– Как кто? Ты что? Я же тебе… Ты к нему ходил в издательство! Я за тебя поручился! Понимаешь? Он мне так и сказал: если мои друзья валяются пьяными у него в приемной, то я тоже причастен. Понимаешь? Да что тут понимать?.. Он мне так и сказал – дел с тобой никаких иметь не хочет и еще неизвестно, как это на мне отразится. Что ты там устроил? Не мог не пить хоть один день?
– Я не пил, – обиделся Игорь, – мне плохо с сердцем стало. От волнения.
– Врач сказал, что у любого бы сердце не выдержало! Что у тебя этот… синдром.
– А что он должен был сказать? Если писатель – то обязательно алкоголик. Спасибо, что не шизофреник и в психушку не увезли. Да, я пил до этого. Но в тот день был как стеклышко. Переволновался. Дышать не мог. Да, мне плохо стало!
– Ладно, успокойся. Я так и сказал Аркадию Леонидовичу. Что ты с детства слаб здоровьем. Но ты понимаешь, что я больше не смогу за тебя… просить? Он о тебе и слышать не желает!
– Да наплюй! Разберусь. Еще придут и сами попросят. Главное, что твою книгу одобрили. Вот этому я рад больше всего!
– Ты уверен? Это точно? И Аркадий Леонидович одобрил?
– Он первый!
– А твой источник… надежный?
– Надежней не бывает.
Сашка смотрел на Игоря с недоверием.
– Ну что я тебе, врать буду? Что ты на меня смотришь как на врага? Стал бы я к тебе заявляться, да еще и с продуктами! Думал, обрадую… Ну, что ты на меня уставился? Не хочешь – не радуйся. Только из-за тебя секретарша обеда лишилась. Так-то вот! Хвалили и прославляли тебя так, что бедной девушке пришлось голодать. Она мне и рассказала. Сидела там, стенографировала, все подписали, все утвердили. Поздравляю! Ты меня слышишь? Поздравляю!
– Спасибо тебе! – Сашка выпил и налил еще. Вроде бы оттаял, заулыбался. – И за продукты спасибо. Ты на Надежду не обижайся. Она считает, что ты только клянчить умеешь и пользоваться. Но я-то знаю, что ты отдашь. Всегда отдаешь. Вон какое мясо приволок! Специально на рынок ездил. Я ей всегда говорил, что ты… В общем, спасибо!
– Не за что… Слушай, ты не дашь мне свой костюм на время? И рубашку. Еще носки. Короче, мне переодеться надо. Я все в химчистку потом сдам и верну. У меня сегодня встреча, важная. Лариска на работе, ключи я, кажись, посеял, а вот в этом появиться не могу… Сам понимаешь. От меня уже люди в метро шарахаются. Только Надежде своей не говори про вещи, она меня погорельцем и попрошайкой обзовет. Обещаю: все верну в лучшем виде!
– Да без проблем! Бери, конечно! И галстук. А с кем встреча? Где? В журнале? Не с Яблочкиным, случайно? Все! Не спрашиваю, чтобы не сглазить. Тогда больше не пей. А я выпью. Слушай, я думал, что все пропало… А когда меня вызовут, не знаешь?
– Не знаю. Думаю, что скоро. Очень скоро.
– Ты это – если надо, в ванную сходи.
Игорь пошел в ванную, принял душ, побрился бритвой Сашки, побрызгался щедро его одеколоном. Нарядился в костюм, повязал галстук и долго смотрел на себя в зеркало, думая, что делать дальше. Ехать к Люсе при всем параде, но с пустыми руками или вернуться домой? Но Лариску не проведешь – догадается, что он у Сашки переоделся. Такого костюма у него «сроду-роду» не было. Игорь улыбнулся. Это Лариска так говорила: «сроду-роду».
– Сейчас Надежда вернется, – предупредил Сашка.
– Все, понял, выметаюсь, – ответил Игорь.
– Слушай, может, я тебе денег дам? Хотя бы за мясо. Ты ведь потратился…
– Да прекрати… не возьму…
– Возьми, у меня сейчас есть. Еще и за будущую книгу получу. Так что – бери.
