Наиболее весомо прозвучала антиамериканская нота. До этого страницы газет и телеэкраны полнились полуразоблачениями и ядовитыми намеками в адрес Голодина. Кто-то прямо называл его русским Ющенкой, вашингтонским наймитом, оранжевым пугалом. После выступления голоса эти не умолкли, конечно, но простые избиратели были смущены. Многие засомневались в пользу Андрея Андреевича.
Эта предвыборная кампания все поставила с ног на голову. Кандидат Голодин вел себя так, словно его целью было опровергнуть сложившееся о нем за предыдущие политические годы мнение. Людей посвященных даже смешили его выкрутасы и демонстрации, но ведь большинство голосующих – не эксперты и политологи, они не живут в телевизоре, а время от времени в него поглядывают. И вот у них-то в головах извилистая линия поведения Андрея Андреевича создала страшную путаницу.
Хуже всего было Винглинскому. Он трясся от злости и страха – неизвестно, от чего больше.
– Он говорит, что дело развивается наихудшим образом. Будь рейтинг поменьше, никто не стал бы ему мстить, просто забыли бы. Будь рейтинг повыше, за ним можно было бы спрятаться как за стеной. А так…
Лайма серьезно, внимательно слушала Либаву. Заметила:
– Не важно, что он говорит тебе, важно, чтобы он был тихий публично.
Помощник олигарха отхлебнул абрикосового ликера.
– Будет тихий.
– Скандал с чистым топливом для него не страшный, если он будет нормальный публично.
Чем дольше продолжался разговор, тем Лайма менее «нормално» говорила по-русски.
В кармане у Либавы замурлыкало. Он поднес телефон к уху. Некоторое время слушал, потом переспросил:
– Куда? Меня там встретят? Лайма наконец принялась за сок.
– Это он?
– Да.
– Уезжаешь? Либава встал.
– И немедленно. Сережа ищет пути к спасению, но почему-то в какой-то малопонятной дыре.
На прощанье, уже на улице, Лайма, наклонившись к собеседнику, прошептала:
– Методы можно будет все. Даже самые.
И ушла. Любитель абрикотина смотрел ей вслед, немного выпятив нижнюю губу. Представлял себе «самые» методы. Потом начал усаживаться в машину.
«Дырой» Либава назвал «малую родину» майора Елагина на краю Лосиноостровского массива. Через полчаса стремительной гонки по не слишком загруженной Москве его «Мерседес» остановился перед покосившимися железными воротами. Вправо и влево от них шел глухой деревянный забор, а из-за забора доносился веселый колокольный звон.
– Жди здесь, – сказал Либава шоферу и вместе с охранником выбрался из теплого салона на перемешанный с грязью снег. – Пойдем помолимся, – добавил он и двинулся к воротам.
Из-под ворот на него зарычала замурзанная собачонка. Рядом с ее мордой тут же появилось еще штук шесть – тоже рычащих и оскаленных. Либава остановился, не зная, что делать. Не отступать же перед столь смехотворным препятствием! Но с другой стороны, и покусанным какой-нибудь блохастой тварью быть не хочется.
Заминка разрешилась легко: ворота отворились и появился какой-то мужчина в черном пальто. Собаки от его окрика бросились врассыпную. Мужчина посмотрел на Либаву, на его машину и сказал негромко:
– Вы, наверное, к нам.
– Сейчас разберемся, – ответил Либава, пропуская вперед охранника.
По дороге к цели пришлось миновать еще одни ворота из железной рваной сетки, строй трейлеров, непонятно чем и кем груженных, возле которых курила тройка подозрительных инородцев.
Церковь продолжала трезвонить.
Откуда-то сбоку вынеслась пара неоседланных лошадей, за ними бежали несколько девчонок лет пятнадцати. И те и другие щедро разбрызгивали грязный, мокрый снег – Либава еле успел подхватить полы плаща.
– Нам сюда, – сказал человек в пальто, подводя гостей к непонятному широкому строению из бруса: как будто несколько отдельных домов слепили вместе, отчего некоторые окна и двери вытянулись, а другие, наоборот, оквадратились.
– Вот эта дверь.
Либава вошел и оказался в «мастерской» майора. Там все было так же, как и в прошлый раз. Горела настольная лампа, на стуле у стола сидел Боков и переворачивал какие-то бумажки.
– Здравствуйте, – сказали одновременно и сидящий и вошедший. Охранник Либавы и человек в черном пальто тоже одновременно вышли вон.
Боков внимательно рассмотрел гостя, прежде чем спросить:
– Знаете, зачем вы сюда приехали?
– Думаю, вы мне все расскажете.
Боков улыбнулся, отчего прыщавое его лицо как бы начало переливаться.
