Можно согласиться с тем, что ситуация с возвышением наследника улуса Джучи — Московского царства не была наилучшей. Но история движется не по принципу: от хорошего к лучшего и далее к совершенству. Современным критикам «азиатской» системы властвования Московского царства неплохо было бы задуматься над ее результатами. Московские цари превратили свое небольшое государство в мировую державу с границами от Вислы до Америки (если посчитать Аляску). Значит, те, кто перенимал методы управления империи Чингизидов, не были дураками, раз они себя оправдали. А как назвать тех, кто выбрал «вольницу» и оказался под властью других государств? И до сих пор привычно ориентируется на внешнюю помощь как условие выживания «свободолюбия» в своих государствах. Та же Польша освоила наконец нормы западной демократии и гордится своей принадлежностью к европейской семье народов, при этом не понимая, что это следствие усилий извне, а точнее сказать, германо-американского протектората, иначе быть ей «Украиной».
Выходит, одна часть бывшей Руси стала несвободолюбивой великой державой, а ее свободолюбивые части — никчемными государствами? Как же так получилось?
Свобода — вещь хорошая, но при одном условии: если она с мозгами. А что такое безмозглая свобода, россияне узрели в годы правления Горбачева и Ельцина. Поэтому с воцарением «свобод» СССР оказался там, где до того побывали Речь Посполитая с ее шляхетскими свободами. А ныне Украина пытается найти место своему махновскому свободолюбию, подобно одной героине из басни Крылова, нашедшей очки. Другое дело, что ничто не стоит на месте, и то, что раньше приносило хорошие дивиденды, в других условиях может обернуться потерями. Это случилось с царской Россией, увязшей в крепостничестве и крестьянском вопросе, и с СССР с его «самодержавными» генсеками. Система не смогла перестроиться в соответствии с велениями времени. Но и выходцы с Украины, ставшие членами политбюро — высшего политического органа СССР: Брежнев, Кириленко, Подгорный, Черненко и др., — ничего сделать не смогли. А ведь трое из них (Брежнев, Подгорный, Черненко) становились правителями СССР. И глава Украинской ССР Щербицкий играл в правящем клане не последнюю роль. То был исторический шанс показать москалям, что да как. Однако дух «свободолюбивых украинцев» никак не проявился на практике. Разве что у работавшего долго в Украине Хрущева, любившего ходить в рубашке-вышиванке. Но его анархистские реформы и страсть к кукурузе выглядят как-то сомнительно. Толку только не было.
Правда, украинский патриот ответит, что это была «колониальная элита» (так ныне в Украине «историческая концепция»). Но проевропейская «колониальная» элита 1990—2000-х оказалась еще хуже, ибо была не способна обеспечить развитие Украины, а лишь обслуживала олигархический «периферийный» капитализм. Хотя, бесспорно, свободы стало навалом.
Россия как лидер стала терять свои позиции при Брежневе. К концу 1980-х годов из ее орбиты влияния хотели выйти почти все «западные» союзные республики. «Лихие» 1990-е годы авторитета ей, понятно, не добавили. В 2000-х Россия могла похвастаться разве что поставками сырья. Такие высокотехнологические изделия, как атомные подводные лодки или истребитель пятого поколения, Украину, Молдавию и Беларусь не интересуют. Им требуется модернизация промышленности и сельского хозяйства, но нужную технику и технологии Россия тоже закупала в других странах.
Потеря лидерской роли России сопровождалась увяданием ею пассионарных качеств. Ельцин «официально» отказался от лидерской роли России в 1991 году в Беловежской пуще. Его не интересовало и положение русского населения в бывших советских республиках. Они для него стали иностранными гражданами. Но кроме антипассионарного правящего класса России оставалась объективная данность — бывшие советские республики не могли обходиться без России. Миллионы «иностранных» граждан устремились на заработки в «метрополию». Значительная часть продукции — фрукты, овощи, чай, вино и т. д. — в больших объемах можно реализовать только в России. Руководство новых государств отчаянно искало альтернативу. Повезло Прибалтийским государствам — их сразу взяли в Европейский союз, и те смогли повиснуть на помочах западной помощи, а Украина и Грузия застряли в межеумочном положении. Собственных источников нормального развития у них нет, советское промышленное наследие проедается, а брать их на содержание (дотирование), как Прибалтику, Запад не захотел. Спасло то, что до четверти самодеятельного населения работало за границей и переводило часть доходов на родину. Некоторые государства предпочли пойти на экономический союз с Россией (Беларусь, Казахстан, Таджикистан, Армения). Азербайджан и Туркмения могли «равноудалиться» благодаря высоким ценам на экспортируемое сырье. (Впрочем, Азербайджан также с большой выгодой сбрасывает излишек населения в Россию.)
