Следователь крякнул, казалось, смущенно. Затем сделал мину простака-парня и почти виновато попросил:
– Слушай, Оль, дай пепельницу. Черт, сигареты забыл. У тебя нет?
– Нет, – отрезала она, не купившись на его профессиональное умение трансформироваться. Чему-чему, а этим ментовским приемчикам она была хорошо обучена и немного научилась в них разбираться.
– А парень твой не курит? – Ну что за взгляд, боже правый! Честнейшего парня из местной слободки, рубахи-парня, можно сказать. Весь свой в доску, в бога– душу-гроба-мать.
– Не курит и вам не советует! Что-то еще?!
– А что еще? – Он затрепетал длинными ресницами, недоуменно задергал плечами и затряс подбородком, что, видимо, должно было означать полнейшее непонимание обращенного к нему вопроса.
– Нет, ну для чего-то вы дверь мою с петель снимали! – фыркнула она, заводясь все сильнее и сильнее. – Не иначе с Новым годом поздравить решили. Так виделись уже сегодня вроде!
– А чего долго не открывала? Хотя о чем это я, господи, – мент елейно заухмылялся. – Дело молодое, понятно. Пока пижамку накинешь, пока волосики пригладишь.
– Мент, да ты хамишь! – против воли вырвалось у Ольги, когда краска хлынула ей в лицо, чуть не выдавив глазные яблоки.
– А ты нет?! – Он среагировал моментально – честь и хвала российской милиции. Вскочил с места и стал метаться по тесной кухоньке, норовя вплюснуть Ольгу в одну из стен. – А ты не хамишь! Ты черт знает что делаешь, идиотка!!! Дура чертова! На хрена мне все это нужно, вот скажи?!
– Вы о чем?
– Обо всем! Что за мудак у тебя в кровати, отвечай?! – Сергей Анатольевич вцепился ей в плечо длинными пальцами, сильно сдавил и, понизив голос до шепота, почти жалобно попросил: – Не будь дурой, Олька, ответь! Мои ребята в коридоре, одно твое слово – и он наш!
– Кто? – тоже шепотом спросила она, сама поражаясь тому, как ей удается так ловко играть свою роль – не причастной ни к чему особы. – Кто ваш, Сергей Анатольевич?!
– Тот, кто постель твою греет сейчас, дура! – Мент скрипнул зубами и еще сильнее стиснул ей плечо.
– Моя постель – кого хочу, того в нее и укладываю! И если это все, что вы ко мне имели, то попрошу на выход!
– Ага, вот так значит... – Он уронил руку, словно плеть. Несколько раз ударил себя по ноге и пошел к выходу, на ходу не переставая повторять: – Вот так значит... Ладно, хорошо... Вот так, значит... Да!
Он, будто вспомнив что-то, резко тормознул у самой двери и как ни в чем не бывало полюбопытствовал:
– А как зовут твою нынешнюю пассию-то, я не расслышал?
– Вы не расслышали, потому что не спрашивали. – Ольга нервно комкала курточку пижамы на груди, боясь ляпнуть что-то невпопад. – Для меня он просто Гарик...
– Ишь ты... Гарик! – Он дернул на себя входную дверь, едва не вырвав петли из притолоки, и, перед тем как захлопнуть ее за собой, еще раз повторил: – Гарик, значит, мать твою...
Ольга заперла дверь на замок и почти тут же обессиленно сползла по стене. Ей даже нечего было выдохнуть с облегчением, настолько пустыми оказались ее легкие. Во рту привкус горечи. Сердца не слышно, хотя должно было грохотать где-то в горле. Руки и ноги онемели. Да все внутри онемело!
Зачем он приходил?! Что ему было нужно?! Если из-за Толика Кулешова, то почему не задал ни единого вопроса о нем? Нет, здесь что-то другое... Что-то такое, что заставило его выламывать ей дверь. Словно... Словно он испугался за нее. Может быть, это из-за Сергея. А почему нет? Зная истинную сущность этого ревнивца, ему было проще простого предположить трагическую развязку событий. Он и сам наверняка с ним сталкивался на этой самой почве.
