Если наше общение с милицией худо-бедно обошлось без потерь, то Юрка метал громы и молнии. Явившись по нашему зову – а как иначе я смогла бы добраться до дома с больной ногой? – он представлял собой угрожающее зрелище, в том смысле, что был похож на грозу – метал громы и молнии по поводу нашего безответственного поведения. А мы-то, наивные, думали, что он никогда не узнает о нашей вылазке.
Прежде чем тронуть машину с места, Юрка орал и плевался огнем минут двадцать, выражая свое негодование в самой изощренной форме. И возразить-то было нечего, тем более что со мной он вообще не пожелал разговаривать, считая основной зачинщицей этого безобразия. Обидно, честное слово, ведь его драгоценная Наташка возвратилась к нему целой и невредимой, ну разве что немного сонной, а вот мне досталось по полной программе. Но где уж мне было рассуждать о справедливости. Юрка готов был стереть меня в порошок и не стеснялся в выражениях, хотя я старательно стонала и время от времени совала ему под нос раненую конечность, беззастенчиво давя на жалость. Юрка стоял как скала. Мои страдания его не трогали. Впервые на моей памяти он разозлился по-настоящему.
Боясь, что сгоряча он запретит нам с Наташкой встречаться, я решилась на то, что поначалу считала невозможным, а именно – рассказала ему все про Педаченко и Джека Потрошителя.
Юрка слушал вполуха, словно бы нехотя, но, когда я дошла в рассказе до статьи в журнале и назвала адрес, где до ареста проживал Педаченко, Юрка несколько изменил свое мнение. Нет, он все еще хмурился, но было ясно, что он больше не сердится, а просто пытается определить реальную степень опасности изложенных мною фактов.
– Почему же вы мне обо всем не рассказали? – спросил он ворчливо. – Вместо того чтобы глупо лезть на рожон… – Он раздраженно махнул рукой.
Тогда я начала перечислять причины:
– Во-первых, как мы могли знать, что все именно так закончится? В тот момент, когда мы решили съездить в Свияжск, нам с Наташкой ни с какой стороны ничего не угрожало. Если бы я лично знала, что за мной в поезде будет охотиться убийца со скальпелем, то не то что к поезду, к вокзалу бы не подошла на пушечный выстрел. Что я, камикадзе какой-нибудь? Во-вторых, до того, как мы услышали от Пахомыча эту историю и увидели статью в журнале, которая подтверждала его рассказ, все разговоры о переселении душ казались мне… как бы это сказать поточнее… надуманными. Слишком фантастичными, чтобы быть правдой, не так ли? Вот скажи, ты бы поверил, если бы дня два назад я пришла к тебе и заявила: «На вашей вечеринке один из гостей тронулся умом, посмотрев в волшебное зеркало, и превратился в кровавого маньяка, потрошащего женщин и девушек. И ты, кстати, тоже в числе подозреваемых, так как в комнату входил и зеркало видел».
Юрка крякнул и шумно выпустил через нос воздух. Я решила, что таким образом он продемонстрировал признание моей правоты.
– Совершенно нелепая история, – проворчал он затем недовольно.
– Ага. Ни за что бы в такое не поверила! – поддакнула Наталья, учуяв, что гроза миновала и головомойка откладывается на неопределенное время. Из неосторожных авантюристок мы в одночасье превратились едва ли не в героинь, действующих смело и решительно.
– Хорошо, – нарушил молчание Юрка, нервно проводя рукой по волосам, и добавил многозначительно: – Допустим – только допустим! – что ваши выводы насчет разбушевавшегося призрака верны…
– Почему это «только допустим»? – перебила его я довольно непочтительно.
– Потому что слишком много дыр в твоей теории.
– А я не вижу ни одной, – упрямо возразила я.
Юрка усмехнулся:
– Это дело поправимое. Смотри: Потрошитель, раз уж речь идет именно о нем, убивал только проституток, а у нас налицо совершенно порядочные женщины.
