Я знала код подъезда от той же самой Ларисы. И потому, когда пришло время, беспрепятственно попала на светлую лестницу. Пол и стены оказались непривычно чистыми, без росписей, граффити, обгорелых спичек и кошачьего дерьма. Окна, похоже, тоже недавно помыли. Наверное, Наталья Лазаревна и здесь всех подмяла под каблук; и до сих пор, по старой памяти, лестницу вовремя убирали.
Значит, вот в эту дверь она вошла тем осенним вечером. Юрий Иванович говорил, что было очень холодно, и накрапывал дождь. Наталья была в белом кожаном итальянском полуплаще, замшевом костюме цвета тёмного шоколада — широкая юбка, жакет в стиле «сафари». На ногах — полуботинки типа «казак» с длинными узкими носами.
Сразу видно, что женщина состоятельная, преуспевающая, знающая себе цену. Я так и видела её перед собой — невысокую, стройную, несмотря на девять родов, блондинку, от которой волнами исходил запах дорогого парфюма. Под мышкой у неё — сумочка-кошелёк без ручки, из которой, кстати, ничего не пропало. Нетронутыми оказались и серьги с бриллиантами, кольцо из того же гарнитура. Совсем недавно, в день её рождения и одновременно ангела, восьмого сентября, Юрий Кулдошин подарил драгоценности в знак любви.
Похоже на заказуху, потому что обычно людей убивают с какой-то целью. Или грабёж, или месть, или другая причина. Напавший мог оказаться сумасшедшим, и вот тогда будет сложно. Он не готовился, напал внезапно, под влиянием одному известных факторов, и потому не оставил улик. Действовал в одиночку, а, значит, не будет свидетелей. Не имеет веского мотива, следовательно, не может быть вычислен логическим путём.
Но будем надеяться, что действовал человек вменяемый. Топор всё время с собой таскать не будешь — значит, шёл убивать специально. И мне вдруг стало понятно, откуда взялся топор. По городу ходили слухи, что Лазаревна заговорена от ножа и пули. А надо было наверняка…
Скорее всего, около почтовых ящиков убийца напал на Наталью сзади. Она стояла спиной, вызывала лифт. Как раз удобное место за трубой мусоропровода. Вошедшему с улицы не видно того, кто спрятался в тёмном углу, особенно если жертва не ожидает нападения. Но Наталья-то должна была ждать, по крайней мере, не отпускать охранника. Будь рядом Жамнов, у убийцы ничего не получилось бы. Но это в том случае, если всё происходило именно так.
А вдруг нападавших было несколько? И не прятались они за трубой мусоропровода, а вышли из квартиры или ворвались следом за Натальей с улицы? Правда, жильцы никакого шума не слышали, так ведь они не всегда говорят правду. Тот же Никифор под протокол наплёл околесицу, а чего ждать от посторонних? Скажешь, что слышал, так ещё и неприятности наживёшь. Начнут в прокуратуру на допросы таскать, а то и чего похуже получится. Так что следует от разборок держаться подальше — здоровее будешь. А если убийц было несколько, Жамнов только погиб бы сам, а хозяйку не спас.
Именно у лифта, на этом месте, обрушился на голову Натальи страшный удар. На непокрытую, ничем не защищённую голову. Эксперты сказали, что убийца был ростом много выше Кулдошиной — удар нанесён сзади и сверху. Это был сильный, молодой, физически развитый мужчина, правша. Жаль, что те же самые эксперты не могли точно сказать, один был нападавший, или кто-то составлял ему компанию.
А дальше всё было просто. Убийца решил, что всё кончено, и толкнул смертельно раненую женщину в открывшиеся двери лифтовой кабины. Стараясь не запачкаться в льющейся потоком крови, нажал кнопку девятого этажа, и кабина пошла вверх, остановилась там, открылась. Потом створки съехались, и ещё живая Наталья Лазаревна хрипела на грязном полу, захлёбываясь в крови — пятна и потёки остались на исцарапанных ножиком стенах.