Нет, не вяжется. Он мог узнать о передвижениях Сергея, позвонив ему домой или съездив туда. Хотя, если Сергей причастен к происшествию в ее подъезде, то вполне логичным будет его отсутствие дома...
Черт, кажется, она окончательно запуталась в своем желании найти объяснение необъяснимому.
– Как его зовут? – передразнила она его, скорчив смешную рожицу, и почти тут же рванула в комнату, подхваченная вихрем моментально вспыхнувшей ярости. – Вставай, гад!!!
Артем лениво перевернулся на спину и насмешливо нараспев произнес:
– Что нас так взволновало?
– Почему я должна объясняться с этим ментом, скотина ты такая?! – плохо соображая, что говорит, выплюнула она ему в лицо оскорбление. – Почему?!
– А потому, что все то время, пока длился его визит, в твоем подсознании билась тревожная мыслишка: «А что будет с моей мамочкой, со мной...» Так ведь, Оленька?
Она помолчала немного, пытаясь прийти в себя, потом махнула обреченно рукой и устало опустилась на край дивана.
– Конечно, ты прав. Все то время, что он был здесь... Все то время... Как было бы легко и просто сдать тебя ему. Одно только слово... Как было бы просто.
– Да, конечно, тем более что опыт какой-никакой в этом у тебя уже имеется, – беззлобно уколол он ее и потрепал по плечу. – Понимаю твои чувства, девочка, очень даже понимаю. Когда и хочется и колется...
– Все равно! – упрямо дернула она плечом. – Мог бы хотя бы предупредить меня и сказать, какое твое новое имя по паспорту! Он спрашивает, а я, как идиотка, мычу что-то нечленораздельное. А если бы он твои документы затребовал?!
– Как же ты ему меня назвала?
– Ох, страшно вспомнить. Сказала что-то... – Ольга настороженно оглянулась, почувствовав его пальцы под пижамной курткой на своей спине. – Сказала, что тебя зовут Гариком.
– Молодец, девочка! По паспорту я теперича – Игорь. Молодец...
– Сколько похвал за один вечер, подумать только! – Ольга попыталась отодвинуться подальше на край дивана. – Смотри...
– Куда? – К его пальцам присоединились губы и принялись вытворять такое, от чего кожа ее мгновенно покрылась мурашками.
– Ну, я в том смысле, что увлечешься мною... Потом вдруг влюбишься. Ну что ты делаешь, Артем?! – Ей снова стало трудно дышать.
– Даже если и влюблюсь, то что? – Он и не думал останавливаться, обводя контур ее лопаток языком и обдавая их горячим дыханием.
– Как же ты меня тогда в тюрьму посадишь?! Не жалко будет?! – Она все же соскочила с дивана и, отойдя на безопасное расстояние, уперла руки в бока. – Отвечай же, Гарик чертов! Как ты сумеешь меня посадить тогда?! Как переживешь разлуку?!
– Я сильнее, чем ты думаешь, – Артем криво ухмыльнулся и, вытянув вперед правую руку, призывно шевельнул пальцами. – Иди сюда, девочка. Иди и ничего не бойся.
Глазами самого разнесчастного человека Ольга посмотрела на этого красивого мужчину, который возлежал сейчас на ее диване и сделал ее существование в этом мире непереносимым, и вдруг жалобно запричитала:
– Артемчик, ну пожалуйста, ну прости меня! Ну оставь меня в покое! Я ничего не хочу! Я не смогу... Я не буду ничего делать!!! Боже! В какую яму ты меня загоняешь! Если бы ты только знал, как было велико искушение, но я не выдала тебя!
– Приз – в студию, – он захлопал в ладоши, умело копируя мимику известного телеведущего.
