– Где он появился?
– Ну, в гостевой дом к нам пришел. Мы сидели в уютной компании, я с Мишей, Элла с Леонидом Артемьевичем… Ну, с Леней… Он почти в два раза старше меня, я его долго Леонидом Артемьевичем называла, а потом он сказал, что можно просто Леня…
– А кто с вами в уютной компании сидел, Леонид Артемьевич или Леня? – в шутку спросил Круча.
Но Наташа восприняла этот вопрос всерьез. И даже задумалась. Но вот улыбка тронула ее губы, и она пригрозила ему пальчиком:
– Какой вы хитрый, товарищ полковник! Запутать меня хотите?
– Нет, не хочу. Просто я знаю, что Ковальского с вами не было.
Он хорошо помнил, что на журнальном столике в каминном зале гостевого дома стояло всего три бокала.
– Не было?.. Да, не было. Он сразу же ушел спать… Когда мы в дом пришли, Леня уже на ногах не стоял. Кажется, Миша и Женя на руках его тащили… Да, да, Элла еще ругалась. Он никакой был, а ей раздевать его пришлось…
– А в одежде нельзя было его оставить?
– Можно. Только он бы на следующий день на нее надулся. Он на Эллу никогда не ругается. Ну, почти. Но если надуется, неделю может не разговаривать. Он должен ощущать ее заботу, иначе будет обижаться, как дитя, у которого отняли любимую игрушку. Ну, мужчины – они все такие. Думаете, мой Миша лучше? Ну, может, чуточку лучше…
– Значит, вы отправили Ковальского спать, а сами сели пить коньяк?
– Ну да. Миша до этого выпил много, но ему казалось, что мало. Ну, вы знаете, как это бывает…
– Коньяк вы пили втроем.
– Ну да… Миша выпил пару рюмок и ушел спать, а мы с Эллой остались. Мы почти не пили, так, по чуть-чуть…
– О своем, о женском говорили?
– Ну да, о том о самом, – улыбнулась Наташа.
– И долго вы сидели?
– А пока Вадим не пришел.
– Когда он к вам пришел?
– Ну, я когда в нашу с Мишей комнату пришла, на часах двадцать минут второго было. А Вадим с нами минут пять был. Значит, где-то в час пятнадцать пришел, ну, я так думаю…
– Всего пять минут с вами был?
– Ну, он-то хотел больше, но Элла не захотела его терпеть. Молча поднялась и ушла.
– Демонстративная акция протеста?
– Что-то вроде того.
– И отчего же такая немилость?
– Немилость… Миша тоже однажды у меня в немилость попал. Ты, говорит, приложи язык к железной трубе, знаешь, говорит, такая приятная прохлада. А мороз – двадцать градусов. Язык намертво к этой железяке прилип, с мясом отдирать пришлось. Он у меня целый месяц без горячего потом ходил… О чем это я? Да, наверное, Вадим в немилость впал… Чем-то разозлил Эллу.
– Чем?
– Ну, не знаю…
– Может, сказал ей что-то не то.
– Ну, может быть… Он такой, он мог…
– Какой такой?
– Самовлюбленный. Напыщенный. Самовлюбленный напыщенный болван. Он всерьез думает, что земля вокруг него вращается… Неприятный тип.
– Я слышал, женщины от него без ума.
– Ну да, он красавчик, женщины таких любят…
– Вы говорили с Эллой о нем?
– Когда? Тогда, в тот вечер, или вообще?
– Ну, и тогда, и вообще.
– Тогда говорили, а до этого нет, не говорили. Элла Вадима только вот у Жени в первый раз увидела. Как-то раньше не пересекалась с ним…
– Значит, в тот последний для него вечер говорили.
– Да, говорили… Ну, пока Миша спать не ушел, не говорили. А потом говорили.
– И какого мнения о нем была Элла?
– Да что там за пять минут скажешь.
– Значит, Миша ушел спать в начале второго? – подсчитал Круча.