Если всё случилось так, то у убийцы не было времени рыться в сумочке жертвы, выдирать из ушей серьги, снимать с пальцев кольца. Скорее всего, в его планы это и не входило. Нужно было только убить, и он выполнил заказ на «отлично», потому что Наталью всё равно не спасли бы. Он сделал то, на чём многие обломали себе зубы. Неужели всё дело в орудии убийства? Нож и пуля не брали, а топор взял? Или что-то, очень похожее на топор?
Из других квартир через «глазки» не видно, что происходит у двери лифта. И, вполне возможно, никто ничего действительно не заметил. А сумочка убитой так и осталась под локтём, и с неё долго смывали кровь…
Я знала, что квартира Кулдошиной находится на седьмом этаже. Но всё-таки поднялась пешком — не нашла в себе сил войти в ту кабину. Несколько раз останавливалась, но не того, чтобы перевести дух — приходилось испытывать и не такие нагрузки. Просто требовалось упорядочить свои мысли и чувства. Я ещё не встречалась с Никифором Пермяковым, но много слышала о нём. Видела на фотографиях его лицо — напряжённое, жёсткое, тоже непреклонное. Все здесь непреклонные, но крайней мере многие, и льются из-за этого реки кровушки.
Я остановилась у широченной бронированной двери, обшитой лакированным брусом цвета гречишного мёда. И, недолго думая, позвонила. В таких случаях затянувшиеся приготовления только мешают и размягчают волю. Когда наступает ответственный момент, просто забываешь, что хотела сказать и сделать. Но сегодня такого срама не случится — Лариса напоила меня кофеином. Поездка на джипе с ней и Ашотом тоже сильно возбудила меня.
В дублёнке на лестнице было очень жарко, а ведь капюшон я скинула ещё во дворе. Пот струйками полз по спине, и мне пришлось ещё раз наскоро вытереть лицо платочком. На белом батисте остались следы помады, туши и тонального крема.
Странно, но никаких вопросов из-за дверей я не услышала. Открыли сразу же. На пороге возник мальчонка лет десяти, в оранжевом, как у московского дворника, жилете и в джинсах с индейской бахромой. На Наталью Лазаревну он был совсем не похож. Наверное, вот таким, плотным и черноглазым, был её первый муж Пермяков.
— Тебя зовут Герасим? — наобум спросила я.
— Нет, Кондрат. А вы к Герасиму? Он с ангиной лежит.
Мальчик, поглаживая сидящего на руках сурка. Говорил равнодушно, не проявляя ко мне ни малейшего интереса.
— Лара, ты? — донеслось из глубины квартиры. — Я сейчас!
— Проходите, — всё так же буднично пригласил Кондрат.
Он запер входную дверь и открыл полированную створку встроенного шкафа. А я, расстёгивая крючки дублёнки, оценивала квартиру. Да, действительно, пять комнат, два холла, евроремонт. А ведь в этом же доме живут самые обыкновенные работяги, пенсионеры, инвалиды. Пока курила во дворе, понаблюдала за здешней жизнью. И не могла тогда себе представить, что в обычном доме помешаются пышные хоромы.
Из ярко освещённой кухни вышел юноша в очках, с белым импортным утюгом в руке. Через плечо у него висели два полотенца и наволочка. Стены кухни были отделаны под красный сырой кирпич, который гармонировал с гарнитуром цвета охры. Даже холодильник Кулдошины выбрали не белый, а золотистый. Двери, полы, обои, панели — всё было самого лучшего качества, из-за чего жилая квартира походила на мебельный салон.
Равнодушный Кондрат смотрел на нас, поглаживая своего сурка. Почёсывал зверька, а тот издавал звуки вроде «хр-хр-хр» и млел от удовольствия. Интеллектуальный грызун закатил глазки и расслабился, обвиснув на руках маленького хозяина.