– Я никогда больше никого не выдам! Пожалуйста, оставь меня! Я так устала от всего. Так устала. Устала бояться и оглядываться. Я не могу так больше! А сейчас мое положение еще хуже, чем было!
– Почему? Ну что ты! Чем же оно ухудшилось? Тот, кто был для тебя вестником смерти, теперь в поле досягаемости. Удара в спину не будет. Неизвестности тоже нет. Все стало более или менее ясным. Чем же оно стало хуже, твое положение?
– Потому что, промолчав сейчас и не сдав тебя милиции, я стала твоей соучастницей! – Оля обреченно заплакала, спрятав лицо в ладонях. – Все сгустилось вокруг. Ты, со своей одержимой идеей отомстить. Толик, преследовавший меня из каких-то там благих побуждений и в результате обнаруженный с пробитым черепом в непосредственной близости от моего жилья. Мент этот настырный... Сергей, от которого никогда не знаешь, чего ждать. Танька эта еще...
– Что за Танька?
Артем задал вопрос, не меняя позы и не меняя интонации, но Ольга уловила некую долю настороженности в его голосе. Что-то подсказало ей, что вопрос был задан не из праздного любопытства, а вполне с конкретной целью – получить исчерпывающий ответ. Какой бы беззаботностью он ни старался наполнить свой взгляд, озабоченность все же тенью проскочила. Едва уловимо, но все же проскочила...
Одним словом, какое-то седьмое, а может, двадцатое чувство подсказало ей, что ключ к разгадке кроется именно здесь. И Ольге вдруг до одури захотелось узнать: где этот самый ключик, и самое главное – какую же дверь им должно и нужно открыть. И, может быть, узнав обо всем, она сможет что-то изменить в своей судьбе. Правильнее сказать: вернуться туда, откуда ее выставили полгода назад.
Ведь там и только там она была самой собой и по-настоящему счастлива.
Глава 19
– Толик, родной... – Татьяна обхватила обеими руками безвольно лежавшую на краю больничной койки кисть Кулешова и поднесла ее к губам. – Ты слышишь меня, счастье мое?! Открой глаза, я умоляю тебя... Господи! Накажи меня за все, но не забирай его у меня! Я умоляю тебя, господи!!!
Слезы струились по ее щекам, размыв безупречный макияж и сделав лицо на редкость некрасивым. Но Татьяну это сейчас мало заботило. Отдельная палата. Любимый в беспамятстве. Можно позволить себе расслабиться и дать волю эмоциям, что удушливым спазмом встали в горле.
Все рушится, летит куда-то под гору. Свернуть в процессе этого скоростного спуска не представляется возможным. А сворачивать нужно, иначе кончится и благополучие, и, возможно, сама жизнь.
Как ей сейчас не хватало поддержки. Сильного плеча рядом. Пусть Толик последним похвастать особенно не мог, но все же не чужой человек. На понимание-то, на понимание она могла рассчитывать, черт бы всех побрал!!!
Татьяна закусила губу и затряслась в беззвучных рыданиях.
Кто бы только знал, как она устала! Устала делать вид, что ничего не понимает и не замечает. Устала притворяться, изображая заботливую любящую дочь. Фальшь. Кругом одна фальшь и страх. Страх быть уличенной во лжи и неискренности. И еще больший страх дать понять, что ты боишься. Ведь как только это обнаружится, она погибла.
Татьяна не была, конечно, уверена в том, что ее могут лишить жизни. Нет. Но ей могли создать такие условия, что само понятие жизнь будет восприниматься ею как наказание...
– Толик, приди в себя, прошу тебя, миленький, – она уронила голову рядом с его перебинтованной на подушку и задышала горячо в его бледное лицо. – Мне очень плохо без тебя, поверь! Вернись ко мне...