– Правильно. Это его логово. Майора Елагина. Либава огляделся.
– Только самого майора я здесь не вижу.
– И мы его не видели, хотя и просидели в засаде три дня.
– Есть информация, что он в Москве? Боков опять улыбнулся.
– А где же ему быть? Здесь у него сын, вернее, он думает, что здесь. Только отсюда он может отправить свою подружку домой.
Либава медленно прошелся по помещению. Прочитал надписи на плакате. Тронул пальцем диск точильного камня. И сказал:
– Уже отправил.
– Это надежные сведения?
– Вполне.
Боков, против своего обыкновения, улыбаться не стал.
– Это хуже. Тогда он стал менее уловим.
– И то, что он прячется, доказывает: кассета у него. Боков неохотно кивнул.
– Насколько я понимаю, он должен был отдать ее вам? – спросил Либава.
Боков кивнул еще более неохотно.
– Только не надо спрашивать, почему не отдал. Он получил задание разобраться с так называемой «чистой силой», судя по всему, разобрался, но за деньгами не идет. Причин я не знаю, могу только догадываться. Либава внимательно поглядел на Бокова.
– Так он получил задание или заказ?
– Какое это имеет значение?
Ничего не ответив, Либава вышел на улицу. Там продолжалась своя жизнь. Лошади, священники, машины…
– Девочки, подойдите ко мне.
Те переглянулись и приблизились, ведя под уздцы своих каурых лошадок.
– У меня к вам дело. Важное. И денежное. Я ищу одного человека. Очень нужен. Вы его знаете. Заплачу хорошо. Надо только позвонить по этому телефону.
Либава протянул одной из девочек маленький изящный серебристый мобильник.
– Подарок. Вот по подарку и позвоните. Девочки мялись.
– У нас уже спрашивали. Мы не знаем. Не надо нам подарка, потому что мы не знаем. Никого не видели.
Стали пятиться, заставляя пятиться и лошадей. Либава отвернулся. На глаза ему попались азербайджанцы, курившие у своих фур.
– Не надо, – сказал у него за спиной Боков, – я с ними уже говорил. Только вчера приехали, завтра утром уезжают. В наши дела не полезут.
В кармане у Либавы опять замурлыкало. Когда он узнал, кто звонит, лицо его чуть-чуть перекосилось и моментально утратило свежесть.
– Да, Сергей Янович, я здесь. Нет, в засаде сидеть не собираюсь. Оставлю человека. Пока одного, потом подошлю в помощь еще парочку. Куда подъехать?
Спрятав телефон, Либава сказал Бокову:
– Значит так. То, что ты получил, – это ты уже получил. Остальное – за настоящую работу. Я имею в виду: кассета ни в коем случае не должна всплыть до конца выборов. Понял? Если найдешь раньше – бонус. Лично тебе.
Через час машина олигархова помощника въезжала на территорию загородного клуба «Землище». Новое место, экологически чистое, снег здесь даже об эту пору гладкий, свежий, будто его пылесосили. А день тем временем задумался о закате. Наметились едва заметные серо-синие тени меж елями. В аккуратных виллах, расставленных умной рукой архитектора по драгоценной заснеженной территории, загорелись световые водопады люстр.
Винглинский и Капустин задумчиво бродили вокруг мангала, попыхивающего жаром в тылу одного из домиков. Атмосферы веселья или хотя бы загула не чувствовалось. Дам вообще никаких не видать. Два охранника да два снегохода. Кто-то еще толчется в доме – горничные, постельничие?
– Ну? – хмуро спросил Винглинский своего помощника. Тот посмотрел на помощника кандидата в президенты и опустил голову.
– Все задействовано. Пока результатов нет. Олигарх взял с мангала шампур, понюхал мясо.
– То сырое, то горелое, вот так всегда. А главное, что и есть не хочется! Совсем! И давно!
Капустин осторожно взял под локоть.
– Погоди, Сережа…
– Завтра я уезжаю! Впрочем, почему завтра? Сегодня! И не сметь мне болтать про мою истерику и нервную систему. Она у меня по-настоящему испортится, когда за мной приедут.
Капустин обнял его за плечо и попытался отвести в сторону. Винглинский попытался вырваться.
– Зачем ты меня сюда привез? Что мы тут делаем? Я же уже сказал, есть не хочу, пить не хочу!
Капустил держал его крепко.
– Нам надо наконец поговорить, за этим мы сюда и приехали.
– В такую даль?
– Даль на то и даль, чтобы подальше от чужих ушей.
– Говори.
– Давай, Сережа, еще отойдем. Потому что информация, которую я тебе сообщу, предназначается только для тебя. Извини, Либава.
