- С собакой погуляю.
- А потом?
- Спать лягу.
- Проводить тебя?
- Как хочешь…
- Ну, пошли.
На улице стемнело.
"Бля, опять с пистолетом придется идти, - подумал, - куда бы его деть?…"
Он довел журналиста до прогала в заборе.
- Валяй, - сказал на прощание. Провожать не пошел.
Смотрел удивленно, как журналист втискивается в прогал частями, ноги подбирая и перенося так неловко, словно он какое-то ползучее насекомое и у него с другой стороны забора уже несколько ног томятся в нерешительности.
Саша еще раз закурил, и тут вновь лицо журналиста образовалось в дыре.
- А ты ведь из "союзников"? - спросило лицо. Саша даже не нашелся, что ответить.
- Не ссы, я не донесу, - неожиданно весело, хотя и с явной презрительной издевкой, пообещал журналист и пропал.
Бежать было глупо за ним. По улице, да размахивая стволом…
Саша быстро протер пистолет шарфом, засунул в какой-то грязный, весь в серой известке пакет, обнаруженный на земле. Обошел с этим пакетом новостройку, ища другой выход. Не нашел. За забором увидел кустарник, бросил пакет туда.
Шарф потом выбросил в урну.
Глава одиннадцатая
В тамбуре поезда Саша захохотал. Стоял один, с сигаретой, поезд выезжал из Риги - и Саша захохотал, видя в стекле свое злое, оскаленное лицо.
Во внутреннем кармане его куртки стояла бутылка водки, и он иногда отпивал из горла, ничем не закусывая. Дышал тяжело. Кривил губы. Плюнул в пепельницу - оттуда взлетел пепел, прямо в глаза.
Опять захохотал и прекратил смех резко, словно содрал маску.
Вышла проводница, посмотрела подозрительно, Саша скорчил ей рожу, когда она отвернулась.
- Ты думаешь, я скажу: "Спасибо, Господи"? - спросил вслух, глядя куда-то за окно.
"Не скажу".
"Зачем, Господи, отнял это? Я возьму в другом месте".
Прижался лбом к стеклу, высматривал что-то, кого-то. Трогал в кармане гильзу, подобранную там, в Риге, возле трупа.
Пошел по вагонам, не уступая никому дороги, похудевший, угловатый, жестокий, брезгливый. Добрел до ресторана, уселся в одиночестве за крайний столик, спиной ко всем, чтоб не видеть.
Полчаса ковырял вилкой яичницу.
"Чего я яйца ем, мясо надо жрать".
- Дайте мне мяса, - сказал официантке. - Вот, свинью.
Вышел покурить в тамбур - не хотелось сидеть ждать наедине с яичницей, переболевшей оспой. Глаза б на нее не смотрели.
В тамбуре допил водку, неловко поставил бутылку, она упала. Раскачивалась на боку, позвякивая мерзко.
Вернулся, еще заказал сто грамм. Смотрел внимательно на графин.
Принесли мясо, живое, горячее. Саша ел жадно. Решил налить водки - но вагон качало, и он никак не мог попасть в рюмку. Официантка - Саша ее видел краем глаза - суетилась возле соседнего столика - и сказала, что сейчас поможет.
- Я сам, - ответил Саша и отпил из графина. - Я сам, - повторил сипло, втягивая носом воздух, скорчившись в гримасе несколько нарочитой неприязни к проглоченному.
…Было так: в Риге он вернулся в гостиницу, очень спокойный, но с запутавшимися вконец веселыми мыслями: что все это значит, зачем все получилось именно так, кто были эти люди - с ППШ и… как его… Мудон. Ничего понять было невозможно. Будто кто-то подал ему знаки, разгадать которые не было никакой возможности.
Он пролежал в гостинице до вечера, ни к чему не придя, ничего не поняв и отчего-то тускнея час от часу.
На следующий день уезжал. Пошел на вокзал пешком, оглядывая город с ненавистью, - словно у него здесь что-то отняли.