Травма, как сказали врачи, была не опасна для его жизни, но не безобидна для его сознания. Если верить словам эскулапа, Кулешов мог стать после этой травмы законченным идиотом, а мог и не стать. Мог полностью лишиться воспоминаний или, наоборот, вспомнить все мельчайшие детали прошлой его жизни, которым он не придавал никогда значения. Одним словом, с ним могло произойти все что угодно.
Ну а сейчас он лежал недвижимой куклой, плотно смежив веки, и никак не реагировал на присутствующих. Слезы матери и скупые отцовские слова горечи, причитания Татьяны, хитрые нашептывания Веры Ивановны, притащившей в больничную палату целую авоську апельсинов, – ничто пока не возымело действия и не способствовало тому, чтобы Толик пришел в себя.
Иногда он вздрагивал и быстро-быстро что-то шептал. Обращался к кому-то, звал по имени. Но шепот его был почти неосязаем, почти неуловим, и разобрать что-либо никто так и не сумел.
Молоденький следователь, покрутившись дня два в больнице, быстро испарился, пообещав с постоянно-кислым выражением на прыщавом лице, непременно во всем разобраться.
В последнем Татьяна сильно сомневалась и уповала лишь на то, что Толик рано или поздно придет в себя и вспомнит все, что произошло с ним до удара по голове острым металлическим предметом. Которым, по словам эксперта-криминалиста, и было совершено нападение.
– Танечка, – дверь палаты приоткрылась, и оттуда выглянуло озабоченное личико будущей свекрови. – Идите отдохните, милая. Давно сидите уже. Я вас сменю.
– Зачем? – Татьяна промокнула лицо носовым платком, извлеченным из кармана больничного халата. – Я ничего не хочу. Ступайте домой. Я останусь с ним на ночь.
– Но как же так! – Мать Толика скорчила горестную физиономию. – Так же нельзя! Да и доктор говорит, что нет необходимости находиться с ним всю ночь. Состояние сына нормализовалось, и остается только ждать, когда он придет в себя.
– Вот я и подожду.
– Но это может произойти когда угодно! – пискнула Вера Ивановна, появившись колобком из-за плеча своей подруги. – Этой ночью, другой, через неделю!.. Такое самопожертвование просто ни к чему, дорогая...
«Да шли бы вы все отсюда, старые вешалки! – хотелось окрыситься Татьяне. – Без ваших идиотских советов обойдусь!!!»
Но вслух подобных слов она, разумеется, не произнесла. А лишь горестно вздохнула, выдавила жертвенную улыбку и отрицательно покачала головой.
– Ступайте... Я останусь с ним...
Женщины, повздыхав, исчезли за дверью. Татьяна же пододвинула свой стул поближе к кровати. Подложила под матрац скатанную в валик кофточку и, уложив гудящую от размышлений голову на импровизированную подушку, собралась вздремнуть.
И в тот самый момент, когда сознание ее начало тяжело проваливаться в какой-то черный бездонный колодец, Толик наконец-то открыл глаза...
Темные разводы теней на потолке. Светильник с отбитым краешком плафона. Застекленная фрамуга над дверью, почти сплошь закрашенная мастерами-умельцами малярной кистью. Как, интересно, так можно красить?! Валиком, что ли, прошлись... Одно слово – умельцы.
Толик удивленно повел глазами в сторону. Справа желто-коричневая стена. Слева – то же самое. Дверь какая-то странная. У него дома таких не было. Дома двери были обиты облагороженным пластиком «под дерево». Где он? Почему голова такая, словно ее поместили в ватный кокон? Звуки приглушенные. Хотя, кажется, он слышит шум пульсирующей в ушах крови. И, кроме этого шума, больше ничего. Ни одной мысли, ни одной эмоции.
Он попытался вызвать в памяти что-нибудь, но ничего, кроме событий новогодней ночи, ему вспомнить не удалось. Что же было дальше?!
Черт, как сложно! Что-то неопределенное и размытое плавает в мозгах, не желая трансформироваться в законченную конкретную мысль. Куда же он пошел после гостей? Или поехал?..
