- Эй, сторожа! Помирает, кажись, парень-то наш. Открыли б!
- Я вам что, лекарь? - взорвался Красные Уши. Вот ведь гниды пучеглазые - отдохнуть да помечтать не дают. И что за караульство такое беспокойное выдалось? Ну, как всегда, не везет.
Не поленился, подошел к самым воротцам, склонился:
- Еще орать будете - ос к вам запущу, ясно?
- Да ясно, родимец… Не будем больше, только б уж поскорей ваш хозяин приехал. Кончается Митька-то! Священника бы или дьячка.
- А архимандрита не надо? - пошутил Онуфрий и сам собой загордился: хорошая выдалась шутка, смешная, жаль, мало кто слышал.
Уладив вопрос с непоседливыми пленниками, Красные Уши привалился к стеночке, теплой, нагретой солнышком, задремал вполглаза, все ж таки опасался Занозы. Тот ведь гад известный - заложит Атаманцу, потом семь шкур спустят. Вполне мог наябедничать Заноза, вполне… Его-то хозяин ценит, не то что других, невезучих!
Сказать по-честному, Онуфрий зря завидовал Петьке. Не очень-то ценили в шайке их всех троих - пока не за что было. Даже службы серьезной не доверяли, оставили вот не столько пленников сторожить - куда те из запертой на засов подклети денутся? - сколько за двором приглядывать, да и так, для порядку. Нешто можно, чтоб уж совсем никакого присмотру не было?
- Эй, Онуфрий, ты там заснул, что ли?
Красные Уши встрепенулся, мотнул головою, да как-то неудачно, зацепился ногой за копьецо да так со скамейки и сверзился - прямиком в лужу! Ну, не везет!
А уж Занозе да прибежавшему с погоста Гусю была потеха - ржали, как лошади! Ну, еще бы… А за ними-то, за ними - еще двое парней, насмехаясь, стояли. Пищальники. Видать, их хозяин для подмоги прислал.
А Гусь-то, Гусь! Вытащил из-за пазухи рыбину жареную, в тряпицу завязанную, с поклоном протянул Занозе:
- Выкушай, друже Петро, самолично для тебя прихватил.
Взяв рыбину, Заноза довольно ухмыльнулся.
- И ничего тут смешного нетути, - поднявшись на ноги, обиженно буркнул Онуфрий. - Скажите лучше, что с теми буянами делать?
- А с ними-то дело простое - хозяин болезного вытащить велел да утопить в болотце. Тебе, Онуфрий, везти. Демьян Самсоныч телегу разрешил взять, с лошадью.
- Эвон как! - испугался Красные Уши. - А чего - мне-то?
- Так больше некому, - охотно пояснил Петька. - Пищальники - для охраны, пока дверь в подклети открывать будем, Гусь для такого дела мелковат, а я старшой, мне не положено.
Онуфрий вздохнул. Вот так всегда. Старшой он, видите ли, не положено. И ведь не откажешься - хозяйский приказ. Что поделать, исполнять надобно…
- Сейчас вытащим болезного вашего, к лекарю отвезем иль к дьякону, - наклонился к подклети Заноза. - Дверь откроем - вы его и вытолкните. Предупреждаю сразу - сами наружу полезете, тут же и пулю в лоб!
- Вот это верно! - Пищальники уже сходили в амбар за пищалями и сейчас заряжали - заталкивали в ствол порох, пыжи, пули. Самые простые были пищалицы - не с кремневым, с фитильным дешевым замком. Фитилек вставили новый, не вымокший, затлел сразу, как запалили.
- Ну… - Заноза оглянулся на пищальников. - Готовы?
Те кивнули, положили под пищали скамейку, уперлись, нацелились прямо на подклеть. Петька махнул рукой Офоне:
- Открывай, Гусь!
Отъехал в сторону смазанный прошлогодним салом засовец.
