– Я хочу, – твердо сказал Тристан, – получить обратно мой облик. Я знаю, что это в твоей власти. Я… – Он на мгновение запнулся. – Я готов сделать для тебя все, что ты захочешь.
Только что ведьма была не далее чем на расстоянии вытянутой руки; сейчас он едва различал в конце рощи ее лицо.
– Ты неблагодарен, – промолвила ведьма словно с сожалением. – Думаешь, я не знаю, зачем ты принес с собой этот меч? Ты ведь хотел убить меня, не так ли?
Тристан почувствовал, как в нем закипает ярость. Он с размаху воткнул меч острием в землю; даже в неверном ночном свете было видно, как дрожит отпущенная рукоять, словно ей передался гнев владельца.
– Что ж, если и так, ты одна виновата в этом. Не ты ли отвела мне глаза, чтобы я видел мир не таким, какой он есть?
– И много же ты увидел в этом мире, – съязвила ведьма, – если бросаешься на меня, как собака? Зря я спасла тебя от Морхольта: не стоило мне делать этого, пусть бы кости твои побелели в Корнуолле, Тристан из Лионеля!
Холодный пот выступил на лбу витязя.
– Ты лжешь, – закричал он, – ты лжешь, гнусное отродье!
– Я окутала тебя облаком, – продолжала ведьма, – и только поэтому Морхольт промахнулся. Неужели ты и впрямь поверил, что мог одолеть его в честном бою? Никто на этом свете не мог с ним сравниться, лишь мое чародейство сгубило его, а вовсе не твоя безумная смелость.
Слова старухи причиняли Тристану невыносимую боль; каждое из них камнем ложилось на его грудь. Эссилт оказалась права: теперь он ясно видел, что стал пособником темной силы, и презрение его к себе было столь велико, что могло заполнить собою все небо.
– Но я буду добра, – продолжала мерзкая старуха, явно наслаждаясь отчаянием Тристана, – я ничего не возьму у тебя, кроме того, что причитается мне по праву. Через несколько дней к берегу подойдет корабль норвежцев; с ним ты покинешь Ирландию навсегда.
Тристан молчал.
– И ты получишь обратно свою смазливую мордашку, не сомневайся, мой хороший. Но перед этим ты кое-что сделаешь для меня.
– Что же? – почти беззвучно спросил Тристан.
Ведьма подняла голову, словно принюхиваясь к чему-то.
– Это будет совсем нетрудно, – сказала она. – Возьми свой лук.
– Я не… – начал Тристан.
– Там, где ты оставил свой меч, – подсказала ведьма.
Тристан пригляделся: и впрямь, в траве, куда он воткнул меч, теперь лежали лук и колчан, полный отборных стрел.
– Я хочу наказать, – пояснила ведьма, – одну непокорную душу, которая была мне подвластна. А теперь натяни тетиву и жди.
Тристан колебался.
– Ты хочешь обратно свое лицо или нет?
Тристан нехотя повиновался. Тело ведьмы словно растекалось в струях молочно-белого тумана. Небо стремительно светлело.
– Сейчас, – сказала ведьма. – Будь готов.
Проснувшиеся птицы запели в лесу; восходящее солнце позолотило верхушки деревьев. Сердце Тристана отчаянно колотилось, молотом отдавая в висках.
– Вот он! – крикнула ведьма. – Убей его!
Тристан вгляделся: высоко в небе летела неизвестно откуда взявшаяся большая птица. Тристан узнал ее, и на мгновение у него перехватило дыхание. Это был альбатрос. Казалось, птица тоже заметила Тристана: она заметалась с жалобными криками.
Тристан чуть сместил лук и спустил тетиву.
