– А из-за чего тогда?…
Кондрашенко инстинктивно оглянулась на дверь:
– Точно спит? Тогда ладно. Не хочу сплетничать, но у них с Ксенией в последнее время что-то не ладилось. Не знаю, в чем тут дело. Пару раз, когда Ксюша ему звонила, он даже трубку бросал. Сказал, что молодая жена – хуже маленького ребенка. Младенцы хотя бы иногда спят и улыбаются. А молодые жены капризничают, транжирят деньги и посматривают куда не надо.
– То есть? – не поняла Наташа.
– То есть «налево». Неужели не поняла?… Нет, ты только не думай, что Ксения ему изменяла, она его очень любит, но… Дыма без огня не бывает, правда? Теперь уже все равно… Наташенька, давай выпьем, не могу. Водки, сейчас не до коньяков…
Евгений с подносом, на котором стоял графин водки и стопки, появился так быстро, будто поймал телепатический сигнал.
Мила залпом махнула стопку и пожаловалась:
– Не берет меня сегодня… Горе-то какое, Натка!
Они обнялись, оплакивая мужчину, который каждой был по-своему очень дорог. И каждая не могла поверить в то, что Михаила Хомутова больше нет.
Глава восьмая Москва. Офис «Хом-инвест». Двадцать три дня до смерти Хомутова
Отлично отлаженный механизм компании, тем не менее, требует внимания своего хозяина, как даже самый лучший автомобиль нуждается в регулярном техосмотре.
Странно, но Хомутов и сам любил эти ежеутренние встречи. Томился в отпусках, тяготился компаниями, приезжал загорелым, но каким-то погасшим, словно после изнурительной болезни. Окончательное выздоровление наступало на первой минуте планерки.
Ксения была абсолютно права: Хомутов изменял ей каждый день. Изменял с работой, самой лучшей своей любовницей.
После десяти вечера наступало затишье. Сотрудники постепенно расходились, переставал названивать телефон. На чистой поверхности стола Хомутова ждали стопка чистых листов и безупречно заточенные карандаши. Пятнадцать лет назад на одном из таких листков в кабинете без кондиционера и с пепельницей – банкой из-под Nesсafe – был нарисован проект будущего бизнеса. Правда, от наброска до момента, когда проект оброс плотью, времени прошло в два раза больше, чем мечтал Михаил. Менялись партнеры, друзья переставали понимать, а Хомутов строил свой замок из песка, твердо зная, что придет время для бетонных конструкций.
Казалось, можно успокоиться и строить свою жизнь по замечательному расписанию: в пятницу – гольф-клуб, в среду – паб, по вторникам – сауна. Но есть такой тип – миллионер-спортсмен. Вероятно, Хомутов был именно таким. Деньги как таковые его не интересовали с момента первого миллиона. Хороший дом. Удобная машина. Все, что захочет любимая женщина. Зарабатывать дальше – нет смысла. Еще один частный самолет? Яхта на метр больше, чем у соседа по Новой Риге?
Деньги для Хомутова были всего лишь фишками на игровом поле. Если их становится больше – значит, он ведет в счете, меньше – проигрывает.
От любимой игрушки не устаешь: кто-то режется в покер, кто-то обожает футбол, кого-то не оторвать от компьютерных стрелялок. Хомутов любил свое дело. Бизнес – вещь достаточно жесткая. Заниматься им через силу – верная дорога если не в больницу, то уж точно не к счастливому будущему. Сколько уж надорвалось, мечтая о дне, когда можно будет жить на проценты с капитала. Михаил мечтал только об одном – чтобы в сутках было хотя бы на пару часов больше и чтобы не так мучил хронический недосып…
Любимое время. Карандаш начал свой путь к листу бумаги, когда раздался звонок. Хомутов подождал – вдруг ошиблись? Если не берет человек трубку – значит, нет его, чего названивать… Телефон и вправду перестал трезвонить, зато завибрировал мобильный.
С тяжким вздохом Михаил полез в карман.
– Миша, прости, дорогой, это Прохоренко беспокоит…
– Валентин Павлович! Случилось что?
Прохоренко не должен был звонить в это время.
Старейший учредитель редко беспокоил Хомутова. В прошлом сотрудник Госплана – экономист советской школы, чья фамилия, к удивлению многих свежеиспеченных топ-менеджеров, до сих пор считалась чуть ли не легендой в таких цитаделях экономической науки, как Лондонская бизнес-школа или Гарвард. Без жесткой математики Валентина Павловича наброски Хомутова никогда бы не стали чем-либо больше простой мечты.
Звонить после десяти вечера для Прохоренко было так же неприлично, как высморкаться в занавеску. «Еще не родилась та проблема, которая не подождала бы до утра», – любил повторять гений Госплана.