Казалось иногда: он как будто освободил или даже выжег внутри себя место - под свою нестерпимую злобу. И теперь это злое место внутри пустовало, саднело.
Никак не мог придумать, на чем сорвать зло, которого было все больше. Вытащил карту города, подпалил зажигалкой. Сначала держал карту двумя пальцами, потом бросил на асфальт, когда разгорелась.
Прохожие смотрели - кто в раздражении, кто возмущенно. Саша поворачивал карту носком ботинка, она догорала…
…А в поезде Саша боролся с дурной мыслью подпалить еще и занавеску на окне вагона-ресторана.
Допив водку, он все равно не почувствовал той степени блаженного опьянения, когда можно хотя бы заснуть в мягкой, еле ощутимой, нетошнотной дурноте.
Заказал еще пива и какую-то сухую дрянь к пиву. Заказ принесла новая официантка - не та, что водку с мясом подносила.
Саша ел неприязненно закусь к пиву, запивал большими глотками. Бутылки пива оказалось мало, заказал еще. Становился все тяжелее и злее.
Ходил в туалет, стоял и чувствовал свое лицо, какое-то чужое от пьянства, словно вылепленное из пластилина. Казалось, что если сморщится, зажмурится изо всех сил, с лица отпадут куски чего-то чуждого, налипшего. Взглянул на себя в зеркало: лицо как лицо. Его лицо. Руки мыть не стал. Допил пиво, попросил счет.
Некоторое время с удивлением разглядывал его, не понимая, отчего так мало взяли.
Потом догадался: счет принесла вторая официантка, которая не знала о том, что Сашка сидит тут давно и уже отведал свинины с водкой.
Нисколько не раздумывая, расплатился только за то, что подсчитали, и вышел в тамбур.
"У меня вагон отсюда далеко… Шесть или семь тамбуров я прошел, пока ресторан искал…" - вспомнил Саша.
Быстрым шагом он рванул по поезду, думая в глупом хмелю: "Не найдут, нет. Это же надо в каждое купе заглядывать. Не найдут".
Иногда навстречу попадались проводницы - вскидывали на Сашу удивленные глаза: видимо, он шел слишком спешно, слишком сильно хлопал дверьми.
Он пролетел мимо своего купе, вышел в тамбур, закурил, улыбаясь подло, и свою подлость ненавидя сладко.
- Хватит для ада? - спросил тихо. - Не хватит? Я еще добавлю.
Смотрел в окно. Кто-то еще стоял в тамбуре. Не успел выкурить и полсигареты, как пришла официантка, та самая, первая.
- Вы оплатили только половину счета, - сказала дрожащим от обиды и неприязни голосом.
- Никаких проблем, - бодро и оттого особенно гадко ответил Саша. Достал деньги, сунул ей в брезгливую руку - не глядя, почти все, что были.
* * *
Он позвонил Матвею, уже добравшись домой.
- Привет, Саша, рад слышать. Все получилось, я знаю, - сказал Матвей утвердительно, ни о чем не спрашивая.
- Это не я, - сказал Саша.
- Я знаю, знаю, - ответил Матвей.
Саша посидел какое-то время у телефона, глядя на трубку и аппарат. Позвонить больше было некому. Никого не вспомнил, кому хотелось бы позвонить.
Он оделся, вышел на улицу. Пошел куда-то.
Бродил по утреннему городу - смурому, холодному и ветреному.
Он всегда чувствовал себя в этом городе как в гостях. Будто бы малым пацаном приехал к какой-то неприветливой тетке и постоянно стесняешься то добавки за обедом попросить, то в сортир сходить. Потому что кастрюли с супом маленькие, добавка там не помещается, а напротив сортира - тетка вечно бродит, туда-сюда. И пыль какая-то везде, и радио все время работает, тараторя, как дурное… Вот такое же ощущение было от города - неприятное, неприютное. Словно вечно ждешь: когда же домой тебя заберут. А дома нет никакого. Никто не заберет.