- Куда? - вдруг зарычал один из пищальников. - А ну назад! Враз пальну!
Высунувшаяся было Василиска испуганно отпрянула. Анемподист с Прошкой осторожно пододвинули к выходу лежащего Митрия.
- Ходить-то может? - со страхом осведомился Заноза.
- Куда там ходить, - донеслось из подклети. - Он и на ногах-то стоять не может. Да ты пощупай, как горит!
- Ага, пощупай… - Заноза опасливо отодвинулся. - Да где там этот Онуфрий? Онуфрий, эй, Онуфрий, ты скоро там?
- Да иду уже…
Онуфрий вывел из конюшни запряженную в телегу лошадь. Перекрестился, огнеманка, вещь заразная. Правильно хозяин поступил - лучше болезного в болоте оставить, куда никто не ходит, нежели где-нибудь здесь закопать рядом. Поди знай потом, что за водицу из колодца пить будешь?
Дотронувшись сапогом до лежащего на земле больного, Онуфрий обвел глазами собравшихся:
- Подмогнули б, а? Мне-то одному не сладить.
- Гусь, - отодвигаясь, быстро распорядился Заноза.
С помощью Офони удалось перенести болезного на телегу. Сам Онуфрий туда не сел, пошел впереди, ведя под уздцы лошадь.
- Смелей, смелей, паря! - смеясь, подбадривали пищальники. Твари!
Солнце уже садилось, когда Онуфрий подвел лошадь к болоту. Зачавкала под тележными колесами жижа.
- Эй… - Онуфрий ткнул болезного тупым концом копьеца. - Слышь… ты живой ишо?
- Кончаюсь… - Болезный - темноволосый тощой парень - приоткрыл глаза. Жаром от него пылало - это Онуфрий чувствовал. Потому отпрыгнул в сторону, набираясь храбрости. Огнеманка шутить не любит!
Постоял, вздохнул глубоко, отбросил копье.
- Господи, спаси и помилуй!
Схватил болезного за шиворот - и в болотину его, в болотину! Во, пусть так и лежит, к ночи затянет. Ишь, стонет…
Тщательно вытерев руки о мох, Онуфрий завернул лошадь. Слава Богу, вроде бы сладилось. Хотя… Заноза велел болезного обязательно копьецом проткнуть - для верности. Велел… Имели мы таких велельщиков! Пущай сам протыкает, коли ему надо. Выведя лошадь на прямую дорогу, Онуфрий снова перекрестился и прибавил шаг. В спину ему светило оранжевое, прячущееся за дальний лес солнце. Жалко было себя - упарился да и натерпелся страху, - а вот болезного парня - нисколько. Ну, лежит и лежит в болотине, не все одно, где помирать? Не жилец, сразу видно. А что без отпевания помрет, так невелика птица, подумаешь! Эх, как славно он, Онуфрий, столь трудное дело сладил. И ведь заразы не испугался, как некоторые.
Раздув ноздри, Онуфрий повеселел и, весело насвистывая, направился ближе к дому.