Вероятно, родилась…
– Миша, тут такое дело… На завтра назначено собрание акционеров.
– Каких акционеров?
– Слушай и не перебивай! Я и так нервничаю, не на прослушке ли ты. Завтра собрание акционеров по сценарию «пустой конверт». В курсе, что это такое?… Мне, Миша, деньги предложили, хорошие деньги, такие, что внукам и правнукам хватит, я и согласился. Только тяжело все это. Позвонил тебе и, поверь, как будто помолодел лет на двадцать…
– Валентин Павлович…
– Молчи, записывай: завтра, десять ноль-ноль, Осенний бульвар… Кинотеатр там знаешь?
– Знаю.
– Значит, знаешь и что делать…
* * *«Пустой конверт» – звучит довольно безобидно. Но если подсчитать, сколько фирм в один злосчастный день вдруг поменяли владельцев и сколько из этих бывших с тех пор усиленно пьют валокордин и персен по случаю и без, прекрасно понимая, что если они могут еще что-то пить, значит, все еще не так плохо.
«Пустой конверт» – классика рейдерского захвата. Хомутов эту тактику знал прекрасно: построить свой бизнес без знания всех методов борьбы невозможно. Правда, обычно это касалось партнеров, но теперь очередь дошла и до него. Первым звоночком был визит лжененормального, вызвавшего ОМОН. Что ж, предупреждение он проигнорировал, и рейдеры сделали следующий ход.
Собрание акционеров может собрать только акционер. И это собрание может принимать значимые решения только в том случае, если каждый из акционеров получил на него приглашение. А придет акционер на собрание или нет – не так уж важно. Достаточно собрать пятьдесят процентов голосов. А при особых изысках может хватить и тридцати.
Для приглашения акционеров часто используют обычные заказные письма – почтовая квитанция о получении автоматически подтверждает тот факт, что акционер приглашение получил. А главная фишка «пустого конверта» в том и состоит, что конверт с письмом получен, а внутри – пусто. Ну или почти пусто – почему бы не вложить туда рекламную брошюру похоронного бюро? С одной стороны, акционер приглашен, а с другой – находится в полном неведении. Реклама в конверте – стопроцентная гарантия, что письмо сразу же выбросят.
Обычно несчастный акционер узнает о собрании через пару дней после того, как оно уже состоялось… когда вдруг выясняется, что поменялся генеральный директор или компанию кому-то продали. Продали те самые пятьдесят или тридцать процентов акционеров, которые о собрании знали. Вот в этот момент и начинают пить корвалол…
В принципе, рейдерство направлено на то, чтобы хозяину компании было крайне некогда, нервно и убыточно оставаться хозяином. Кто-то умудряется остаться состоятельным человеком, а кому-то приходится переквалифицироваться в управдомы. От правильно организованного рейдерского захвата спасения нет. Разве что другой рейдерский захват.
* * *Людмила Кондрашенко не признавала маленьких машин. Отнести ее Audi к женским авто можно было бы, разве что перекрасив в розовый цвет. Правда, толку в целом табуне лошадиных сил в условиях Москвы не было никакого. Главное, что сейчас делала госпожа Кондратенко, – повышала рентабельность нефтеперерабатывающей промышленности. При включенном климат-контроле и стоянии в пробке расход бензина был просто запредельный, нефтяникам на радость…
Кондрашенко опаздывала редко, и обычно тогда, когда ей хотелось опоздать. Сегодня – быть может, в самый главный свой день – она опаздывать не хотела. Но тот, кто барственно въезжал в город со стороны Рублевки, был другого мнения. Этот «кто-то» еще даже не выехал из ворот своей правительственной дачи, а дорогу уже наглухо перекрыли.
Кондиционер работал на всю мощь, но Людмила этого не замечала, ей было жарко.
Наконец мимо пролетела черная полоса автомобилей, промелькнули мигалки, отзвучали спецсигналы, и гаишник милостиво отпустил пружину пробки.
Изящная ножка Людмилы решительно вдавила педаль газа, когда запиликал мобильник. Звонил Хомутов. Он просил срочно прибыть в офис.
На встречу Людмила так и не попала.
Она с ужасом представила, что было бы, если бы она все-таки успела…
* * *Каждый из них не был подлецом. Не был преступником. Обычные небедные люди приехали, чтобы урвать у жизни чуть больше счастья. Зачем каждый год получать дивиденды, если можно прямо сейчас продать бизнес и заработать намного-намного больше?