Саша привык к этому, конечно.
Никто не видел никогда, чтоб он хандрил. Ни один человек класса с седьмого его не обидел.
Саша иногда вспоминал: может, забыл он хоть одну обиду, простил кого напрасно. Нет, не было такого. Всегда, через не хочу - хамил, бил в лицо, кидался, ощетинившись.
А теперь бродил, не зная куда кинуться. И голодный к тому же…
Надо устраиваться на работу, думал. Совсем нет денег. Надо куда-то устроиться. Гребаная страна, и в ней надо устроиться куда-то. Мести двор, мешать раствор, носить горшки, таскать тюки и вечером смотреть в телевизор, где эти мерзейшие твари кривляются, рассказывая, как они заботятся о тебе. Их лица… Последнее время Саша начинал болеть, когда видел их лица. Вглядывался в их рты и глаза. Выключал звук порой, и тогда мерзость личин становилась настолько наглядной, что злые мурашки прыгали по спине.
Надо устроиться на работу, да. И телевизор не смотреть. Иначе вовсе не выносимо.
Пойду к Верочке. Куда-то надо идти, а то холодно. Или она на учебе? Она, вроде, где-то училась. Или ее уже выгнали отовсюду за сотрудничество с "союзниками"?
Непонятно зачем Саша добрел, весь озябший, с сырыми ногами, до ее дома - денег не было даже на проезд. Никого не застал. Звонок позудел гнусно, и тишина.
Ушел, оставив сырые следы в подъезде. Спускался медленно, словно старик. Гладил рукой перила.
Может, к Позику сходить? Позик, дорогой… Нега у него деньги забрал… Надо ему сказать, что судью, посадившего брата, - убили.
А надо ли?
И что, Позику, доброму Позику, придется как-то реагировать? Что ему, радоваться, хохотать? "Убили, - скажет, - как здорово! Мозги вдребезги! Умора!"
Не скажет, конечно. Тем более, что он и сам знает все. И неизвестно, что там у него в голове по этому поводу.
Безлетов просил позвонить. А куда звонить? У него, вроде, сотовый был. На сотовый позвонить? А откуда?
Саша пришел к матери на работу, в ее захудалую санчасть, где она трудилась медсестрой. Поднялся мимо регистратуры на второй этаж, к ее маленькому кабинетику, терпко пахнущему лекарствами.
Мама подняла быстрый взгляд, едва он вошел, и сразу же посмотрела Саше за плечо - словно там кто-то должен был стоять. Тот, кто его привел, - со строгими глазами, взрослый, подтянутый человек. Иногда Саше казалось, что мама очень хочет, чтоб его вразумили. Часто отца вспоминала, не договаривая, конечно, что бы сделал отец с Сашей, окажись он рядом. "Вот бы отец был жив…" - скажет так и посмотрит на Сашу грустно.
Саша ничего не отвечал, уходил раздраженный.
Ничего бы отец не сделал. Он устал и умер. Мог бы и дальше жить, усталый. Предпочел умереть.
- Ну, что ж ты так мучаешь меня, сынок? - начала мать сразу на высокой, слезной ноте.
- Все, все, все, давай сразу прекратим это… - скривился Саша, глядя на маму, она выглядела устало, как всякая русская женщина, прожившая полвека.
- Ну, конечно, что мать может сказать…
- Мам, ну перестань. Чаем напоишь меня?
- Ты где был-то? - спросила мать, ставя ржавый чайничек.
- В Москву ездил.
- Чего тебе там, в Москве? Ждет там тебя кто как будто.
- Меня только ты ждешь, - Саша улыбался и говорил это словно в шутку, но знал при этом, что матери приятно и радостно, что он хоть помнит о ее любви.
- Ну, чего тебя тогда носит по свету?
- Носит чего-то…
- Ты нетерпеливый очень, Саша.
- Не нравится терпеть.