– Да нет, он почти сразу ушел… Он ведь такой же, как Леня, ему тоже перинку подстелить надо. Нет, разделся он, слава богу, сам. Но кровать я разбирала… Я минут через двадцать спустилась в зал, смотрю, никого нет.
Муравлева не стала объяснять, чем она занималась с мужем целых двадцать минут, но так никто ее к этому и не принуждал.
– Я думала, Элла к себе пошла, – продолжала она, – собралась уже уходить, слышу, дверь открывается. Ну, с улицы. Элла заходит, вся такая красивая. Ты где, спрашиваю, была? Да прогуляться перед сном, отвечает, ходила… Давай, говорю, коньячку выпьем, для согрева. Ну, мы и согрелись немного. А потом Вадим появился… Я хоть и под градусом была, но все помню…
– А до этого Элла что про него говорила?
– Да ничего такого. Просто козлом назвала.
– Ни с того ни с сего козлом назвала?
– Почему ни с того ни с сего? Вадима увидела и козлом его назвала. Тихо сказала, сквозь зубы, он даже не слышал. Но ушла она громко. Как будто он чем-то ее обидел.
– Чем он мог ее обидеть?
– Да я хотела спросить. Думала, утром спрошу, а утром Эллы уже не было. Они с Леней ночью уехали. Резко собрались и уехали.
– А когда ночью, во сколько?
– Да вы знаете, я вам этого не скажу. Мы с Мишей уже спали. Я сквозь сон слышала, как Леня на Эллу кричал.
– Ковальский кричал на свою жену?
– Ну да. Она однажды пах ему выбрила. Назло. Он тогда в хлам набрался, а она ему там все выбрила. Так он на нее за это наорал.
– Когда он на нее накричал? – терпеливо спросил Круча, прекрасно понимая, что это было в отдаленном прошлом.
В показаниях Муравлевой было много сумбура, но и зерна истины из них тоже проклевывались. И давали пищу для размышлений. Возможно, Элла назначила Вадиму свидание под луной, а тот не пришел. Она обиделась на него, вернулась в дом и, когда он появился, демонстративно ушла, выражая свое недовольство. Но, может быть, Вадим смог выманить Эллу из своей улитки, увлечь на пруд, в шашлычную беседку, где их и застукал проснувшийся рогоносец… Потому и накричал Ковальский на свою изменщицу-жену…
– Ну, когда проснулся. Проснулся, увидел, что пах выбрит, и накричал.
– Наталья, меня не интересует его пах. Меня интересует, почему Ковальский кричал на свою жену в ту ночь, когда погиб Остроглазов?
– А разве он на нее кричал? – удивленно посмотрела на Кручу Муравлева.
– А разве вы этого не говорили?
– Говорила… Только я не уверена. Может, мне приснилось. Может, никто и не кричал. Когда мы проснулись, их уже не было…
– А когда вы проснулись?
– Ну, где-то в начале седьмого… Правда, мы целый час в постели провалялись. Или даже два. А потом Женя появился. Беда, говорит, Вадим утонул…
– Он сказал это, и вы уехали.
– А что нам оставалось делать? – басовитым, с бархатистой хрипотцой голосом спросила Наташа.
Но нет, это был не ее голос. В зал твердой походкой уверенного в себе человека входил среднего роста, крепкого телосложения мужчина в дорогом летнем костюме. Черты лица грубые, резкие, властные, крепкий, чуть приплюснутый нос, тяжелый подбородок. Но взгляд на удивление мягкий, добродушно-ироничный. Примерно таким Круча и представлял себе хозяина этого дома.
– Здравствуйте, подполковник! Михаил Александрович Муравлев!
Рукопожатие у него крепкое, быстрое и четкое. И движения размеренные, лишенные беспечной сумбурности. Он сел на диван, заложил ногу на ногу и замер в ожидании вопросов. Было видно, что Муравлев готов пообщаться с представителем уголовного розыска, но при этом ясно давал понять, что он устал после рабочего дня и у него мало времени.