– Много ты понимаешь! – неожиданно вступилась за меня Наталья. – Инесса на мужиках повернутая была, да и Милочка совсем не ангел. Пусть они денег в прямом смысле этого слова и не брали, то бишь не имели фиксированной таксы, но – я уверена – от подарков не отказывались, что, в принципе, одно и то же. А уж Турков-то своей обоже наверняка и деньжат подкидывал. Что-то не верится мне в их великую взаимную любовь, такая вот я циничная.
– А как ты пришьешь сюда ту молоденькую балерину из театра? – усмехнулся Юрий. – Она же совсем ребенок и в твою теорию совершенно не вписывается.
– Ну…
– Да еще Агнешка, подруга твоя… Ее-то за что убивать? Или я про тебя, Пчелкина, чего-то не знаю? – язвительным тоном поинтересовался нахал.
Я покраснела, зато Наташка нашлась сразу:
– Ну, с Агнешкой дело ясное. Дело не в ее моральном облике, а в том, что вечно сует нос куда не надо. Тут у кого хочешь руки зачешутся.
Я открыла рот в безмолвном пока протесте. Юрка громко заржал. Наташка, спохватившись, тихо ойкнула, сообразив, что ляпнула что-то не то, и пробормотала:
– Прости, Агнешка.
– Ладно, пинкертоны, с вами все ясно, – подвел итог Юрка. – Теория однозначно требует доработки. Вопрос в другом.
– В чем? – спросили мы хором.
– Стоит ли и дальше копаться в этом деле? Если я правильно понял, то наиболее подозрительно в данном случае выглядит Турков. Так вот, стоит ли поговорить с ним по душам, как вы думаете?
– Ни в коем случае! – воскликнула я и даже замахала руками.
– Но почему? – искренне удивился Юрка. – Прижмем его, потребуем предъявить алиби…
– А что, если оно у него есть? – прищурилась я.
– Если он виновен, то вряд ли.
– Ага, как же! Да у всех преступников фишка такая: первым делом позаботиться об алиби. У них оно всегда отменное.
– А ты-то откуда знаешь?
– Детективы люблю. Там про это написано.
– А в твоих книжках случайно не написано, что делать героине, если ее положение приближается к критическому? В том смысле, что ее того и гляди прихлопнут?
– Это ты про кого?
– Догадайся с трех раз… – недобро усмехнулся Юрка.
– Кажется, это ты про меня… – вздохнула я грустно.
Юрка ничего не ответил, но мне и без его ответа вдруг сделалось так тоскливо, что хоть волком вой. Прикидывала я и так, и эдак, что мне следует предпринять дальше, но на ближайшее время ничего не придумала, зато в голове у меня начал складываться план на завтра.
Глава 21
Если кто-то может сказать что-нибудь об этих современных подростках после того, как взглянет на них всего пару раз, значит, он разбирается в них лучше меня, хотя я и ушла от подросткового возраста не слишком далеко. Они одеты в невообразимые шмотки самого дикого покроя и убийственно-неестественных цветов, размалеваны, как ирокезы, и болтают глупости, способные вогнать в краску портового грузчика. Речь их нашпигована такими словечками, понять которые можно, только воспользовавшись услугами переводчика, а мозги затуманены компьютерными играми. Но даже если они выглядят земными ангелами, как, например, Настя Грачева, то обольщаться не стоит и в этом случае.
Да, тут было что-то не то. С самого моего появления на пороге Настиной квартиры утром следующего дня я почувствовала, что ее огромные глаза смотрят мне прямо в лицо с непонятным, настороженным выражением. Ну что же, если девчонка решила попробовать просверлить у меня во лбу дырку – бог ей в помощь, мешать не стану. В свою очередь, я время от времени тоже посматривала в ее ясные глазки и улавливала в глубине зрачков затаившееся волнение. Но не страх. Что-то другое, вроде беспокойства или, лучше сказать, отчаяния. Нечто подобное, как мне кажется, испытывает мелкий воришка, пойманный на месте преступления.