Организаторы собрания очень хорошо объяснили, насколько больше и почему не нужно об этом рассказывать Хомутову. Тот будет против. Он ведь не такой, как все. Ему не хочется денег, ему нравится сам процесс. Напрасно. Тем более что его пакет акций – самый большой. После продажи компании он легко сможет начать какой-нибудь другой бизнес…
Хомутов даже не знал толком этих людей. Акции продавались свободно, и знать всех акционеров он не мог просто физически. Но то, что среди собравшихся было несколько его менеджеров, вызвало не обиду и даже не гнев – омерзение.
Хомутов решил не ждать развития событий. Тем более что главные лица то ли прознали про его появление, то ли по каким-то другим причинам решили не появляться на собрании.
– Господа, объявляю собрание закрытым.
В старых домах, где еще сохранились коммуналки, стоит только ночью выйти на кухню и включить свет, чтобы увидеть то, что увидел Михаил Хомутов, – несколько десятков живых существ, каждое из которых очень хотело, чтобы его не увидели, не узнали, приняли за другого, не прибили…
– Расходимся! – Неожиданно Хомутов почувствовал себя матросом Железняком и заразительно рассмеялся. Последним из зала к нему подошел Прохоренко.
– Они знали, что ты приедешь, Миша…
– Знали, Валентин Павлович… Не переживайте: на каждого рейдера у нас свой антирейдер припасен.
Глава девятая Москва. Новорижское шоссе
Наташа не помнила, как заснула. Очнулась она от горячечного забвения часов в семь и долго лежала в постели, уставившись в лепной потолок. По потолку бегали суетные тени от веток за окном, а из-под двери струилась неровная полоска света. Потом зашаркали шаги, застучали каблучки, и кто-то зашептал пронзительно, как это может быть только утром:
– Я все, все расскажу!.. Вы на меня не шипите! Если не заплатите, то прямиком в тюрьму!.. Уж я-то постараюсь!
Наталья резко приподнялась, спустила ноги с кровати. Босые ступни ощутили приятное тепло ворсистого ковра, который к тому же полностью заглушал звуки. Она на цыпочках подкралась к двери, но едва коснулась ручки, как шепот затих.
Когда Наташа выглянула в коридор, там никого не было.
Конечно, твердой уверенности не было, но ей показалось, что в коридоре разговаривали Ксения и Даша.
Хозяйка и горничная.
И горничная открыто шантажировала свою хозяйку.
* * *– Евгений, давайте без шуток! Куда подевалась Ксения Аркадьевна?
Дворецкий налил кофе и пододвинул к Наташе горячий круассан с шоколадом:
– Какие тут могут быть шутки? Ксения Аркадьевна встала в шесть часов, а в полвосьмого уже уехала. Куда – не сказала. Людмила Николаевна покинула дом еще раньше – примерно в полчетвертого утра. Переночевать отказалась. Сказала, что дел много. А вы пейте кофе, он сегодня особенно вкусный…
– Странно, вы перешли к комедиям. На этот раз «Укрощение строптивой». Одно неизменно: вы верны Шекспиру… Евгений, вы знаете, я буду скучать по дяде Мише, – сказала вдруг Наташа с совершенно другой интонацией.
– Он любил вас, Наталья Николаевна, – признался дворецкий. – Любил и восхищался. И каждый ваш успех он воспринимал как собственный. Он…
Евгений замолчал, но Наташа поняла, что тот хотел сказать.
Если бы она не была дочерью его лучшего друга… Если бы не дружба с Ксенией… Если бы однажды она не испугалась и не оборвала поцелуй фразой: «Какой ты забавный, дядя Миша»…
Наверное, так было лучше.
– Еще кофе? – засуетился Евгений. Его голос подозрительно дрожал.
Наташа благодарно кивнула. Кофе не хотелось, но дворецкому нужно было чем-то заняться, чтобы не «потерять лицо». Она знала, что Евгений недолюбливает Ксению, но искренне привязан к Хомутову – они нередко играли в шахматы и беседовали о театре. Именно с подачи Оборина Хомутов открыл благотворительный фонд для малоимущих актеров. Хомутов же стал официальным спонсором бенефиса старого актера: несмотря на разницу в возрасте, на различие в социальном положении они действительно стали друзьями.
Повинуясь какому-то внутреннему порыву, Наташа спросила:
– Вы не знаете, Хомутову угрожали?
– Угрожали? – Кустистые брови Оборина удивленно приподнялись. – Кто мог ему угрожать?
– Может, были странные звонки? – Наташа и сама не понимала, зачем спрашивает. Просто чувствовала, что другого удобного случая поговорить с дворецким у нее не будет.