Глава 8. У корявой сосны
Май 1603 г. Шугозерье
Дождавшись, когда скрип тележных колес затихнет вдали, Митька быстро поднялся на ноги и выбрался на сухое место. Сняв, выжал порты и рубаху, тут же и натянул - некогда сушить. Нужно было идти, вопрос только - куда? Тонник утверждал, что холмогорский обоз уже точно должен быть где-то совсем рядом, быть может, даже подходить к Кузьминскому тракту. Если так, торговые гости никак не могут миновать постоялый двор, наверное, завтра-послезавтра как раз к нему и выйдут. И за это время Демьян Самсоныч должен решить вопрос с пленниками, чтобы не попались на глаза купцам, средь которых, как заметил Анемподист, был и государев дьяк - чин немаленький. Однако, с другой стороны, чего было волноваться разбойникам? Ну, купцы, ну, дьяк - и что с того? Подумаешь, беглые холопы в подклети сидят! Сидят себе и сидят, кого интересуют чужие дела? Так что верно рассчитал чернец: с торговцами надо обязательно переговорить заранее, убедить, хотя бы заинтересовать, особенно государева дьяка. Сказать- де, посадских людей тихвинских и с ними инока обманным путем похватали в кабалу поверстать. Именно обманным, на то и давить, а уж потом вместе с торговцами возвращаться в Тихвин… если не получится по пути сбежать. Нет, обратно на посад ясно что не хотелось бы, да вот только без посторонней помощи вряд ли можно было освободиться из цепких рук местных лиходеев. Купцы были злом куда как меньшим. Тем более и Анемподист обещал подтвердить каждое слово ребят - дескать, да, посадские люди по поручению архимандрита посланы подыскивать места для новых тоней. А девка с ними так, за компанию увязалась, к родичам. По сути - так оно и было, ну, почти так, если в подробности не вдаваться. Поверят купчины? Анемподист заверял, что да. Естественно, не столько ребятам, сколько ему - у монаха в караване имелся знакомый купчишко. Значит, надо искать купцов, ничего не остается делать.
К слову сказать, Митрий сейчас чувствовал себя намного лучше, нежели утром. И сердце билось ровно, и нос чисто дышал, даже озноба - и того не было. Все это с того, что некогда болеть было - дело нужно делать, друзей из беды выручать!
Отрок выбрался на дорогу, немного постоял в кустах, посмотрел и, убедившись, что на пути никого нет, быстро зашагал по Кузьминскому тракту. Шел уверенно - других дорог в здешних местах не было. Заходящее солнце светило отроку в спину, и длинная тень его смешно корявилась на ухабах.
Позади остались Кузьминки с их воровским постоялым двором, длинное, тянувшееся по правую руку озерко тоже закончилось, зато впереди появилось еще одно, круглое, маленькое, прятавшееся в ложбинке посреди высоких холмов, поросших рябиной.
На вершине холма Митрий огляделся по сторонам - позади, окрашивая малиновым светом купол Спасской церкви, полукружьем пламенело солнце, медленно опускавшееся за черный частокол деревьев. Сбоку, вдоль тракта, казавшегося узенькой нитью, притулились избенки - постоялый двор и чуть поодаль деревня. Со всех других сторон вообще ничего не было, кроме покрытого синеватою дымкой леса, тянувшегося до самого горизонта. Где-то там, меж пустошей и холмов, петляла дорога, исчезая в непроходимых дебрях тайги.
Туда и направился отрок, надеясь на скорейшую встречу с торговцами. Да-а… Хорошо бы с кем другим не встретиться - с медведем, волками или лихими людьми. Впрочем, все лиходеи, похоже, предавались сейчас кутежу на Спасском погосте. Отмечали день Иова Многострадального.
Наверное, многие из татей были женаты, имели семьи в Спасском или в тех же Кузьминках. Любили своих жен, растили детей, почитали родителей… и время от времени промышляли страшным кровавым делом! Как же они не боялись Божьего гнева? Или надеялись откупиться богатыми пожертвованиями в монастыри? Кто их ведает? Интересно, а жены разбойников и детишки знают о недостойном промысле своих близких? Знают - и поддерживают? Тоже не боятся Божьего гнева.