Воришкой благовоспитанная Настя была вряд ли, но что-то ее все же беспокоило. Она еще не решила для себя, к какой категории меня следует отнести. Для ее ровесницы я была слишком стара, но и в разряд родителей не годилась. Настенька явно была в затруднении, не зная, как себя вести. Мы сидели на скромно обставленной кухне за довольно шатким столом и, каждая со своей стороны, пытались оценить возможности друг друга, ведя поначалу ничего не значащий разговор.
Настя терпеливо ожидала моих вопросов, сосредоточенно болтая ложечкой в чашке с чаем. В отличие от многих, она пила его с молоком. Что ж, Настя выбрала неплохую тактику, заняв выжидательную позицию и не начиная разговора первой. Так она по крайней мере была застрахована от того, чтобы сболтнуть что-то, о чем противник и не думает спрашивать. А в том, что она почему-то считает меня противником, я не сомневалась.
Пауза слишком затянулась. Я все время помнила о том, что на улице меня с нетерпением ждут друзья. Не то чтобы они ожидали от этого разговора слишком многого, нет, их нетерпение объяснялось более прозаическими причинами – внезапно грянувшими морозами под сорок градусов. Сколько они продержатся в такой холод, пусть даже и в отапливаемой машине? Не думаю, что у меня есть слишком большой запас времени.
– Расскажи мне о Лие, – произнесла я заготовленную фразу, которую Настя совершенно явно все время ожидала. – Какой она была?
– Расскажи мне о Лие, – произнесла я заготовленную фразу, которую Настя совершенно явно все время ожидала. – Какой она была?
– Одержимой! – ответила девушка, не задумавшись ни на секунду. – Лия была просто помешана на балете. Если бы ее лишили возможности танцевать пусть даже и на сутки, она бы умерла.
– Ты преувеличиваешь.
– Ни капли. Просто вы ее не знаете. То есть не знали, – поправилась Настя и тут же нахмурилась.
– А она действительно была способной?
– Она была работоспособной, – произнесла Настя с нажимом, давая понять, что это не одно и то же. – Способности у нее, конечно, были, но не то чтобы очень блестящие.
– А ей ты об этом говорила?
– Нет, конечно. Зачем человека зря расстраивать? Но я ведь не без глаз, могу оценить шансы коллег по цеху. Тут нет ничего плохого. Объективная оценка, только и всего. У Лии был не очень высокий прыжок, имелись некоторые проблемы с весом. Выворотность, правда, хорошая, и растяжка тоже в норме. А так… Она не была исключительной, понимаете? А это необходимое условие для того, чтобы пробиться на самый верх. Должна быть искра, изюминка…
– Ты рассуждаешь как… профессионал, – я запнулась, не желая произносить слово «жестокость». Рассуждения Насти показались мне слишком уж жесткими.
– А я и есть профессионал, – пожала плечами девушка. – Я ведь ходила в тот же балетный класс чуть ли не с детского сада.
– Ну да, конечно. Значит, ты могла видеть тело своей подруги в тот день? Ведь у вас как раз были занятия, насколько я знаю…
Последовала секундная заминка. Показалось мне, или она действительно на что-то решалась? Затем она заговорила своим тонким бесцветным голосом:
– Нет. Я тела не видела.
– А почему?
– Я болела и не пришла на занятия, – ответила она уже спокойно.
– Странно, Лия тоже не собиралась на занятия… – озвучила я свою мысль, пристально глядя на Настю, а она отвела глаза.
– У нее была другая причина.
– Какая?
Настя задумчиво посмотрела на меня, будто оценивая мою надежность или раздумывая, стоит ли мне что-то рассказывать.
– Так что за причина была у Лии? – настаивала я.
– Не знаю. Но она была здорова, я это имела в виду.