При этом русский язык продолжал оставаться языком межнационального общения на территории бывшего СССР. А в Украине украинский язык никак не мог потеснить русский. Россия продолжала оставаться самой развитой индустриальной страной, даже несмотря на большие усилия правящего класса по ее деиндустриализации, превращения в сырьевой придаток мировой экономики под видом «великой энергетической державы» и замещения отечественного производства импортом. Этот курс означал, что в недалеком историческом будущем Россия может превратиться в рядовую страну, выделяющуюся среди соседних государств лишь большими размерами (и то временно), то есть повторить судьбу Польши и Литвы. В.В. Путин предпринял меры по торможению угасания России как государства и как державы. Шаги громкие в пропагандистском плане, вроде возрождения военной мощи, но скромные по эффективности. Как лидер Россия остается лишь наследником сокращающейся советской мощи, а действия Кремля в качестве лидера на Украине можно охарактеризовать как неуклюжие.
Остается констатировать: Россия и Украина запутались. Одних тянет в тоталитарный вождизм, как средство сшивания пространств, другие никак не могут выйти из состояния бесконечного «майдана» с призывами к Западу образумить их. И это на фоне десятков стран, которые сумели найти нужный баланс между анархией и социальной сверхдисциплиной. Казалось, перенимай их опыт. Но…
Сказано: большое видится на расстоянии. Это если зрение нормальное, а как быть близорукому?
Как быть, если хочется, но не получается?
После смерти Богдана Хмельницкого новый гетман заключил в сентябре 1658 г. с Польшей в городке Гадяч любопытное соглашение.
«…Договор о возвращении казацкого государства в лоно «старой отчизны». Предлагалось преобразовать Речь Посполитую в федерацию трех государств — Польского королевства, Великого княжества Литовского и Великого княжества Русского (Гетманщины)… Предписывалось основание в Украине двух университетов, организация широкой сети коллегиумов и гимназий, свобода печати. Если бы эти условия были соблюдены, историческая судьба Украины сложилась бы совсем иначе. В современных представлениях украинских историков Гадяч является символом прозападной ориентации Украины в исторической перспективе»1.
Ах, эти радужные перспективы на бумаге! Конечно, хорошо бы, если бы… И звучит приятно: федерация Польши, Литвы и Русского государства (Украина, где ты?). Однако любители гадячской перспективы не обращают внимания на сущую мелочь, а именно: чем закончилась федерация Польши и Литвы в XVIII веке. Ее разделом между соседними государствами!
Витать в облаках можно, но не стоит забывать о презренной земле. Не было никаких исторических перспектив у этой федерации! Ее пытался возродить Пилсудский в 1920 году (проект державы «от моря до моря» с включением в нее части петлюровской Украины, ради чего организовал поход на Киев). Не выгорело. Ну не дано! Ныне вспыхнули надежды на новую федерацию, теперь в рамках Европейского союза. Польше и Литве повезло, они уже там. Правда, руководители союза находятся не в Варшаве и Вильнюсе, но Украина готова и на такой вариант. Но как во времена Гадяча — не везет. Никак она себя не может пристроить. Последняя по времени попытка достижения вечно ускользающей мечты была сделана в 2013 году, когда все надежды связывались с очередной вариацией «гадеча» — договором об ассоциации с Евросоюзом. И опять двадцать пять.
Как же быть, куда податься, кого найти, кому отдаться? И выход (или все же вход?) нашли. Президент Порошенко первым делом во власть пригласил иностранцев. Грузин М. Саакашвили стал главой Одесской области, А. Квиташвили — министром здравоохранения, Д. Сакварелидзе — заместителем Генерального прокурора, Э. Згуладзе — первым заместителем министра МВД, американская гражданка Н. Яресько — министром финансов, литовец А. Абромавичус — министром экономического развития, эстонка Я. Мерило — советником главы Минэкономразвития (по этой молодой особе особо прошлись в Сетях из-за ее «подкачанных» больших губ) и т. д.