Митрий вдруг задумался - а как бы он относился к своим родичам, коли б они у него имелись да промышляли кровавым воровством и татьбою? Да как вообще самому-то жить с этим? Знать, что вот эта однорядка с золоченым шитьем с пограбленного купца снята, а то жемчужное ожерелье, что так весело сверкает на шее супруги, - с убитой купеческой дочери! А вон тот красивый плащ - не плащ вовсе, а слезы умученного в лесу приказчика! А закопанные в кубышке монеты - не монеты, а кровавые сгустки. И кругом все - людская безвинная кровь. Все кровь, все… Шикарный хоромы - кровь, богатый двор - кровь, кони, стадо коров, приобретенное на воровские деньги, - тоже кровь, кровь безвинно умученных! Не снятся они по ночам? Снятся? То-то страшно…
Так и не поняв, как они вообще живут, эти лиходеи, Митрий вдруг замедлил шаг, а потом и остановился, вглядываясь в сгущавшуюся тьму. Вроде там, впереди, вдруг блеснул огонек. Показалось? Иль то сверкали глаза ночного зверя? Вот опять блеснуло. И еще - рядом. Костры?! Неужели обоз?! А может, разбойники? Да нет, не прокормиться в здешних глухих местах двум разбойничьим шайкам, одной и то трудно. Значит, торговые люди. Никого других тут, по заверению тонника Анемподиста, быть не могло.
А сумерки между тем все сгущались. На темно?синее небо высыпали мерцающие желтые звезды, серебряный месяц повис над старой осиною, в ближних кустах захлопала крыльями какая-то ночная птица. Дорога под ногами еле проглядывалась, хорошо, свет месяца отражался в многочисленных лужах, которые отрок старательно обходил и все же угодил пару раз в холодную грязную жижу. Брр!
Передернув плечами, Митрий начал размышлять уже о более конкретных вещах. Если впереди обоз - а больше, похоже, некому, - то наверняка обозники выставили сторожу. Хорошо, если сторожа спросят, кто такой. А если нет, если они сперва по башке стукнут, а уж потом спрашивать станут? Бывали случаи. Тогда лучше подобраться как-нибудь незаметно, присмотреться. Ага, черта лысого там, в темноте, увидишь. Уж тогда точно за лазутчика примут. Нет уж, лучше, наоборот, как можно заметнее быть. Ага, а если это все-таки не обоз? Если лихие люди? Да-а, задачка. Ладно - Митрий махнул рукой - подойду поближе, а там посмотрим! Дойти хоть во-он до той кривой сосны, дальше совсем немножко останется.
Рассудив так, путник прибавил ходу, уже не обращая внимания на лужи, - не очень-то их было и видно, слишком высокие да густые деревья росли кругом. Однако кривая сосна впереди, на лысом холме, оставалась хорошо видимой. Экие кривые ветки!
Насторожив самострел на крупную дичь, Юсси закрепил вязки и прутья и, неслышно уйдя с тропы, направился через орешник к холму. Такие же самострелы он насторожил по всем тропинкам, жаль вот только на дороге не оказалось удобного местечка. Да и кого там пронзить тяжелой стрелой - запряженных в телеги коней? Тоже, конечно, хорошая жертва, но только не для Юсси! Слишком уж сильно оскорбили его «веняла» - русские, да оскорбили - это еще слабо сказано. Напали, как волки, в предрассветный туманный час, сожгли выселки, убили младшего брата. Хорошо хоть супруга и дети Юсси отсутствовали - ушли погостить к родичам на Черную речку. Но за брата нужно было отомстить! И за сожженный дом, и за уведенных коров, и за то унижение, что испытал сам, вынужденный прятаться по урочищам. Не прятался бы, принял открытый бой и погиб с честью, прихватив с собой на тот свет немало «веняла», да только кто тогда отомстит за смерть брата?
Юсси выбрался на дорогу - вот, теперь хорошо. Захотят «веняла» сойти с пути - напоить коней, умыться, - сойдут с тракта на тропинку, ведущую к призывно блестящему за деревьями озеру, тут и поразит их тяжелая стрела мстителя. Получайте! Кто вам сказал, «веняла», что можно безнаказанно убивать, жечь, грабить?
Юсси улыбнулся, поправил на плече мешок с охотничьими припасами и, бесшумно выбравшись из кустов, направился к холму с одиноко росшей сосной. Все весяне знали - сосна эта не простая, божественная. В праздники собирались вокруг, приносили жертвы - привязывали к кривым ветвям разноцветные ленточки, коровьи колокольчики-боталы, добытую в лесу дичь. Вот и Юсси шел к священной сосне не с пустыми руками - болтался в заплечной суме недавно подстреленный рябчик.