Тест на надежность я не прошла, это ясно. Я окончательно убедилась, что передо мной не невинное дитя, а вполне современная девушка, обладающая живым, подвижным умом и знанием жизни, и она вела со мной какую-то игру вполне обдуманно. Я начала сомневаться, что смогу выиграть эту партию. Девушка сказала достаточно, чтобы заинтересовать меня, и слишком мало, чтобы можно было сделать выводы.
– Я слышала, что в тот вечер Лия говорила с каким-то человеком много старше ее по возрасту. Причем говорила запросто, как с хорошим знакомым. Даже, кажется, сердилась на него за что-то. Ты не припоминаешь, был ли среди ее знакомых кто-то, кто подходил бы под это описание?
Если Настя и испытала удивление, то не показала его. Она просто отрицательно покачала головой.
– Неужели ты, ее самая близкая подруга, не знала, что Лия водит знакомство со взрослыми мужчинами? Тот человек, скорее всего, и был ее убийцей. Неужели это тебя не трогает? – воскликнула я с горячностью.
– Я в этом совсем не уверена, – тихо произнесла она, отвернувшись, но голос ее слегка дрогнул, что вселило в меня надежду.
– Почему ты так говоришь? Ведь тот человек был последним, с кем ее видели. Через полчаса Лия уже была мертва! Ты ведь догадываешься, кто это был? – спросила я напрямик.
– Они бы не посмели. Нет! – Ее голос сорвался на крик. – Не может быть!
Я с удивлением увидела в глазах девушки слезы.
– Послушай… – Я осторожно дотронулась до ее ледяной ладони. – Почему ты не расскажешь мне то, что знаешь? Ты ведь знаешь что-то, я вижу.
– Хотите, чтобы я последовала за ней? – спросила она с усмешкой.
– Это совсем необязательно. Я не собираюсь рассказывать всем и каждому то, что могу узнать от тебя. А вот остановить убийцу могу попытаться. – Я постаралась не обращать внимания на скептический взгляд, брошенный Настей в мою сторону. – Знаешь, – продолжала я, – у меня тоже есть подруга. Ее зовут Наташа. Она взбалмошная и ворчливая, но я все равно люблю ее, как сестру. И если бы кто-нибудь – неважно кто – посмел ее обидеть, я своими руками разорвала бы его на кусочки. И уж точно не стала бы стоять в стороне, наблюдая, как обидчик преспокойно расхаживает на свободе.
Настя искоса взглянула на меня и слабо улыбнулась:
– Вы, такая маленькая, бросилилсь бы с кулаками на обидчика? А если бы это был здоровенный мужик?
– Ну и что? Наташка – мой друг, самый близкий мне человек. Если бы ей нужна была моя помощь, то я просто наплевала бы на опасность. Честно. Это потом, зализывая раны где-нибудь на больничной койке, я бы лежала и думала: «И какого черта я ввязалась?» Но не тогда, когда подруга оказалась в беде.
Настя вздохнула. Я поняла, что сделала все, что могла. Если она не заговорит и сейчас, мне останется только вежливо попрощаться. Время текло медленно. Секунды падали, словно сосновая смола в жаркий полдень – неторопливо и тяжело.
– Не думаю, что он мог бы убить ее. – Голос девушки прозвучал более чем неуверенно.
– Ты знаешь, с кем она говорила?
– Догадываюсь.
– Ты видела его раньше?
– Конечно. И не однажды, – неприязненно усмехнулась Настя, и усмешка превратила нежное девичье лицо в жестокую циничную маску.
– Пожалуйста, скажи мне, кто это был! – взмолилась я.
– Я ведь не знаю точно. Это только мои предположения, – сделала Настя последнюю попытку уйти от ответа.
– Пусть так, все равно…
– Вы знаете, что такое балет?
Я слегка опешила. Диспута о культурных ценностях я ожидала в данный момент меньше всего.
– Ну… искусство.
– Искусство – это из зрительного зала. Оттуда все действительно выглядит великолепно. Ярко, красиво, грациозно, волшебно и так далее. А за кулисами этой сказки – мрак.