Стрела свистнула в воздухе; в тот же миг альбатрос исчез. Ведьма обратила к Тристану перекошенное от ярости лицо. Из ее рта лились отвратительные ругательства; не слушая их, Тристан незаметно начертил концом лука на земле замысловатую фигуру и прочитал короткое заклинание. Ведьма умолкла: стрела летела с неба прямо ей в лицо. В последнее мгновение старуха успела заслониться рукой; изображение ее разделилось, и теперь на опушке стояли две ведьмы с пронзенной стрелой ладонью. Обе они с немой яростью взглянули на Тристана и на его глазах обратились в пар. Солнце восходило над верхушками деревьев, и лук, который держал Тристан, медленно превращался в меч в утренних лучах.
Аэльрот устраивал очередную охоту; всадники съехались во дворе замка, но среди них не было Эссилт. Накануне она не выходила из своих покоев; король, однако, послал за ней, и наконец она появилась, непохожая на себя. Одна рука у нее была перевязана шелковым платком… Тристан предпочел бы ослепнуть, лишь бы не видеть его. Он ничего не понимал; он терялся в догадках, и все же какая-то часть его существа отказывалась верить, что Эссилт, возлюбленная его души, – та самая старуха, которая явилась ему на морском берегу. Если она с самого начала знала, кто он, если она каким-то образом подстроила гибель братьев, чтобы завладеть троном отца, зачем же она привела его к волшебному озеру? Или она сделала это нарочно, чтобы усыпить его подозрения? Значит, все это время она лгала, ни разу слово правды не сорвалось с ее уст, и как она, должно быть, забавлялась, играя с Тристаном, словно он был большой неуклюжей куклой!
Тристан невольно задержал дыхание: Эссилт поравнялась с ним.
– Я думала, ты уже уехал, – сказала она, не глядя на него.
– Я знаю, чары твои велики, – сказал Тристан негромко, – но с помощью богов или без нее я развяжу тебя.
Эссилт хлестнула коня и ускакала вперед.
Охота началась. Тристан, захваченный своими мыслями, вскоре отстал от остальных; впрочем, он мало заботился о том, что могут подумать о нем другие. Ему страстно хотелось посоветоваться с кем-нибудь, излить душу, но он был один, совершенно один. Тристан вспомнил о христианском отшельнике, которого оруженосец привел к нему, когда он умирал; вот кого ему особенно недоставало теперь.
Витязь ехал, утратив всякую осторожность. Неожиданно три стрелы, одна за другой, просвистели около него, и он всей кожей ощутил, как они рассекают воздух. Тристан придержал коня, и принц Аэльрот выехал из-за деревьев ему навстречу. Ни печали, ни удивления не было в душе Тристана: внутренне он был готов к тому, что неизбежно. Повадкой Аэльрот напоминал ему опасного, красивого, плохо прирученного зверя. Искоса наблюдая за Тристаном, принц отшвырнул лук и приблизился.
– Я мог бы тебя убить, если бы захотел, – сказал Аэльрот. – Но я прицелился мимо, и знаешь почему?
Тристан молча глядел на него.
– Это она послала тебя? – спросил он наконец.
В глазах Аэльрота зажглась и погасла тусклая искра.
– О ком ты говоришь, Тристан из Лионеля?
– О той, – ответил витязь, – равных которой нет.
– Если ты имеешь в виду смерть, – отозвался Аэльрот, – то ты, пожалуй, прав.
Он выхватил меч. Тристан угрюмо смотрел на него.
– Я не буду драться с тобой, – сказал он.
– Боишься? – поддразнил его Аэльрот.
– Нет, – сказал Тристан. – Но я бы хотел понять.
– Что?
– Как ты мог сразить дракона, – сказал Тристан, – если дракон – это ты сам?
Аэльрот опустил меч. Уголки его губ дрогнули, складываясь в подобие улыбки, и принц принужденно рассмеялся.
– О чем ты, убийца Морхольта? Я уничтожил дракона и принес его чешую. Разве этого мало?
– Ты отрезал прядь своих волос, – сказал Тристан. – Поэтому никто не должен был видеть тебя. Мне следовало догадаться раньше, что никакого дракона нет; но я сам был орудием зла. Я знаю, это Эссилт велела тебе убить меня.