– Он в последнее время приезжал глубоко за полночь и сразу ложился спать. В кабинете, – уточнил Евгений и как-то странно посмотрел на собеседницу. – А звонки, как правило, бывают вечером. Ксения Аркадьевна настаивала на том, чтобы самой подходить к телефону. И очень сердилась, если кто-то ее ослушивался. Дашу однажды даже оштрафовала.
Опять Даша!.. Наталье не давало покоя злополучное кольцо, словно в этой дорогой ювелирной безделушке и крылась главная разгадка этой драмы.
– Даша утром уехала, – словно невзначай сообщил дворецкий. – Остальные тоже разбежались. Один я остался… как Фирс. Разве можно оставить Ксению Аркадьевну одну? Она же не справится! Как вы думаете, Наталья Николаевна, меня не уволят?
– Вы душа этого дома, Евгений, – искренне сказала Наталья, поднимаясь из-за стола. – Разве можно отказаться от души?
Оборин жалко улыбнулся:
– Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?…
– Я и не знала, что вы так хорошо знаете Библию, – грустно улыбнулась Наталья. – Все-таки одного Шекспира оказалось мало – тринадцатый стих, четырнадцатая строфа…
– Все под Богом ходим, – уклонился от прямого ответа Оборин. – Особенно когда кто-то помогает дьяволу…
Какая-то важная, но смутная мысль мелькнула в ее сознании, но так и не успела оформиться.
Наталья набросила шубку и вышла из дома, гадая, где сейчас Ксюша и зачем она уехала в такую рань.
* * *Будний день, он и есть будний день: все куда-то спешат, суетятся, нервничают. Наташа то и дело тормозила перед торопливыми пешеходами, для которых красный цвет светофора лишь досадная помеха, но никак не знак ограничения. Вместо того чтобы поблагодарить осторожного и внимательного водителя, пешеходы злились, грозили кулаком и зачем-то пинали машину. Вот этого Наташа совершенно не понимала: при чем здесь ее малышка, которая едет строго по правилам?! К счастью, стекло заглушало обидные слова, и Наташа чувствовала себя защищенной от чужих негативных эмоций. Ей и без того хватало своих печалей и горестей.
Она набрала номер Ксении, но аппарат был отключен. Куда она сорвалась в такую рань, да еще в таком состоянии? Поведение подруги не просто беспокоило, оно настораживало. Может, стоит позвонить Людмиле? То же самое. Аппарат выключен.
Сговорились они, что ли?… Впрочем, Кондрашенко могла поехать домой и отключить телефон, чтобы немного поспать. Звонить в «Хом-инвест» Наташа не стала – смысла нет.
Вдруг телефон разразился любимой мелодией.
– Здравствуй, папа. Ты уже знаешь?…
– Сообщили час назад. – Николай Алексеевич тяжело вздохнул. – До сих пор в себя прийти не могу. Никак не поверю, что Миши больше нет. Только вчера созванивались… Странный звонок, – продолжал отец. – Я даже сначала и не понял, что это Миша.
– Он сам тебе позвонил? – удивилась Наташа.
– В том-то и дело! Ни с того ни с сего. Он был не то что пьян… Скорее, какой-то возбужденный. На себя совершенно непохож. Ты же знаешь, Миша никогда не позвонит, если у него какие-то проблемы… У него был такой голос… будто он выиграл небольшую войну…
– Войну? – насторожилась Наташа. – Что он точно говорил, можешь вспомнить?
Николай Алексеевич задумался:
– Сказал, что кое-кому очень скоро понадобится небольшая фабрика по производству валидола…
А потом вдруг сказал, если что не так, связаться с тобой. Мол, ты его посланец. Наверное, он все-таки был не совсем трезв…
– Ты ничего не перепутал? Дядя Миша хотел, чтобы ты связался со мной, а не с Ксюшей?…
– Ну да, сказал, что у Ксении ветер в голове, а ты девушка умная и надежная, все сделаешь правильно. Честно говоря, ничего не понимаю. При чем здесь ты? В общем, я посоветовал Мише протрезветь и хорошенько отдохнуть. По-моему, он обиделся. А я сейчас сижу и думаю: может, чего-то не заметил, не понял, недослышал?
– Он действительно просил меня передать тебе одну вещь, – подтвердила Наталья. – Знать бы, какую войну он вел…
– А что за вещь?
– Конверт какой-то. Он буквально перед самой смертью передал – для тебя…
– Я приеду через пару дней – посмотрим, что там. А насчет войны… Возможно, Ксения знает, о чем речь. Все-таки жена как-никак. – Отец вдруг заторопился: – Мне пора, Татка. Переговоры. Хотел бы отменить, но не могу. Очень важные партнеры, сама понимаешь. На похороны приеду обязательно. Встретишь?