Тот поднял руки: конечно, конечно!
– Даю тебе слово, что после того, как ты меня выслушаешь, ты ехать раздумаешь.
– Даль на то и даль, чтобы подальше от чужих ушей.
– Говори.
– Давай, Сережа, еще отойдем. Потому что информация, которую я тебе сообщу, предназначается только для тебя. Извини, Либава.
Тот поднял руки: конечно, конечно!
– Даю тебе слово, что после того, как ты меня выслушаешь, ты ехать раздумаешь.
Винглинский нехорошо захихикал:
– Глупый Кирюша, да что ты мне можешь такое сообщить…
– Пошли, пошли, пошли…
И они обнимающейся парой направились по белому девственному снегу в сторону от старательного, но бездарного мангала. Проходя мимо снегохода, Винглинский пнул его.
Либава двинулся в обратном направлении спиной вперед, не выпуская парочку из вида. Вошел в дом, спросил у горничной, где лестница на второй этаж. Быстро, невзирая на свои габариты, взлетел по ступеням. Нашел комнату, из которой отлично наблюдалась сцена дружеского разговора. Расстегнул косметичку Лаймы, вытащил оттуда черный квадратный прибор с серебристыми вытягивающимися антенками и двумя шкалами. Подергал антенки, покрутил верньеры на панели. Приоткрыл створку окна и направил прибор в сторону говорящих.
Глава сорок четвертая Телефон и сеновал
Елагин видел, как приехал к его «мастерской» Боков, как прибыл и убыл Либава, как Боков и Либава разговаривали с девочками из конюшни, даже слышал отдельные слова. Кто такой этот розовощекий поросенок в шелковом костюме и дорогущем плаще, майор не знал. Но понял при внимательном наблюдении живых картин в совместном исполнении Бокова и Либавы, что высокопоставленный офицер государственной спецслужбы, пославший его, майора Елагина в город Калинов за тайной «чистой силы», – фигура, пожалуй, менее влиятельная и значительная, чем этот шикарно разодетый свин. Либава не был похож на офицера, даже на бывшего офицера – слишком перла из него сугубо гражданская вальяжность. Человек крупный, но не главный. Главные не разъезжают по сомнительным промзонам, хотя бы и в шелковых костюмах.
Вывод напрашивался сам собой: это помощник большого денежного мешка. А какой денежный мешок активно задействован в истории, в которой задействован также и он, бывший майор ФСО Александр Елагин? Сергей Янович Винглинский.
Но какова тогда роль в этой ситуации государственного спецофицера Бокова? Точно определить по результатам одного лишь внешнего наблюдения трудно. Однако сам тот факт, что эти люди связаны, говорит о многом. О многом неприятном для майора.
Елагин еще раз похвалил себя за то, что, проводив Джоан в аэропорт и дождавшись, когда она минует полосу таможенного контроля, он не рванул сразу домой, хотя ему невыносимо сильно хотелось видеть Игорька: профессиональная подозрительность превозмогла в нем отцовское чувство.
Рассказ о том, как они выбирались из Перловки на большие транспортные пути, ведущие в столицу, возможно, был бы даже и поучителен для некоторых, но в целом уже ни к чему. Сейчас все это казалось майору старым детским сновидением. Он полностью переключился на ситуацию: я в Москве, я под колпаком.
Надо было осмотреться, выждать в засаде.
Для того чтобы засада принесла наибольшую пользу, следовало выбрать для нее наиболее выгодную точку. Елагин сразу же сообразил, что полезнее всего будет укрыться где-нибудь у входа в свою берлогу и понаблюдать за теми, кто вздумает его проведать. Он тихо приехал на Лосиный остров, дождался, когда появятся девчонки, работающие в конюшне, и с их помощью пробрался на чердак этого пахучего заведения, где хранились запасы сена. Залег там. Юные хозяйки забросили ему наверх спальный мешок и пару одеял, так что он не холодал. И не голодал: колбасы и пару батонов прихватил сам. Девчонки, Шура и Вера, были в восторге от возможности помочь «дяде Саше». Он столько раз их выручал и так им нравился, что они готовы были для него в огонь и в воду. Он, в свою очередь, вполне им доверял. Иногда нет агента надежнее, чем юная вертихвостка четырнадцати лет, если к ней отнестись по-человечески.
Елагин видел попытку Либавы перевербовать его агенток и на секунду напрягся. Он боялся не того, что Шура и Вера его сдадут, а того, что опытный негодяй со свиным обликом расколет их каким-нибудь хитрым приемом, и они выдадут «дядю Сашу», сами того не подозревая.
Либава уехал, оставив человека. Потом прибыл еще один. Боков тоже оставил пару парней. Они слонялись по территории, всем мешая своим тупым вниманием – и лошадисткам, и священникам, и азербайджанским контрабандистам.