– Значит, вы уехали от Костиных… А что вас встревожило? – спросил Круча. – Почему вы уехали?
– А что нас могло встревожить? Мы же думали, что этот Вадим сам утонул.
– Почему вы так думали?
– Так пьяному море по колено. Полез купаться и утонул. Так часто бывает.
– Не самое лучшее время для купания.
– Говорю же, пьяному море по колено. И мозги набекрень. Нормальные люди спать ложатся, когда выпьют, а дураков ветром носит, не знаешь, куда прибьет. Этого к воде прибило. Девки с ним купаться не захотели, так он их за это наказал.
– Какие девки?
– Гипсовые.
– Хариты?
– Вот-вот, хариты. Женя говорил, что это богини какие-то. Может, их главный бог этого придурка и пристукнул.
– Остроглазова?
– Остроглазова.
– Так он утонул или его пристукнули?
– Не надо меня ловить на слове, подполковник, – с достоинством уважаемого человека улыбнулся Муравлев. – Это сейчас я знаю, что Жениного брата убили. А тогда я думал, что он просто утонул.
– Когда тогда?
– А когда мы от Жени уезжать собирались. И уехали… Нам потом Фима позвонила, все рассказала. И что вы Женю подозреваете, тоже рассказала… Кстати, как он там?
– Жив-здоров. Но не весел.
– Надо понимать… Не мог он брата своего убить.
– А кто мог?
– Не знаю. Вы милиция, вы и ищите.
– Ищем. Именно поэтому я здесь. Именно поэтому спрашиваю, почему вы уехали, не дождавшись милиции?
– Я же сказал, мы думали, что Вадим сам утонул. А объясняться с милицией не входило в мои планы. Не хотелось убивать на это выходной. Да и настроение портить не хотелось.
– А сама по себе гибель Вадима настроение вам не испортила?
– Испортила, но не очень.
– Как вы относились к Вадиму Остроглазову?
– Никак. Не нравился он мне, – прямо смотрел на Кручу Муравлев.
– Почему?
– Гнилой он. Снаружи все блестит, а внутри гниль одна. Ни кола ни двора, а на всех свысока смотрел. Мы для него не люди, мы для него плебс. Не его уровень.
– Он вам прямо это говорил?
– Ну, так прямо не говорил. За такие слова и в морду можно получить. Но если его послушать, то именно такая мысль на ум и приходит, он князь, а мы грязь.
– Насколько я знаю, вам, Наталья Борисовна, приходилось его выслушивать в последний день его жизни. Вы стояли на пристани, кормили рыбок. О чем вы с ним говорили?
– Кормили рыбок? – пожала плечами Муравлева. – Ну да, кажется, было… Да, он подошел ко мне, о погоде заговорил… Да, о погоде. Лето, говорит, а погода не очень. Что-то там о глобальном потеплении говорил. Чем сильней потепление, тем больше будет холода, сказал… Нормально говорил, без апломба. Может, потому, что выпил много…
– Да уж, выпил он хорошо, – кивнул хозяин дома.
– Я слышал, больше всех выпил Ковальский.
– Это верно, Леня перепрыгнул всех.
– Много выпил?
– Да не больше других, просто слабый он на это дело. Не совсем слабак, конечно, но слабее других.
– Вы его, говорят, еле до кровати дотащили? – спросил Круча, взглядом призывая собеседника сосредоточиться.
– Да, было такое.
– Он признаки жизни подавал?
– Мычал что-то. Элле говорил, чтобы спать ложилась.
– А она не легла?
– Да вроде бы нет. Наташа говорила, что она там покуролесила, – усмехнулся в ус Муравлев.
– Куролесила?
– Из дома выходила, раз, другой. Вот и спрашивается, где ее черти носили?
– Вот это бы я и сам хотел знать, – заинтригованно смотрел на собеседника Круча.
– Да, но я не знаю. Я знаю только, что Элла уходила куда-то. А потом Леня на нее кричал.
