации выбирать собственную форму правления. Чтобы державы вроде Великобритании или Франции могли научить новые нации, как установить хорошее правление, требовалась новая модель с финансовой помощью и грамотными администраторами, подготавливающая переход к независимости.
Решением этого вопроса должен был стать «мандат» – юридический документ, определяющий страну, которая будет управлять молодым государством до тех пор, пока оно не станет самостоятельным, – в течение, возможно, лет двадцати. Взамен надзирающая держава получала непосредственные торговые возможности и сильное дипломатическое влияние в регионе своего протектората.
Считая, что Первая мировая война должна оказаться последней, президент Вильсон также предложил создать новый форум, где государства смогут решать свои споры путем дискуссий и даже налагать санкции на страны, демонстрирующие агрессивные намерения. Он предложил создать Лигу Наций, к которой будут принадлежать все независимые страны и через посредство которой станут осуществляться все правовые отношения между нациями. В то время как Парижская мирная конференция собиралась для выработки условий договоров между союзными державами и их противниками, Лига Наций будет утверждать границы новых государств, предоставлять им выбор форм правления и путем выдачи мандатов назначать державы, опекающие более слабые страны. Мысль о некоторой общей власти, управляющей отношениями между странами, была невероятно грандиозной. Дальше последовал год работы для выработки устава Лиги Наций и собирания ее членов-государств в орган представителей. Только тогда Лига Наций начала рассматривать состояние каждой новой страны и решать, готова ли она к самоуправлению или же должна стать подмандатной. Этот орган также утверждал договоры, регулирующие споры о границах.
Тем временем споры о границах продолжали перерастать в прямые конфликты, слабые правительства по-прежнему вступали в гражданские битвы, а неуверенность в будущем обостряла зарождающиеся революционные тенденции. Турция отказывалась подписывать мирный договор с союзниками и продолжала разжигать восстания в своих бывших колониях. Теперь еще Аравия узнала о секретном соглашении Сайкса – Пико 1916 года, которое делило Ближний Восток между Британией, Францией и Россией. Эти известия грянули, как раз когда арабы думали, что заработали себе будущую независимость благодаря поддержке Британии против турок. Конец войны принес франко-британскую декларацию по Ираку и Сирии, написанную неутомимым Марком Сайксом, в качестве доказательства для Соединенных Штатов, что союзники поддерживают намерения президента Вильсона по поводу самоопределения ранее колонизированных народов. В декларации содержалось обещание, что с поддержкой Британии и Франции «коренное население сможет осуществить право на самоопределение относительно выбора формы национального правления, под которым оно будет жить».
Но чего на самом деле хотели коренные народы Ирака? Незадолго до отъезда из Багдада Гертруда написала статью от имени А. Т., озаглавленную «Самоопределение в Месопотамии», во многом в ответ на запросы Уайтхолла о консультации с арабскими лидерами. Этот с виду неискренний ход, явно игнорировавший путаницу возникающих вопросов, выяснял предпочтения жителей: должно ли существовать единое арабское государство, должен ли его возглавлять арабский эмир и есть ли у иракцев кандидат на этот пост? А. Т. попытался, наполовину искренне и довольно нетерпеливо, ответить на этот вопрос. Ответы, как они оба предсказывали, оказались до нелепости неубедительны и непредставительны, они только провоцировали хлопоты и мешали правительству.
«Пронырливые» выиграли в связи с неявкой противника. Самоопределение должно было реализоваться: на нем настаивала Америка, Черчилль собирался минимизировать британские финансовые обязательства как на Ближнем Востоке, так и в других местах, а воля к расширению империй испарилась. С другой стороны, А. Т. полагал, что Ирак может управляться только как колония, подобно Индии, и франко-британская декларация приводила его в ярость. Он попросил Гертруду к грядущей конференции в Париже создать документ о перспективах самоуправления, объяснив, какие непреодолимые трудности стоят на его пути. Ключевым для Гертруды вопросом этого конфиденциального анализа ситуации и перспектив ее развития был следующий: «Если мы пожелаем применить на оккупированных территориях ценный принцип самоопределения, как это следует сделать?»
Документ должен был осветить имеющиеся проблемы так, чтобы, какую бы политику ни выбрали в далеких столицах для определения будущего Ирака, у нее бы нашлась какая-то база в местных реалиях. Начав с невозможности установления всеарабского правительства, Гертруда перешла к невозможности демократической республики. Поскольку 90 процентов населения совершенно не имеют никаких политических взглядов и в основном неграмотны, не может возникнуть ничего похожего на арабское национальное движение. Понятие самоопределения вызывает не интерес, а замешательство. В обществе, по сути индивидуалистическом, каждый род и каждое племя дерутся за свои интересы. Гертруду ежедневно осаждали озабоченные арабы, приходившие к ней требовать объяснения франко-британской декларации. Росли страхи, что англичане уйдут, возникнет беззаконие, а то и гражданская война, что вернутся турки и станут мстить всем, кто сотрудничал с британцами.
При отсутствии чувства нации, номинального главы и понимания демократии как можно создать конституцию или найти лидера, который удержит страну единой ради арабов? На самом деле в Аравии было только два рода с традициями правления: саудиты и хашимиты. Ибн Сауд был уже слишком силен, по мнению Запада, а его ваххабитский пуританизм опоры в Месопотамии не получил. О хашимитах, не имевших никакой истории к востоку от Хиджаза, вообще мало знали в Ираке. Если мирная конференция остановится на хашимитах, понадобится очень много подготовительной работы.
Вопреки всем трудностям, Гертруда считала, что время настало. Для Ирака самоуправление должно было стать британским решением, британцами созданным и британцами поддерживаемым. Другие члены прежнего арабского бюро тоже были очарованы арабами и цивилизацией, которую они создали и которая процветала до пяти столетий турецкого гнета. Честолюбивая цель восстановить свою древнюю культуру казалась эмоциональной, но при этом отличалась и прагматичностью. Ни у какой страны сейчас не могло быть ни воли, ни ресурсов, чтобы колонизировать Аравию или хотя бы какие-то ее части.