Выйдя на пересекавший его путь тракт, Юсси вдруг резко насторожился, прислушался. Кто-то шел по дороге! И шел, не скрываясь. С другой стороны, противоположной той, куда направлялся заночевавший в лесах обоз.
Весянин спрятался за кустом - неведомый путник приближался, даже насвистывал что-то. Совсем обнаглели эти «веняла», идут по чужому лесу без всякой опаски! Ну иди, иди… Сегодня добрые - и не очень - духи леса и озера напитаются человеческой кровью! Кровью врага, «веняла»! Больно уж удобный для того момент, никак нельзя упускать. Накинуть беспечному дурачку на шею веревку, придушить, связать, оттащить к священной сосне… Славная месть! Она понравится погибшему брату.
Приказчик и доверенное лицо холмогорского купца Еремея Хвастова Иван Леонтьев - совсем еще молодой юноша, однако самого серьезного вида - подбросил в костер хворосту. Занялось, рассыпалось желто-красными искрами притихшее было пламя, выхватывая из темноты лица сидящих. Сторожу несли по очереди, сначала людишки архангельского гостя Фомы Акундинова, затем холмогорцы. Они-то и сидели сейчас у костра.
- Не пора, Иване? - тихонько спросил маленький светлобородый мужик в потасканном, но аккуратно заштопанном армячишке, Авдей Светлояров сын. Хитер был Авдей, себе на уме, хоть и прикидывался простачком да человечишком бедным - и армяк носил рваненький, и вообще одевался понеприметней. Но все знали - деньжата у Авдея водились.
Иван посмотрел в небо и качнул головой:
- Нет, не пора. Эвон, месяц над той березиной встанет - тогда и верно пора.
Третий караульщик, кудлатый нелюдимый мужик Никифор Фомин, посмотрев на луну, молча кивнул - согласился с Иваном. Силен был Никифор, осанист. И не говорлив, как тот же Авдей. Иван таких людей уважал, не суетливых, себе цену знающих. И сам старался таковым быть. Без нужды разговоры не заводил, больше слушал, а уж если вступал в разговор, то всегда по делу и говорил умно - не в бровь, а в глаз. Вот зашел как-то раз разговор об аглицких немцах, коих немало в Архангельском городке бывало, так мужики все смеялись, говорили, что у них не королева и не король, а мужики торговые правят. Авдей против выступил - дескать, не может такого быть, чтобы мужики, нешто они направят? Тут Иван не выдержал, кашлянул, вступил в разговор - мол, не прав ты, Авдей Светлояров, но и вы, мужики, не совсем правы. Королева Лизавета Англией долгое время правила - а ей в помощь бояре английские да торговые гости законы удумывали. Не все скопом, а особо избранные люди - парламент называется.
Чудно! Мужики головами качали да на Ивана уважительно посматривали. Потом беседа на веру перекинулась - опять Авдей выделился, всякие небылицы рассказывал, о том, что в земле аглицкой, как и у всех немцев, истинной веры нет, одни костелы стоят поганые, да кирхи, да мечети, да капища. Тут уж Иван тоже не сдержался, выступил - нет, мол, в королевстве английском ни мечетей, ни кирх, ни капищ. А вера там особенная, ни папежная, ни лютерская, а что-то среднее. Костелы, как у папежников, и монахи есть, но вот папу римского не признают, вместо папы у них королева или король. Дивились тому мужики, к Ивану пристали - откуда де сие знаешь? Откуда-откуда… С гостями аглицкими много дел вел, вот откуда.
Авдейко не поверил, засмеялся:
- Так, может, ты и речь аглицкую знаешь?
Иван плечами пожал.
- Yes, - сказал. - Конечно, знаю.