– Миша! – зыркнула на Муравлева его жена.
– Что Миша? – возмущенно глянул на нее он. – Откуда я знаю, может, это Леня Вадима пристукнул? Он пристукнул, а сидит Женя. У тебя с Эллой полная солидарность, а Женьке срок мотать… Если твою Эллу на приключения потянуло, почему Женя должен страдать?
Наташа огорченно кивнула, соглашаясь с мужем. Не хотела она сдавать подругу, но сама ситуация к этому подталкивала.
– Значит, все-таки кричал Ковальский на свою жену? – глядя на Муравлеву, спросил Круча.
– Кричал.
– А она выходила во двор после того, как ушел Остроглазов?
– Да, я слышала, как открывалась дверь, – вздохнула Наташа.
– Когда это было?
– Ну, я уже спала… Слышу, дверь открылась. Смутно так слышала, сквозь сон.
– А время назвать не сможете?
– Не смогу: я на часы не смотрела. А может, и не было ничего. Может, померещилось…
– А как Вадим статуи крушил, вы не слышали?
– Нет, не слышала…
Муравлева действительно могла этого не слышать, хотя бы потому, что окна их комнаты выходили на противоположную от пруда сторону.
– Вы слышали, как Ковальские уезжали? – спросил у нее Круча.
– Ну, слышала, как Леня кричал на кого-то. Потом все стихло. Нет, я не слышала, как они уезжали. Стихло все, и я заснула. Надо было посмотреть, что там, но я заснула…
– Все выяснили, подполковник? – устало спросил Муравлев.
– Не совсем.
– Если еще вопросы есть, звоните. Или приезжайте. Не скажу, что мы вам рады, – с непроницаемым лицом сказал хозяин дома. – Но если что, всегда поможем. А сейчас извините, у нас больше нет на вас времени…
Круча поднялся. Не в его положении возмущаться. Да и выяснил он, в общем, все, что хотел. К тому же самому домой надо, с женой перед отъездом побыть. В Питер надо ехать, завтра с утра он туда и отправится. Не царское это дело, но ведь никто не требовал от него браться за этот гуж, сам впрягся.
Глава 12
На улице было прохладно, скулил ветер, гонявший дождевую взвесь. А Германа все нет. Вернее, Вадима…
Этот парень остро напомнил Элле первого мужа. Внешне Вадим на Славу похож не был, он брюнет, а тот – шатен, и формы лица у них разные, но что у одного было разящее обаяние, что у другого. Вадим всего лишь один раз глянул на нее, и она поняла, что пропала. Сознание пошатнулось, кончики пальцев онемели, внизу живота сладко заныло. Впервые она впала в такое состояние, когда Слава пригласил ее на танец.
Давно это было, десять лет назад, еще в Александровске. Элле тогда шел девятнадцатый год. Она и в компаниях гуляла, и на дискотеке частым гостем была, но дальше поцелуев с парнями дело ни разу не заходило. И вовсе не потому, что она была недотрогой. Нет, просто не хотелось ей ложиться с кем-то в постель. Она не мечтала о принце под алыми парусами, чтобы отдать ему свою девственность. Просто не возбуждали ее парни, не хотелось с ними. Не было у нее влечения ни к своему полу, ни к противоположному. Но Слава убедительно доказал, что фригидностью она не страдает. Он пригласил ее на танец, и она покорно поплыла по его течению.
Он сделал ее женщиной в тот же вечер, на скамейке в городском парке. Чуть в сторонке пили водку его дружки, а он преподавал ей практический урок сексуального воспитания. Дружки его улюлюкали, тыкали в них пальцами, но Элла этого просто не замечала…
Слава исчез из ее жизни через неделю, и ее интимная жизнь снова погрузилась в анабиоз. Даже более того, она уже отказывала парням и в поцелуях. Закончила техникум, устроилась работать кассиром в Сбербанк, а через два года Слава появился снова. Оказывается, все это время он служил в армии, но на проводы ее даже не пригласил, потому что у него и без того баб хватало.