Аэльрот оскалился по-волчьи, весь подобравшись. Он не спускал глаз с Тристана.
– Я люблю ее, – проговорил он.
– И я.
– Вот как? – только и сказал Аэльрот.
– Я бы дал убить себя за нее, – проговорил Тристан. – Скажи: ведь она захотела этого?
Аэльрот в нетерпении дернул щекой.
– Ты можешь сражаться.
– Мне жаль тебя, – промолвил Тристан.
Быстрее молнии Аэльрот кинулся на него: вряд ли другие слова оскорбили бы его так сильно, как эти. Тристан увернулся; меч, описав дугу, вонзился в шею его коня, и Тристан рухнул в пыль. Но дикая жажда жизни, ведомая одним лишь воинам на краю гибели, заставила его подняться. Повинуясь ей, он выхватил свой меч.
Аэльрот, пришпорив лошадь, мчался на него; Тристан кинулся на землю и, перекатившись, ухитрился подсечь лошади поджилки. Всадник упал; Тристан бросился на Аэльрота, придавленного телом коня и потерявшего меч, но его противник выхватил из-за отворота рукава нож и метнул его Тристану в грудь.
Лес ожил, совсем близко послышались голоса и стук копыт. Аэльроту кое-как удалось подняться; Тристан, собрав все свое мужество, вытащил нож из раны – и, случайно взглянув на свои руки, он не узнал их, а когда узнал, слезы радости потекли у него по щекам. Он вновь был собой. Тристан ощущал свое лицо – оно было точь-в-точь таким, каким он помнил его. Тристан повернулся к Аэльроту; он забыл обо всем, он готов был благодарить своего противника за то, что тот ранил его, но Аэльрот уже кричал:
– Идите сюда! Здесь Тристан из Лионеля, убийца Морхольта! Держите его!
Тристан понял, что нельзя терять времени: всадники были совсем близко. Вот первый из них въезжает на поляну; Тристан бросается на него, и всадник барахтается на земле, а Тристан на его лошади уже скачет прочь во весь опор.
Тристан понял, что нельзя терять времени: всадники были совсем близко. Вот первый из них въезжает на поляну; Тристан бросается на него, и всадник барахтается на земле, а Тристан на его лошади уже скачет прочь во весь опор.
Тристан скрылся в лесу. Люди Аэльрота едва не настигли его, но он счастливо ушел от погони. Боль в груди то и дело давала о себе знать, да и измученный конь нуждался в отдыхе. Тристан, убедившись, что опасность если и не миновала, то на время отступила, расседлал коня и пустил его пастись, а сам промыл, как умел, рану и перевязал ее. Он не мог удержаться от того, чтобы не поглядеть на отражение своего лица в ручье; оно казалось и знакомым до боли, и непривычным – ведь Тристан за время своего пребывания в Ирландии успел обжиться в новом теле. Он глубоко вздохнул и развел руки в стороны. До чего же приятно было вновь ощущать, как под кожей наливаются силой молодые мышцы, чувствовать себя юным, здоровым и почти бессмертным!
В ту ночь Тристан, несмотря на множество одолевавших его забот, впервые спал спокойно.
Едва занялось утро, он был уже на ногах. Пора было выбираться из леса; верно, что тот служил надежным убежищем, но он же легко мог и погубить Тристана. Если по его следу пустят собак, если его узнает кто-то из лесников, лихих людей или просто бродяг, которых всегда много скрывается в непроходимых чащобах, ему не жить. А Тристан так хотел жить! Он пытался сориентироваться по солнцу, но науки, даже самые простые, никогда не давались ему.
Последующие три или четыре дня он блуждал наугад, питаясь от случая к случаю. Иногда деревья смыкались над его головой, подобно крышке гроба, и ни один солнечный луч не проникал сквозь их густые ветви. Однажды Тристан спугнул медведя, а в другой раз поднял свирепого кабана, который клыками распорол брюхо его лошади. Тристан убил кабана и задал себе пир на славу.