- Я вот, знаешь, еще когда ты был совсем маленький, заметила. Ты расплачешься ночью, и если я очень хочу, чтоб ты заснул, ты никогда не засыпал. Таращился во все глаза. А как решу, что буду сидеть сколько надо, ты как-то неприметно тогда убаюкивался, - мама поставила перед ним чай. - И спал крепко.
- Зачем ты мне это говоришь? - спросил Саша, меланхолично размешивая сахар.
- Не торопись, сынок, я тебе хочу сказать.
- Я не тороплюсь.
- Если ты прав, все так и будет, как хочешь. Не торопись.
- Хорошо, мама. Как у тебя дела?
- Какие у меня дела, кроме тебя… Так и поговорили.
Позвонил Безлетову. "Саш, перезвони через минуту, если не затруднит". "Не затруднит", - подумал раздраженно. Отчего-то расхотелось перезванивать. А чего делать: домой идти? Озвереешь там… Перезвонил.
- Кому звонишь? - спросила мама, когда он номер набирал.
- Безлетову…
- Может, он тебя пристроит куда? - сразу за свое принялась мать. - На работу? А, сынок? Он вроде в институте работал…
- Вот-вот, об этом и поговорим, - отшутился Саша, хотя в иной момент огрызнулся бы. Мать, завидев любого приличного, с ее точки зрения, человека, немедленно хотела Сашу куда-нибудь пристроить.
На прощанье она сунула Саше пятьсотрублевку, извлеченную из тощего кошелька. Кажется, там еще одна такая же была, и все.
"Какой жалкий кошелек, - думал Саша, " в цветах каких-то красных, с брюхом обвислым… Обиженный какой-то… Тьфу, как противно мне…"
Безлетов больше не преподавал в университете. Он работал в администрации. "Советник губернатора" - так было написано на визитке, которую Безлетов подал Саше.
Они сидели в кафе, в центре города, за деревянным столом, крашенным лаком.
- Есть будешь? - спросил Безлетов.
- У меня денег нет, - Саша не имел никакого желания тратить подаренную матерью пятисотку, но и отказываться от обеда тоже не хотелось. "Пусть покормит меня", - решил Саша вполне цинично. Есть очень хотелось. Саша грыз зубочистку и одновременно курил. Так и сидел, с зубочисткой и сигаретой в зубах одновременно.
- Что будешь? - спросил Безлетов.
- А вы будете обедать? Вот закажите мне, что и себе. Чтоб я не мучился с выбором.
Безлетов сделал заказ, вполне пристойный - с первым, мясом и десертом. Саша немного воспрял духом и каждый раз внимательно смотрел на появляющуюся с подносом официантку - не к ним ли она спешит.
- Сейчас я тебя познакомлю с одним человеком, - сказал Безлетов. - Мы с ним работаем вместе. Он иных взглядов, чем я. Часто спорим с ним. Но я очень хочу, чтоб вы пообщались. Мне кажется, он какие-то важные вещи понял…
- Которые я еще не понял, - улыбаясь, сказал Саша: им несли супчик. Над супчиком вился дымок.
Безлетов улыбнулся в ответ.
"Что же я так проголодался, даже нехорошо… - думал Саша, активно потребляя суп. - Замерз просто", - оправдал он себя.
- Ну что, Саша, как дела? - поинтересовался Безлетов. Он держал в руке ложку с супом, который так и не начал есть, что-то колдуя с салфетками. "Вот хотел судью убить, но не получилось", - мысленно ответил Саша бодрым голосом, глядя на оливку в ложке Безлетова. Но ничего вообще не сказал, только скорчил неопределенную гримасу.
- Где ваш человек-то? - спросил Саша.
- Придет скоро. Работы много.
- Он тоже советчик? Чем занимаетесь?
На этот раз гримасой ответил Безлетов, угадавший почти не таимую иронию в вопросе Саши, - гримаса Безлетова означала, что говорить несерьезно на эту тему ему не хочется, впрочем, и серьезно тоже. К тому же долго объяснять.