– Сашка, это подарок!
– Да-да, конечно. Но ты это… Возьми, – Сашка сунул ему десятку. Он был пьян. Прям как девчонка. Развезло с двух рюмок на радостях. Совсем пить разучился.
Игорь нехотя взял десятку.
– Верну! – пообещал он.
– Да перестань ты! – отмахнулся Сашка. – А про меня больше ничего на том совещании не говорили?
– Кроме того, что ты молодой гений, самородок, талант своего поколения – ничего, – торжественно объявил Игорь.
Сашка кивнул, довольный. Кинулся обниматься. Ну и устроит ему Надежда, когда вернется! Уходила – муж был как стеклышко, вернулась – пьяный.
Игорь вышел на улицу. Продуктов нет, в кармане десятка… Можно вернуться домой, можно к Люсе. Только надо что-то купить. Ладно, купит духи, а там – видно будет. Какой же долгий день! Невероятно долгий… Уже хочется поскорее напиться и завалиться спать.
Игорь зашел в универсальный магазин и купил духи. Потом походил еще немного. Купил водки, картошки, капусты в овощном, селедки и воблы. Воблу употребил на улице, на лавочке, запив водкой.
Потом вернулся в магазин «Океан» и долго выбирал стерлядь, плавающую в огромном аквариуме. Придирчиво смотрел, как рыбину бьют по голове, потрошат и вытаскивают длинный, склизкий шнур-позвоночник.
С новыми покупками он поехал к Люсе. Не потому что хотел ее увидеть, просто было ближе – две остановки на метро. А до дому – трястись в автобусе. Игорь устал от разъездов и поэтому выбрал короткую дорогу.
Люся уже была дома. На кухонном столе стоял парадный сервиз – точно такой, как доставала по большим праздникам из серванта Лариса. Чашки с золотым ободком, золотыми листьями и столовые тарелки с голубым ободком и цветами по краю. Игорь поморщился. Он терпеть не мог ободки на посуде – ни на чашках, ни на тарелках. Еще в детстве замечал: молоко налито до ободка или по самый ободок? И если по ободок, то отказывался пить наотрез. Ему казалось, что если он будет пить из чашки с ободком, то у него будут накрашены губы, как у тетки. Тарелки дома у него были с внушительной окантовкой. Игорь ненавидел эти тарелки и не понимал, почему мама так их бережет. Однажды он специально разбил одну, и ему сильно досталось – мать отлупила как следует. Конечно, он никому, включая собственную жену, не рассказывал о своей панике перед ободками.
У Игоря было особое отношение к посуде. Когда старший сын, Гарик, был маленьким, жена купила ему тарелочку с собачкой. За дикие деньги, польскую. Милый щенок был нарисован на дне тарелочки, и Гарик, субтильный малоежка, вдруг начал хорошо есть: Лариса говорила сыну, что он обязательно должен спасти щеночка – доесть до конца.
Гарик тогда болел, в сад не ходил. Сидел над кашей и спасал щеночка. Лариса убежала на молочную кухню – договориться про молоко для Пети. И велела Игорю проследить, чтобы Гарик доел кашу.
– Смотри, папа, я доел! – воскликнул Гарик.
– Что? Да он давно уже утонул, пока ты ел кашу, – ответил Игорь, которого жена растолкала ни свет ни заря, и он был зол на весь мир.
Когда вернулась Лариса, Гарик рыдал, оплакивая щеночка, которого утопил на дне тарелки. Отец стоял на своем – еда это еда, а не спасение животных!
Игорь посмотрел на чайный сервиз и сморщился.
– Что-то не так? – ахнула Люся.
– Ну, зачем такой парад?
– Я думала… хотела как лучше…
– Давай убирай этот первомай и выставляй обычную посуду. Духовка работает? Надо стерлядь поставить, – велел Игорь.
– Стерлядь? Ты же хотел мясо… – промямлила Люся.