Дальше он мог двигаться только пешком. Подумав, Тристан снял свою одежду, вывернул ее, выпачкал сажей и землей и надел наизнанку. Также он озаботился как следует измазать свое лицо, на случай, если рано или поздно ему попадется человеческая душа.
Деревья редели; Тристан упорно шагал вперед, обливаясь потом, – и, достигнув кромки леса, застонал. Вдали он различил очертания королевского замка; значит, сделав круг, он вернулся туда же, откуда пришел.
Шорох, раздавшийся в кустах позади, заставил Тристана обернуться; быстрым движением он положил ладонь на рукоять меча. Перед ним стояла большеглазая веснушчатая девочка, которая с серьезным любопытством рассматривала диковинного бродягу. Вслед за девочкой появился крепкий бородатый мужчина, тащивший охапку дров; заметив Тристана, он остановился.
– День добрый, – сказал Тристан.
Мужчина, ничего не ответив, подозвал девочку и заговорил с ней, указывая куда-то в сторону; тут только Тристан заметил шагах в пятидесяти от них понурую лошадь, запряженную в широкую телегу. Девочка убежала, и Тристан наблюдал, как ловко она влезла на телегу и схватила вожжи.
Мужчина подошел к Тристану.
– Солдат? – спросил он, указывая на меч, который хотя и был спрятан под одеждой, тем не менее нельзя было спутать ни с чем иным.
Тристан нехотя кивнул.
– Был, – объяснил он. – Это ваша дочь?
– Моя, – подтвердил крестьянин. – Куда держишь путь?
Тристан рассказал, как он приехал навестить своих родных, живших на побережье, и узнал, что их дом разрушила буря.
– Теперь я даже и не знаю, куда мне податься, – закончил он.
– Да, бывает, – согласился крестьянин. – У кого служил?
Тристан сглотнул слюну.
– У короля Артура.
В глазах крестьянина блеснуло нечто вроде интереса.
– Да-а, – протянул он.
Телега подъехала, и крестьянин стал нагружать ее. Девочка слезла на землю и тоже пыталась маленькими ручонками приподнять тяжелое полено. Тристан, спохватившись, взял сразу целую охапку дров и легко бросил ее на дно телеги; крестьянин одобрительно крякнул.
– Да ты богатырь, как я погляжу… Вот что: хочешь, я отвезу тебя к нашему королю? Хорошие солдаты ему, наверное, тоже нужны.
Тристан почувствовал, как у него пересохло во рту.
– Спасибо, – пробормотал он.
– Не за что, – сказал крестьянин. – Залезай.
Покорившись судьбе, Тристан сел в телегу. Девочка пристроилась с ним рядом, уперлась локтями в колени, прижала кулачки к щекам и глядела на дорогу. Крестьянин тронул вожжи, и лошадь, горбясь и кивая головой при каждом шаге, двинулась по направлению к замку. У Тристана было такое чувство, словно его везут на плаху. Пряди длинных спутанных волос падали ему на лицо, но он и не думал убирать их и только кутался в свой вывернутый наизнанку плащ.
– А кто ваш король? – спросил он, когда молчание стало совсем невыносимым.
Крестьянин причмокнул, словно у него внезапно заболел зуб, и неопределенно пожал плечами.
– Да кто его знает, – признался он нехотя. – С недавних пор вроде как принц Аэльрот.
– Аэльрот? – повторил Тристан в несказанном изумлении.
– Ну да, – подтвердил крестьянин. – Старому королю он приходился вроде как пасынком. Я слышал, что в свое время король приказал убить отца Аэльрота, чтобы жениться на его матери, но мало ли что говорят.
– А у короля разве нет своих детей? – спросил Тристан с замиранием сердца.
– Можно сказать, что нет.
– Как это?
Крестьянин мрачно поглядел на него.