— А вы кто?.. — удивился Никифор, чуть не выронив утюг.
— Я пришла вместо Ларисы Якшинской. Вот мои документы.
— Ты бы хоть смотрел, кому открываешь! — буркнул Никифор брату, совершенно не стесняясь меня.
Кондрат пожал плечами и скрылся за дверью. Никифор обречённо посмотрел на меня.
— Обождите, я сейчас.
Он отнёс утюг на кухню, погасил там свет и вернулся в прихожую, застёгивая «молнию» на куртке. Я тем временем успела снять дублёнку, и Никифор понял — разговор предстоит долгий. Видимо, из вредности он не предложил домашние тапочки, но я прошла в холл в шерстяных носках.
— Где ваши документы? — сухо спросил юноша, всем своим видом давая понять, что на его благосклонность рассчитывать нечего.
Он взял мою пластиковую карточку, паспорт; долго изучал их, хмуря густые чёрные брови. Я заметила на его верхней губе и подбородке пробивающуюся щетину, а по всему лицу, особенно на лбу — старательно замаскированные прыщи.
— Оксана Валерьевна Бабенко, вице-президент охранно-розыскной фирмы «01-08-57»? Да, я слышал, что вас нанял мой отчим по рекомендации душечки Милочки. Но я не обязан сотрудничать с вами, правда ведь? Я имею право молчать?
— Конечно, имеете! — весело подтвердила я. — Но, по-моему, вы должны не меньше Юрия Ивановича Кулдошина и Людмилы Витальевны Оленниковой стремиться к раскрытию этого преступления. Если милиция и прокуратура до сих пор не ответили на вопрос «кто виноват?», муж и племянница убитой просто обязаны прибегнуть к услугам сотрудников частного агентства. И я вправе ожидать помощи всех родственников погибшей, в том числе и её совершеннолетних детей. Вы другого мнения?
— Конечно, имеете! — весело подтвердила я. — Но, по-моему, вы должны не меньше Юрия Ивановича Кулдошина и Людмилы Витальевны Оленниковой стремиться к раскрытию этого преступления. Если милиция и прокуратура до сих пор не ответили на вопрос «кто виноват?», муж и племянница убитой просто обязаны прибегнуть к услугам сотрудников частного агентства. И я вправе ожидать помощи всех родственников погибшей, в том числе и её совершеннолетних детей. Вы другого мнения?
— Да, я вправе отказать вам в помощи! — запальчиво сказал Пермяков и вернул мне документы. — Маму это всё равно не вернёт. В моей жизни, в жизни моих братьев и сестёр также ничего не изменится. Да и вряд ли вы, — Никифор обвёл меня презрительным взглядом, — сможете поймать настоящего убийцу. У мамы было много врагов, и все они — очень влиятельные люди. Они остановят вас на дальних подступах.
— Это только ваше мнение, — кротко заметила я.
— Вы слишком самоуверенны, Оксана Валерьевна. Ни у кого не получилось, а у вас получится, да?! — Никифор поддёрнул губу с усиками.
— Кто знает, кто знает… Я могу войти в комнату? Всё-таки неприлично держать женщину на пороге, даже если вы недовольны её приходом! В любом случае, я хочу узнать, почему вы отказываетесь сотрудничать со мной. Только на том основании, что не верите в мой успех?
— Не только. — Никифор явно думал над моим вопросом. — Ладно, проходите, но у меня мало времени. Надо ухаживать за больным братом, а потом заниматься. Надеюсь, вы знаете о наших отношениях с отчимом. И его друзья скорее станут моими врагами.
— Никифор, я не друг ему. Просто Юрий Иванович нанял меня, и я выполняю работу. Он — мой клиент, вот и всё.
— Но вы — подруга Людмилы! — повысил голос юноша и сорвался на фальцет. — Ладно, не будем базарить в коридоре. Пойдёмте.