Параллельно с наблюдательной работой Елагин вел и телефонную. Постоянно набирал номер Джоан – по его расчетам, она вот-вот должна была приземлиться в Нью-Йорке. Они договорились, что сама она звонить не будет. Сегодня не будет. Только завтра, если он не позвонит сегодня. Вперемежку со звонками в Америку Елагин набирал номер своей квартиры в Марьино. И там тоже никто не отвечал. Звонить теще не хотелось. Но все же пришлось – слишком сильно хотелось услышать голос сына. Была надежда, что именно Игорь возьмет трубку, если он все еще у бабушки.
Не у бабушки.
Не дома.
Где?!
Ощущение какой-то большой неладности происходящего завелось под ложечкой – там, где обычно собирается аппетит. Случайно сделанное открытие, что Боков каким-то образом связан с Винглинским, только усиливало это ощущение.
Надо что-то предпринять. Но слишком сильной была опасность сделать неправильный ход. Ни Бокову, ни тем более Винглинскому он не нужен. Им нужна кассета. И Винглинскому, конечно, больше, чем Бокову. Тот просто собирается заработать на ней, для олигарха же эта запись может обернуться большой дырой в шкуре, если ее надлежащим образом обнародовать и информационно сопроводить. Очковтирательство с международными биржевыми последствиями. Странная диверсия, чуть не приведшая к гибели ученого, занимавшегося организацией аферы. Американский след в покушении и, следовательно, в деятельности банкира, который считается главным донором предвыборной президентской кампании одного из успешных кандидатов. И еще куча всего. Желающих раздуть этот костерок предостаточно. Олигарх не будет против, если кассета исчезнет – пусть даже вместе со слишком прытким майором. И Боков понимает, что лучше ему одному как добытчику кассеты торговаться с олигархом. Кстати, хочется спросить, что с нашими спецслужбами? Почему они допускают, чтобы их офицеры впутывались в такие истории? Можно, конечно, предположить, что увиденное майором – это эпизод операции «под прикрытием»: спецслужбы провоцируют олигарха на какие-то саморазоблачительные поступки. Но почему-то до конца в это не верится.
Майор снова и снова набирал номер за номером.
Пусто, пусто…
– Джоан? – Майор откатился от окошка и зарылся головой в сено.
– Да, милый.
– Ты приземлилась?
– Только что вышла из самолета.
– Тебя встречают?
– Еще не знаю.
– Ты помнишь, о чем мы договаривались?
– Очень хорошо помню. Все, я больше не могу говорить.
Джоан увидела у автомата с кока-колой фигуру дяди Фрэнка. Он заметил ее на секунду позже, когда она уже спрятала телефон. Так по крайней мере показалось Джоан. Аэропорт Кеннеди встречал дочь великого ученого Реникса крепкими объятиями старого друга дома.
Джоан, следуя указаниям майора, не кинулась на шею «дядюшке», как поступила бы, если б ей самой пришлось выстраивать линию поведения. В этом случае она бы притворилась, что там, в России, не произошло ничего необычного, вызвавшего у нее вопросы к отцову другу. Джоан осторожно улыбнулась и дала себя всего лишь приобнять, отечески потискать.
– Ты вернулась, – не вопросительно, но констатирующе сказал дядя Фрэнк.
– Откуда ты узнал, что я прилетаю? Грустная улыбка в ответ:
– Тебе же известно, в каком ведомстве я служу. Пойдем к машине.
Друг отца, конечно, почувствовал, что дочь друга приехала из дальних стран с какими-то особыми чувствами, ему пока неведомыми. Лучше на нее не налетать с толпой запланированных беззаботных вопросов о русской зиме, количестве медведей, встреченных на Красной площади, и тому подобном.
– Как слетала? – это когда уже сели на заднее сиденье.
– Вы наверняка знаете. Дядя Фрэнк не смутился.
– Кое-что знаю.
– Слетала я неудачно, но осталась довольна. У меня ничего не получилось из того, что я задумала, но получила я больше, чем изначально могла себе представить.
Друг отца кивнул:
– Этот русский может приехать, если хочешь.
– Очень хочу. В противном случае поеду к нему сама.
– Думаешь, это серьезно?
– Даже и не думаю. Уверена.
Спорить в таких случаях бесполезно. Дядя Фрэнк и не стал.
– Вы, наверное, еще захотите спросить, какое я имею отношение к взрыву в этом сибирском городе?
– Если захочешь – расскажешь.
– Захочу. Мой друг пытался мне помочь с моей затеей. Я хотела побольше разузнать о папином деле, о папиной работе…