Игорь опять поморщился – ну что она, ей-богу, все время страдает? Чуть что – глаза на мокром месте, хочет ему угодить. Вот сейчас – кинулась убирать чашки и тарелки. Не могла сказать, что ей хочется праздника, что есть повод достать сервиз и что они будут есть из этого, потому что она старалась, накрывала на стол – доставала тарелки, перемывала их, вытирала, расставляла… Так нет же, убирает! И он еще молодец – командует. Ну какая ему разница? Придрался к тарелкам. Дома ему бы и в голову не пришло заикнуться о тарелках – Лариса бы ему эту тарелку об голову разбила. А тут – просто как прорвало. Как будто он тиран какой-то. Никогда за собой такого не замечал. Да, побухтеть мог, но чтобы вот так – заставить убрать со стола… Никогда! Люся подумает, что он деспот. Ну и пусть думает…
– Мяса хорошего не было, а вот стерлядь еще дышит. Ты не любишь стерлядь?
– Люблю, очень, – горячо заверила Люся.
– Ну и хорошо. Кстати, у меня для тебя подарок! – Игорь достал коробочку с духами.
– Спасибо, – Люся взяла духи, как показалось Игорю, с излишним восторгом. Во всяком случае, он подумал, что девушка переигрывает. Или ему показалось? Нет, точно переигрывает. Ну точно – не нравятся ей духи. Просто не хочет его расстраивать. Может, у нее есть такие? Или она рассчитывала на что-то подороже? Сказала бы сразу – Игорь бы духи жене тогда передарил. Но нет, уже поздно – она упаковку открыла. Хотя и так тоже сойдет – скажет жене, что сам открыл, чтобы понюхать. Нет, не получится, уже напшикалась. Вонища-то какая! Отвратный запах…
Игорь решил закурить и под этим предлогом открыл форточку. Этими духами только тараканов травить! А Люся специально, явно для него, попшикалась посильнее. Вот ведь дура-то! У него уже в носу и в горле стало першить. Но ведь она для него старается, улыбку натягивает из последних сил. Думает, что ему приятно. А ему неприятно! Лучше бы она мылом пахла. Остается надеяться, что запах быстро выветрится. Не Франция поди…
Игорь запихнул рыбу в духовку, налил себе водки – бутылка была початая, но Люся вроде бы не заметила. Поставил вариться картошку. Люся сидела, сложив руки на коленях, как пионерка.
– Как на работе? Все нормально? – спросил Игорь.
– Да.
– Расскажи, мне же интересно. Нет, ты не подумай. Если что-то нельзя говорить, то не надо. Просто я хочу знать, чем ты занимаешься, что тебя беспокоит, волнует…
– Да? Правда?
– Ну конечно, правда! Мы же с тобой, считай, по одну сторону баррикад. И мне-то можно рассказать – я пойму. Может, что-то посоветую.
– Тебя обсуждали сегодня, – сказала Люся и начала теребить подол халата.
– Что значит – обсуждали? – Игорь закурил, чтобы не показать волнение.
– Ты прости меня, пожалуйста… наверное, я все испортила… да точно – испортила… но я хотела как лучше, старалась для тебя, думала: вот Аркадий Леонидович ко мне хорошо относится, даже иногда спрашивает мнение… Я иногда рукописи перепечатываю, он всегда интересуется, понравилось мне или нет, бывает специально дает почитать, чтобы узнать мнение обычного человека. Он так говорит, что я для него – обычная читательница. Я говорю, а он всегда кивает, соглашается, я, конечно, стараюсь хорошо говорить, чтобы не обидеть, но мне иногда не нравится, и тогда Аркадий Леонидович спрашивает, что именно не нравится. Вот я ему и сказала про тебя, сказала, что у тебя точно сердце, что ты просто переволновался или у тебя давление, что ты пишешь и мне нравится твоя рукопись.
– Какая рукопись? – не понял Игорь. В желудке начались рези. Игорь налил себе еще водки.
– Как какая? – Люся уже чуть не плакала. – У тебя же есть рукопись романа. Ты же пишешь роман. Да? Ну, конечно же, пишешь. И он наверняка хороший. Я же знаю. Вот и сказала Аркадию Леонидовичу. То есть соврала. Сказала, что читала, а я не читала на самом деле, но ведь это ничего не значит, ведь рукопись замечательная, я точно это знаю. Она не может быть плохой, ведь ты такой… другой, не такой, как все.