Я подняла с пола сумку и пошла следом за Никифором через холл в одну из дальних комнат. Толкнув плечом дверь, Никифор посторонился и пропустил меня в квадратное серебристое помещение. В этом тоне было выдержано всё — пол, стены, потолок, мебель. Впрочем, кроме стола, офисного кресла и широкой тахты, в комнате ничего не было.
Само собой, стол украшал дорогущий компьютер, а на стеллажах громоздились учебники и тетради. Комната студента-отличника напоминала фантастические фильмы, и только внушительный иконостас в правом углу резко контрастировал с общим модерновым стилем.
В окно виднелись корпуса соседних домов, разноцветные окошки и белая бахромка снега на ветках растущих во дворе лиственниц. Поднимался ветер, и комья снега летели вниз, на орущих детей.
— Садитесь! — Никифор мотнул головой в сторону тахты.
— Спасибо.
Я опустилась на уголок, обвела взглядом комнату. С другой стены на меня смотрела Наталья Лазаревна — огромный цветной портрет в чёрной рамке. Под ним стоял стакан водки, накрытый кусочком хлеба, и горела церковная свеча. У икон я заметила зеленоватую лампадку, которая освещала богатые оклады и сильно пахла ладаном.
Из всего набора образов я узнала только Сергия Радонежского, который, по слухам, помогал школьникам и студентам. Был среди них и мученик Никифор, но я не стала терять время и спрашивать о постороннем. Отвернувшись от образов и компьютера, посмотрела на хозяина, ёрзающего в кресле. Сзади него горела офисная галогеновая лампа, похожая на сковородку, и шелестели приклеенные скотчем к стене листки бумаги.
— Никифор, я хочу услышать от вас рассказ о том самом вечере. Понимаю, как вам больно, но ради матери вы должны… слышите, ДОЛЖНЫ рассказать правду! Правду, а не то, что заявляли следователю. Со своей стороны обещаю, что никогда и никому не скажу о вашем проступке.
— У меня не было никакого проступка! — взвился Никифор. — И я вам ничего говорить не стану, слышите?! Да, маму убили, она боролась против наркотиков! Она поднимала народ на войну с бандитским беспределом! Она считала, что русские люди должны быть хозяевами на своей земле! За это её и убили. Она теперь в раю. Она — мученица за веру, за истину, за справедливость. И никто за неё мстить не должен, потому что для праведницы любая месть — тоже зло. Смертной казни в стране нет, и убийца всё равно останется в живых. Может, он даже минует скамью подсудимых. Тот, кто послал, за деньги его отмажет. А вдруг непосредственного убийцы уже нет в живых? Я не знаю. Мне это не интересно. Это интересно отчиму? Отлично. Его проблемы. А ещё больше это, наверное, нужно кузине Милочке. Но я выполнять её желания не стану. Дайте душе моей матери успокоиться, слышите?! Её тело предано земле, и душа должна быть безмятежна. Только недавно прошли сороковины. Я с трудом сумел успокоить сестёр и братьев. И я не позволю, чтобы нас всё время возвращали в тот день… Вам обещаны большие деньги, вот и отрабатывайте их, ройте землю носом. Но всё это — без меня. И больше нам говорить не о чем.
— Никифор, вы скажете мне!
Я медленно встала с тахты, сделала несколько шагов к нему. Юноша тоже поднялся, сжал кулаки, и лицо его покраснело от гнева. Я не боялась, что сосунок сейчас бросится на меня, и чувствовала в себе силы отразить его нападение. Думала только о том, имею ли право пустить в ход грубый шантаж. И решила, что да, поскольку уговаривать этого психа нет ли времени, ни желания.