– А, ну я поняла. Изнурительные тренировки, больные ноги, сбитые ступни…
– Ни черта вы не понимаете! – хрипло рассмеялась девушка. – Тренировки – ерунда, жизненная необходимость. Мы привыкаем к ним с раннего детства и знаем, на что идем. Самое страшное – не деформированные кости и кровавые мозоли. Самый ужас – понять через несколько лет, что твой потолок – четвертый ряд кордебалета. Вот это – облом. Это такой облом, если б вы только знали… Век балерины короток. В тридцать ты уже почти пенсионерка.
– А Майя Плисецкая? Максимова? – не удержалась я.
– Они – звезды. Их единицы. Есть и еще несколько десятков ведущих балерин в разных театрах. О такой карьере, как у них, мечтают все, но она так просто не дается.
– Я помню, ты говорила про изюминку, – рассеянно кивнула я головой.
– И это на самом деле не главное. Вы видели по телевизору красивые клипы с балериной?
– Это те, где много компьютерной графики?
– Ага. Так вот, эта балерина – полный ноль. Таких, как она, – миллион. Но она – на виду, для нее снимают клипы, о ней пишут статьи, берут у нее интервью. А знаете почему?
– Почему интервью берут?
– Почему клипы снимают… Потому, что на нее в классическом балете вроде «Жизели» или «Спящей красавицы» никто смотреть не захочет. Не потянет она Жизель, это же ясно. Вот и разводит на чужие бабки самодеятельность.
Настя презрительно изогнула губы, а я хотела было сказать: «Вздор», но не решилась. Хотя и осталась при своем мнении.
– Ну хорошо. Давай оставим ту балерину в покое. Меня интересует мужчина, с которым говорила Лия, – напомнила я.
– Так я к тому и веду, – вновь усмехнулась Настя. – Понимаете, танцовщик, как и любой другой творческий человек, нуждается в поддержке. Это неправда, что таланту для рывка нужны только деньги…
– Мне казалось, что нужен талант…
Она сделала вид, что не заметила моей реплики.
– …Правда в том, что с помощью денег талантом признают любую бездарность. Но только в том случае, если найдется кто-то, достаточно влиятельный, чтобы сказать в твою пользу веское слово.
– Проще говоря – спонсор. Что ж, ничего нового.
– Тоже верно. Беда в том, что спонсоры на дороге не валяются. Их надо искать и заинтересовывать. И чем раньше, тем лучше.
– Идея опять же верная, но осуществление ее проблематично. Где ж их искать, спонсоров-то? Они же не грибы.
– Места надо знать, – снова некрасиво скривилась Настя.
– И ты их знаешь…
– Знаю. И Лия знала. Только она не поняла, что ей предоставляется шанс. – Настя тяжело вздохнула, вроде бы испытывая раскаяние. За что? Но она объяснила сама: – В общем, я кое-что слышала. Уже после того, как Лию похоронили. И мне это совсем не понравилось. Вот потому…
Я затаила дыхание. Неужели девочка так и не решится сказать то, что задумала? Вон как побелели костяшки ее пальцев.
– Ладно, пусть будет то, что будет, – вздохнула Настя. – Мне терять нечего. Короче, есть в околотеатральной среде одна дамочка-балетоманка. Вроде бы ходят слухи, что она «голубых кровей», но, скорее всего, это полный бред. Нынче все – кто князья, кто графы. Тетка богатая, вот тут уж я ручаюсь. Деньги у нее бешеные, а девать некуда, вот и придумала она себе хобби – что-то вроде светских раутов, но не с пьянкой и шлюхами, а вроде как интеллигентно. Затея «княгини» имеет бешеный успех. Кто только у нее не собирается: промышленники, ювелиры, владельцы ресторанов, политики и все в том же духе, всех не перечислишь. Так вот, эта кучка толстосумов и решает, быть девчонке балериной или нет. Повезет – и ей обеспечена блестящая карьера, пусть даже у нее вместо ног два бревна неструганых. Нет – прости-прощай, не видать ей большой сцены, как своих ушей.