– А он? – спросил Игорь, думая о том, как бы не начать орать на Люсю.
– Аркадий Леонидович на меня накричал. – Люся все-таки принялась рыдать. Игорь в тот момент уже убить ее хотел. Мало того что все испортила своим бабским участием, так еще и рыдает. Что он должен – успокаивать ее? Кто ее за язык тянул? Зачем она вообще рот открыла? В каком положении он теперь оказался, если за него секретарша просит? Тоже мне, протекция!
– Он сказал, что не разрешит… не допустит… только через его труп… чтобы я даже не смела ему предлагать… что он заранее все знает… чтобы ты даже не мечтал… вот, я все испортила, да? Ты на меня сердишься? Я же хотела… то есть я не хотела, чтобы так…
На Игоря вдруг нашло какое-то спокойствие, даже отупение. Ему вдруг стало все равно. Эта близорукая Люся, стерлядь, которую пора было доставать из духовки, запах дешевого парфюма, который никак не выветривался…
Да плевать на все! И с чего он вообще решил пойти в издательство? Да пусть они сами к нему на брюхе ползут и умоляют! Какой-то Аркадий Леонидович будет судить? Кого? Его? Пусть он Сашку Комаровского судит и оценивает! Да пусть все подавятся! Не будет он пресмыкаться! Да где он и где они? Приспособленцы! Лизоблюды! Сашка – первый. Пусть он этому Аркадию Леонидовичу ботинки целует. И эта Люся… Да что она о себе возомнила? Что может решать его судьбу? За него решать? Что она вообще смыслит в литературе? К мнению ее прислушиваются, видите ли! Да он бы удавился на первой березе, если бы его роман понравился вот такой Люсе. Он не для люсь пишет, а для себя, для тех, кто понимает. Люся… Тьфу! Имя-то какое… Сердце у него, видишь ли. Заступница нашлась. Да если бы он не бухал, как черт, он бы в этой квартире вообще не оказался. Или она что думает? Что у него любовь? Да на такую Люсю без водки не взглянешь! Страшная ведь и плоская. Ну, показалась она ему с пьяных глаз трогательной и удивительной. Ну и что? А он, между прочим, всегда женщин в теле предпочитал. Хотя бы с грудью. Вот его Лариса – сразу понятно, что баба. Жопа, сиськи, коленки некрасивые, с наростом сверху. Ну, бабец! А эта – моль субтильная! А туда же! Или она только с виду такая дура, а на самом деле все просчитала: замолвит за него словечко перед начальником, и он будет ей благодарен и бросит жену? Она так думала? Да и он так думал… Только не на трезвую голову. Рассчитывал воспользоваться, но лишь тогда, когда ему надо будет, а не ей. А вот дудки! Не вышло! Теперь она в дурах осталась! Если ее этот Аркадий Леонидович уволит, так и прав будет. Будет ему распоследняя секретарша советы давать. Или она всем дает? Может, и начальнику тоже? В свободное от писателей время? За какие такие заслуги ее в издательстве держат? Или у Аркадия Леонидовича вкусы другие – таких вот девиц предпочитает? Нет, он еще им покажет! Всем покажет! Ценители… Сами бездарности, а все туда же. Решают, кто им талант, а кто так. Сашку Комаровского, значит, в гении записали, а его – в идиоты? Ну-ну! Да кто такой вообще этот Аркадий Леонидович? Прыщ! Мелкая сошка! Грязь под ногами! Сегодня он есть, а завтра – нет его! Он еще им всем покажет! Вот уйдет в другое издательство… Свет на них клином не сошелся!
Люся продолжала плакать.
Игорь достал из духовки рыбу – пригорела, конечно же. Было жалко, но есть можно. Картошка разварилась. Он бухнул холодного молока, решив сделать пюре, и получилась мерзкая слизь. Надо было молоко подогреть…
– Перестань плакать, – попросил Игорь, сдерживаясь. Люся сняла очки, терла стекла, сморкалась, щурилась.
– Это еще не все, – выдохнула она.