— По большому счёту, мне нет дела до ваших взаимоотношений с отчимом и двоюродной сестрой. Вы можете как угодно сильно их ненавидеть, потому что всё время ревновали к ним свою мать. Но вы не имеете права делать меня заложницей семейных дрязг, показывать характер и тем самым мешать раскрытию тягчайшего преступления. Как сын, как человек, как гражданин вы должны помочь свершиться правосудию. Вам двадцать лет. Я свою мать потеряла, когда мне было восемнадцать. Её убили на моих глазах. Неужели бы я стала выпендриваться, держать фасон, копаться в каких-то родственных пакостях, будь хоть малейшая возможность покарать её убийцу? Какая разница, кто меня нанял? Разве это имеет значение?! Вы должны надеяться на меня, а не ненавидеть, не бояться! Никифор, я говорила с Ларисой Якшинской. Поскольку дело приняло слишком серьёзный оборот, она лукавить не стала. И сказала, что в тот вечер не была у вас дома. Что они с Натальей Лазаревной договорились встретиться позже, когда Макс вернётся из Таиланда. Так?
Никифор плотно сжал губы и смотрел на меня бешеными глазами. Я испугалась, что парня хватит удар. Казалось, я слышу, как барабанит его сердце. Действительно, я не понимала, чего он боится.
— Вы сказали под протокол, что были дома один. Но ведь это не так, правильно? С вами был некто Григорий Нечёсов. Будете отрицать?
Никифора будто ударили оглоблей по голове. Он побледнел и качнулся вперёд, но вовремя схватился за спинку вертящегося кресла.
— Я знаю, почему вы хотели скрыть факт присутствия Нечёсова в квартире. Я клянусь, что никто никогда об этом не узнает. Лариса тоже будет молчать. Но вам выгодно иметь в моём лице друга, а не врага. Кстати, ваше странное поведение, будем откровенны, наводит на жуткие мысли. И вам совсем не нужно, чтобы мысли эти возникали…
— И какие же это мысли? — усмехнулся Никифор, садясь в кресло.
— Такие… Вы вполне можете быть причастны к убийству. Или вместе с Нечёсовым, или… В общем, кто-нибудь из вас или сразу оба. Мотивы налицо. Вы не хотите говорить о Нечёсове, потому что он был в близких отношениях с вашей матерью… Дайте закончить, а потом уже решайте, как поступить. Из моральных соображений вы не упоминаете его имени. Говорите следователю, что, кроме вас, в квартире никого не было. Что Лариса почему-то не приехала. Вольно или невольно переводите подозрения на неё. Назначила встречу, но не явилась, а Наталью Лазаревну в подъезде ждал убийца. Очень похоже, что Лариса заманила жертву в ловушку. Но ведь можно глянуть на ситуацию и по-другому. Ларисе Якшинской ваша мать не мешала. По крайней мере, не настолько, чтобы убивать. И другу её Максимилиану Аладашвили она не мешала тоже. Да, обращалась за спонсорской помощью, но за это не «мочат». Я могу доказать, что Нечёсов был у вас вечером двадцать седьмого сентября. Могу разоблачить вашу ложь. И тогда попробуйте убедить всех, что лгали, руководствуясь лишь ханжеской моралью. Вы очень не хотели, чтобы Наталья Лазаревна завещала Людмиле Оленниковой дом в деревне и крупную сумму денег. Но отговорить упрямую мать от этого решения не смогли. Она не успела составить нежелательное завещание, так? А вдруг вы, Никифор, ручку приложили? Ведь как всё сходится! Никто в течение девяти лет не мог убить Наталью Лазаревну, и вдруг — нате! Вот так, запросто! А вдруг это сделал Нечёсов? Она ведь не ждала от любовника нападения. Ударил по голове, бросил в лифт, нажал кнопку. И вот в этом случае вы имеете все основания скрыть факт его пребывания здесь. Почему Нечёсов пошёл на такое? Может, вы ему заплатили, а он сильно нуждался в деньгах. Вероятно, сыграла роль обида на Наталью, которая предпочла Кулдошина. Если покопаться, можно найти и другие обстоятельства, которые объяснят многое. Как, складно я говорю?