- Саша, знаете… По большому счету, ваша судьба не должна меня трогать. Вы - посторонний мне человек. Но… Как бы пошлости не сказать… Память о вашем отце… И сами вы мне симпатичны, потому что… кажитесь живым…
Саша понимающе кивал - а вернее, достаточно небрежно изображал эти понимающие кивки: "Да, да, я слушаю вас внимательно, да, да, это все верно, мы оба любили папу, и я действительно кажусь живым…" Безлетов приметил некую вялую неискренность и неприязненно сморщился.
- Саша, вы никогда не замечали, что действия "союзников" представляют весьма странную смесь мужества и шутовства? - сменил он вдруг тональность.
- Мало того, ваше мужество - это мужество шута, который поначалу честно думает, что его не накажут, а потом удивляется, что наказали, и продолжает шутовство уже из мазохизма.
- В точку, - сказал Саша. - Я именно так и думал. Он доел суп и теперь выглядывал официантку со свининой.
- Вот ты опять ерничаешь. Тебе это не к лицу, ты не думаешь?
- А что это вы ко мне все время то на "вы", то на "ты"? - спросил Саша. Безлетов секунду смотрел на Сашу внимательно, напряженно думая о чем-то.
Саша, улыбаясь, разглядывал Безлетова.
- Да какая разница, - ответил Безлетов, тряхнув головой. - Ты мне скажи, пожалуйста, что вы хотите? Я тут… получил доступ ко всем вашим документам, партийным манифестам, программе вашей, листовкам. Изучил все это внимательно. Много пафосной брани, всхлипов, истерик, слов много. Но я одного не пойму: чего надо-то вам? Ну, вот вы умеете мужественно ерничать, получать по лбу и опять подставлять лоб - а дальше? Хотите установить порядок? А в чем он выражается?
- "Порядок", "русский порядок", - с кривой улыбкой повторил Саша. - Опять вы нас с кем-то путаете.
- Так вы не хотите порядка?
- Вот ведь как: хотим мы порядка - вас это раздражает. Не хотим порядка - опять раздражает.
- Да потому что ни у вашего порядка, ни у вашего беспорядка нет никаких примет, черт возьми! Ни одной! Основываясь на чем вы будете строить будущее? На детских стихах Костенко? Или на его безумной философии кочевника евразийских пространств?
- Основываясь на чувстве справедливости и чувстве собственного достоинства, - устало ответил Саша. - Если бы у меня был сын, я бы его растил именно так.
- Страна - не сын, Саша! - Безлетов сказал это негромко, без патетики, потому что вспомнил о супе, и было бы пошло артистически восклицать и затем нести ложку ко рту.
- В этой стране революции требует все, - сказал Саша, наблюдая, как Безлетов ест суп. - У вас же хороший вкус, Алексей, как вы смиряетесь со всем этим кошмаром вокруг? Любой мыслящий человек - на заводе он работает или на земле, в белом ли халате или в военной форме - понимает это. Закройте глаза, прочтите десять раз "Отче наш" - потом включите теле, и вы поймете, что там одни бесы.
- Какие бесы, Саша! Какие бесы! Если и есть там кто - так безвредные дураки. И нет никакого кошмара, вы просто не знаете толком ничего, начитались вашей мутной прессы…
- Ну вот, вы уже смирились. - Саша смотрел на Безлетова и думал о мясе, хотелось мяса.
Безлетов пожал плечами - это означало: какой бред, Боже мой!
- Вы так ругаете меня, - продолжил Саша, - как будто это мы все затеяли, горстка пацанвы. И мы сейчас сдвинем земную ось, мы повергнем Россию в кровавый хаос, и все обвалится. Я даже начинаю гордиться нами… А мы ведь - случайность, Алексей. Нас случайными сквозняками согнало.
Революция приходит не сверху и не снизу - она наступает, когда истончаются все истины…
- Я это где-то слышал…
- Я тоже.