Игорь сидел над тарелкой и ковырял стерлядь – те куски, которые не пригорели. Люсе он рыбу не предложил. Водку пил как воду. Кастрюлю с пюре он поставил на стол и ел ложкой, не выложив на тарелку. Стерлядь было особенно жалко – сухая получилась и горьковатая. Надо было масла сливочного добавить. А так – гадость! Но если водкой запивать, то ничего…
– И что еще? – спросил он, поглядывая на почти пустую бутылку водки. Ему не хватило – хотелось еще выпить. Бежать самому или Люсю отправить? Лучше уйти самому… Вернуться домой, и пусть жена орет так, что люстра звенеть будет. Зато он окажется дома.
– Аркадий Леонидович сказал, что ты должен уехать.
– Куда уехать? На Колыму? – пошутил Игорь, но Люся по обыкновению шутки не поняла.
– Нет! – Она совсем расклеилась и снова зашлась в рыданиях. Игорь хотел посоветовать ей выпить валокордин, но вместо этого плеснул водки. Люся выпила и даже не закашлялась. Игорь ждал, что она сейчас, как показывают в кино, зажмурится, закашляется, а он будет стучать ее по спине, и она опять заплачет. Но Люся выпила легко, даже не поморщилась. Вот и верь после этого бабам!
Игорь налил ей еще, и она снова выпила. Даже к хлебу не потянулась, чтобы занюхать-закусить. Вот это да, вот это новость! Да эта целка-неженка водку хлещет как грузчик!
Игорь смотрел на Люсю с искренним удивлением. Она же продолжала теребить подол халатика.
– Аркадий Леонидович сказал, что ты должен от меня уехать, – выдавила Люся, – сказал, что ты на меня плохо влияешь, что я порчу себе репутацию и карьеру. И если ты не уедешь, то он меня уволит. Завтра же…
– А ты хочешь, чтобы я уехал?
– Я не знаю! – прокричала Люся. Наверное, тут нужно было заметить «как раненая птица», но Люся на птицу не тянула, разве что на курицу, которая снесла яйцо и кудахчет об этом событии.
Игорь поморщился – даже голос у нее противный, просто отвратительный. «Надо бы отдельно описать голос. Запомнить и потом вставить в роман этот штрих», – подумал он.
– Я уйду, – сказал Игорь, изобразив на лице великодушную улыбку, – если ты меня прогонишь – я уйду.
– У меня нет другой работы! – Люся продолжала противно кудахтать. От слез она еще и подхрюкивать начала. Нет, не курица. Чайка. Чайки тоже противно кричат. И нос у Люси тонкий, длинный, как клюв. Точно, оголодавшая чайка, которая кидается за каждым хлебным мякишем.
– Не плачь. Я сейчас уйду. Скажешь завтра своему Аркадию Леонидовичу, что ты исполнила его распоряжение.
Игорь выбросил остатки рыбы, уже стоя доел пюре и запил водкой. Поставил пустую бутылку к мусорке, сложил тарелки в мойку и направился в прихожую. Люся продолжала плакать. Даже не вышла его провожать. Игорь вспомнил, что забыл ключи от дома, и вернулся – забрал с подоконника свою связку. Там же, на подоконнике, стояли духи – он и их сунул в карман. Отдельно флакон и коробочку. Про себя решил, что упакует в метро. Люся этих манипуляций не заметила. Она плакала уже тихо, только плечи ходили ходуном. Игорь еще постоял и решил забрать кочан капусты. Не пропадать же…
Он еще немного потоптался в прихожей, но Люся так и не вышла. Тогда он ушел, плотно захлопнув за собой дверь, и поехал домой.
Нет, ну какова, а? Продажная тварь! Так легко от него отказалась! Неужели ничего не испытывала? Даже намека на влюбленность? Ну, пусть не любовь, но хотя бы страсть, увлечение. Значит, нет? Стоило только пригрозить увольнением, она быстро выбрала – его под зад ногой, лишь бы Аркадий Леонидович был доволен. И даже не спросила, есть ли куда ему идти? Выгнала на ночь глядя. Да и чему удивляться? Выбрала того, кто при власти, – начальника.