– Была у него одна дочь, Эссилт. Да только сегодня ее на костре сожгут.
– За что?
– Вестимо, за что: за чародейство. Приметили люди, как она превращается в птицу и летает вокруг дворца, да только доказать ничего не могли. Королева догадалась запереть ее в комнате, вечером открывает – а там альбатрос заместо принцессы. И все, кто был при этом, увидели, как птица превращается – ну, в это самое, в Эссилт. Вот за это ее и сожгут, а мне мой приятель-палач даст целый безант, коли я привезу ему хороших дров. Вот я и отправился с моей Дейрдре пораньше, с утречка, а то бы нипочем не согласился. Известное дело, деревья – на них всякие духи живут, они и навредить могут, если жилье их подпортишь.
Крестьянин говорил еще что-то, но Тристан не слышал его. Его безумный взгляд был устремлен на дрова, разбросанные по дну телеги: так вот для чего они предназначались!
– Вот, – заключил крестьянин и неизвестно к чему вздохнул.
Тристан очнулся.
– А что стало со старым королем? – спросил он.
– Говорят, его убил какой-то витязь на охоте, – отвечал крестьянин, – тот самый, что и сына его Морхольта порешил, когда тот поехал в Корнуолл за данью для дракона. Но толком никто ничего не знает. Говорят, короля тайно похоронили, а другие и вовсе не верят, что он умер. Но! – сердито закричал он на лошадь, чем-то прогневавшую его. – Я тебя!
Тристан поглядел прямо на солнце: яркий свет не слепил его глаз, в которых была одна Эссилт. Он твердо знал, что должен сделать, и с этой минуты весь остальной мир перестал для него существовать. Яснее, чем когда-либо, он понимал, что его ждет неминуемая гибель, и все же его неудержимо влекло к ней, словно в ней была его жизнь, его спасение. Что там говорил седой отшельник – искупление, очищение от грехов? Тристан был бесконечно далек от всего этого; теперь же ему показалось, что он понял смысл этих странных, завораживающих слов.
– Когда казнь? – спросил он, стараясь не смотреть ни на крестьянина, ни на его дочь, которая ерзала на месте и застенчиво улыбалась Тристану, обхватив руками колени.
– Не боись, без нас не начнут, – успокоил его крестьянин, кивком указав на громыхающие при каждом толчке телеги дрова.
Тристану неудержимо захотелось схватить болтуна за горло и сбросить его наземь; и, хотя он отлично сознавал, как это глупо, ему стоило великого труда удержаться от искушения.
Из маленького оконца своей темницы Эссилт видела, как въехала на двор телега, нагруженная дровами, приготовленными для ее костра. С телеги соскочил какой-то бродяга, сверху казавшийся лишь грязным пятном, и заковылял прочь, поминутно оглядываясь. Чья-то тень упала на принцессу; она резко обернулась – и увидела в шаге от себя Аэльрота. Новый король ирландский был одет в роскошные ткани, расшитые серебром и золотом; золотые кудри падали на плечи, но взгляд светлых глаз был бог весть отчего мрачен и суров.
– Ты! – сказала Эссилт, и два ярких пятна вспыхнули на ее щеках.
– Я пришел, – сказал Аэльрот тяжелым, странным голосом, которому он тщетно пытался придать равнодушные нотки, – я пришел спасти тебя.
Эссилт молча смотрела на него, потом отвернулась к окну. Бродяга уже исчез.
– Ты получил то, что хотел, – промолвила она безучастно. – Ты мечтал стать королем, и вот ты добился своего. Сначала мои братья, потом мой отец, потом я. Разве не так?
– Ты же сама знаешь, – тихо сказал Аэльрот, – что это неправда.
– Ты должен быть счастлив теперь, – жестко проговорила Эссилт.
– Как я могу быть счастлив? – закричал Аэльрот, больше не сдерживаясь. – Когда ты…ты… Как ты можешь говорить так?