Служил он где-то на Северном Кавказе, в боевых действиях участия не принимал, но к травке пристрастился. Водка без анаши – деньги на ветер. Но на то и на другое нужна была монета, а где ее брать? Правильно, у Эллы. Она неплохо зарабатывала, а жила у родителей на полном обеспечении, и Слава этим пользовался. И она ему потакала, потому что полноценно жить могла только с этим неполноценным человеком. Он пьянствовал, курил травку, ходил по бабам, а она все это терпела. И даже вышла за него замуж, родила ребенка. Олежек родился слабеньким, постоянно простужался, болел, но Славу это ничуть не тревожило. Он продолжал пьянствовать, гулять и в конце концов завел себе женщину на пять лет старше себя, со своим домом и бизнесом. К ней он и переехал, а Эллу с ребенком бросил.
В законном браке они не состояли, и ей не пришлось разводиться с ним, когда в ее жизни появился Леонид. Этот человек вырвал ее из трясины, в которой она жила со Славой, поселил сначала в своей московской квартире, а затем увез в Питер, и она очень была ему за это благодарна. Элла получила глоток свежего воздуха, и даже Олежка ожил – повеселел, перестал болеть, набрал вес. Жизнь наладилась, Элла стала забывать своего непутевого Славу.
Леонид в свои сорок лет не отличался мужской силой, но в первое время молодая жена вдохновляла его на подвиги. Элле приходилось изображать страсть, чтобы он ощущал себя героем. Но со временем его пыл стал угасать, и ей все реже приходилось утруждать себя исполнением супружеского долга. А на других мужчин ее не тянуло, эротические позывы не беспокоили, поэтому их семейная с Леонидом жизнь протекала тихо и размеренно. Можно сказать, наступила гармония – ему не надо, а ей неохота.
И вдруг в эту жизнь ворвался Вадим.
Элла не выказывала ему знаков внимания. Ну, может, глянула страстно на него один разок. Или два? А может, и три… Но ведь Леонид ничего не заметил. А Вадим подошел к ней вечером, когда они уже перебрались из беседки в дом, тихонько сказал, что хочет поговорить с ней наедине, вдалеке от всех. И так он это сказал, что ей стало жарко от разыгравшихся чувств. Согласия она ему не дала, но и лесом не послала. А когда все стали расходиться, он незаметно шепнул ей, что будет ждать ее в беседке. И она пришла, как та дура. А его нет… Ну да, Слава тоже издевался над ее чувствами. Однажды пригласил ее в кино, а сам пришел туда с подругой и еще сделал вид, что ничего такого не произошло.
Элла вспомнила этот случай, и так ей стало обидно за себя, что слезы навернулись на глаза. Она вернулась в дом, а там, в каминном зале, сидела Наташа за рюмкой коньяка.
– Эй, подруга, ты где пропадала? – развязно спросила она.
Обычно Наташа вела себя скромно, благопристойно, но под мухой возвращалась в другое измерение, в котором жила до того, как сошлась с Мишей. В котором, как Элле казалось, она жила вульгарной или даже распутной жизнью.
– Где пропадала, меня там уже нет.
– А по коньячку?
Наташа хотела, чтобы Элла согрелась, но ей стало еще холодней. Вдруг захотелось под горячий душ. И тут вдруг появился повод уйти. Он появился в лице Вадима, который вошел в зал. К тому же в ней взыграла обида, когда этот красавчик растянул губы в улыбке Казановы. Она почти полчаса прождала его на холоде, но его это нисколько не волновало. Он ничем не лучше Славы, такое же самовлюбленное ничтожество. И он не достоин того, чтобы Элла изменила с ним человеку, которому обязана своим благополучием.
Она поднялась из-за стола, гневно глянула на Вадима и ушла в свою комнату. Все, хватит с нее на сегодня приключений…
Ушла и Наташа. Дверь в комнате стеклянная, и через нее было слышно, как она поднимается по лестнице.