Нет, воистину, на помощь собственного рассудка сейчас рассчитывать не приходится. Нужен кто-то, кто дал бы мыслям толчок.
Он попытался пошевелить головой и почти тут же виски прострелило. А перед глазами появились кровавые всполохи. Все воззвания к собственному рассудку испарились, оставив внутри лишь одно-единственное желание – угасить эту чудовищную боль. Приглушить ее. Чтобы не сковывала огненным жгутом голову и не стегала огнем по глазам.
Толик шевельнул пальцами и застонал.
– Толик!
Он узнал ее голос мгновенно, хотя за минуту до этого совершенно не думал о ее возможном присутствии здесь. Или не хотел ее присутствия?..
Толик напрягся, но оказалось, что с чувствами определиться еще сложнее, чем с воспоминаниями. Другими словами, чувства полностью отсутствовали. Их не было вовсе. Ничего, кроме пустоты. Душевный вакуум – точнейшее из точнейших определений.
– Толик!!! – Танька снова заплакала и принялась лобызать кисти его рук. – Наконец-то, милый!!! Наконец-то!!! Тебе чего-то хочется сейчас?! Может быть, пить?! Апельсинов хочешь?!
Так... Кажется, чувства постепенно начали заполнять его опустошенную оболочку. Во всяком случае, стоило Татьяне поднять к нему зареванное опухшее лицо, как им овладело резкое чувство неприязненной брезгливости.
Могла бы хотя бы макияж нанести, что ли! Ну нельзя же быть некрасивой такой! А у его одра – тем более. Смерти его, что ли, хочет? А себе скорейшего освобождения?
– Чего ты хочешь, милый?! – продолжала нудить она, исцеловав его ладонь.
– Пить, – просипел он лишь для того, чтобы она перестала наконец слюнявить его руку.
Она метнулась к прикроватной тумбочке. Забулькала чем-то и вскоре поднесла к его рту специальную чашку-неразливайку с длинным носиком.
– Пей, милый, яблочный... – заботливо шептала она, пытаясь слегка приподнять его голову. – Врач настоятельно советовал.
«Лучше бы он тебе посоветовал не пугать больных своим убогим видом! – с ехидным внутренним смешком подумалось Кулешову. – Для стимуляции скорейшего выздоровления требуются положительные эмоции, а не страшилки на ночь...»
Он сделал несколько глотков и слабым мычанием дал ей понять, что закончил. Татьяна отставила чашку и, двинув стулом, переместилась поближе к его изголовью. Толик скосил в ее сторону глаза и вдруг прозрел!
Вот так да!!! Травма, что ли, так на него подействовала?!
Он совершенно не хочет ее видеть подле себя! Видеть, разговаривать, а уж тем более (чур его, чур!!!) жениться. Вот так казус!..
Толик попытался напрячь воображение на предмет возможных последствий в случае расторжения помолвки и вновь поразился. Он не боится этих самых последствий. Совершенно не боится. Вызывают они, правда, в его душе весьма и весьма колоритные эмоции, но все это не было страхом. Он даже обеспокоился немного. А ну как его по голове шарахнули и напрочь лишили такой жизненно важной функции, как инстинкт самосохранения? Так ведь недолго и в историю какую-нибудь вляпаться. Почище, чем он уже вляпался...
– Толик, – ласково пропела Танька, склоняясь к его лицу и целуя в лоб. – Наконец-то ты с нами!
– С вами? – просипел он, не сразу поняв, кого она имеет в виду.
– Да, милый, с нами! Тут родители твои были, Вера Ивановна. Не отходили от тебя все это время. Переживали. Как ты?
– Порядок. – Он устало прикрыл глаза, чтобы не дать понять ей, как раздражают его ее поцелуи. – Что со мной случилось?
– А ты не помнишь? – осторожно задала вопрос Танька, не забывая поглаживать его перебинтованную голову. – Совершенно ничего не помнишь?