Проходят века, а сквозная проблема нахождения протектората остается. Под видом «вхождения в Европу» ищется удобный патронаж. Вот и крутится украинское национальное самосознание среди разных внешних сил в поисках лучезарной перспективы в экономике, идеологии, государственном языке. Пришлось придумать идеологического кентавра: скрестить украинскую самобытность с европейской мечтой. Получилась та еще зверюшка…
Внешне позиция украинских державников логична: раз государство называется Украиной, то в органах государственной власти необходимо говорить на украинском языке, а в обыденной жизни каждый может использовать любой язык. Эта логика действует и в России, где, несмотря на наличие разных народов, государственный язык один — русский. Правда, есть государства с несколькими государственными языками, такие как Швейцария, Финляндия, Бельгия. Есть страны с региональным статусом местного помимо государственного — это свидетельствует о том, что единого правила нет, разные государства решают языковые проблемы по-разному. Наличие сразу трех государственных языков не помешало единству Швейцарии, а может быть, даже спасло ее. Если бы в стране существовал один государственный язык, например французский, то во время Первой и Второй мировых войн швейцарские немцы могли выступить против «господствующей нации». А вот наличие единого государственного языка не спасло сербов, хорватов и боснийцев от взаимной вражды и раздела государства. Язык у них один — сербохорватский, но лидерами в Югославии для хорватов и боснийцев были сербы. Поэтому хорваты и боснийцы предпочли выйти из состава федерации и искать счастья самостоятельно. Зато более отдаленные родственники черногорцы сделали это самыми последними, и опять же не без поощрения иностранных государств.
Соотношение языков — это, по большому счету, соотношение сил. Лидером является самый сильный народ или народы (как в Швейцарии). Если у такого этноса силы убывают, то ему отказывают в доверии, возникает сепаратизм, то есть стремление отделиться от «больного» народа и создать собственное «здоровое» государство. Поэтому можно сколь угодно дискутировать по поводу государственного языка, но на деле все решает энергетика (пассионарность) государствообразующей нации. Быть сильным — означает способность обеспечить развитие всех входящих в государство этносов. Если такая способность угасает — появление сепаратизма в многонациональном государстве неизбежно.
Но в случае с украинскими националистами все проще и сложнее одновременно. Они не видят смысла союза с Россией не только из-за потери ею лидерских качеств в настоящем, но боялись его из-за их наличия в прошлом. Это заставляло сторонников «отдельного украинского народа» вести неустанную историко-пропагандистскую борьбу с Россией. Если российские общественные деятели царского и советского времени ориентировались на этническую близость с украинцами, то украинские националисты всегда искали то, что разделяет оба народа.
Бумеранг
1Национализм — обоюдоострое оружие. Начав защищать свою нацию от чужих, легко создать ситуацию, когда «чужие» начнут защищаться с помощью своего национализма. Борясь с империализм России, Грузия и Украина сами стали империалистами, подавляющими национальное самосознание народов, волей случая оказавшихся в составе их государств. И тем пришлось взяться за оружие. Русификация, в которой обвиняли Россию, сменилась грузинизацией и украинизацией.
«Противопоставление русских и украинцев стало проблемой с началом украинского национального движения, в эпоху возникновения во второй половине XIX в. современного русского национализма. Если русская нация в представлениях русского национализма объединяла всех восточных славян, то формирование нации и национальное движение украинцев, самой крупной по численности после русских этнической группы империи, непосредственно угрожало целостности русской нации»[59].
Но точно по этой же причине — боясь за целостность Украинского государства — украинские националисты выступили против повышения национального самосознания «русскоязычных». И вместо обличаемой «русификации» стремятся к милой их сердцу «украинизации». И выдвигают те же доводы, что царская администрация: необходимость повышения степени единства государства и ликвидация источников сепаратизма. И уже не трогают былые аргументы самостийников — что укр…, то бишь русская культура — самобытна. Главное, чтоб не мешала, и черт с ней — с чьей-то самобытностью.
Пока речь идет об Украине и украинцах, слышны проникновенные слова про уважение «соседей», «европейские ценности» и «толерантность». Но как только дело доходит до прав «русскоязычных», весь заимствованный словарный запас прячется глубоко в карман и начинаются совсем иные песнопения.
Удел всех националистов — сначала обличать гонителей своего народа, а потом самим становиться гонителями.
Обвинения России зеркально повертываются к ее оппонентам.
«…Не столь существенно, признают ли международные институции голод 1932–1933 гг. в Украине именно «геноцидом» с формальной точки зрения. Важно то, что украинцы его считают именно таковым. В этом состоит как минимум их моральная позиция»[60].
Не существенны международные институции? Интересно такое слышать от «европейца». Но раз так, то население Донбасса может воспринимать боевые действия и обстрелы городов украинской армией как геноцид, и это будет их моральная позиция.
Точно так же с национальным строительством: «Вы строите свое — украинское — государство, а мы свое — Абхазию, Новороссию». Грузинским и украинским националистам такой «выверт» очень не понравился, ибо кредо национализма просто: «Нам можно — им нельзя». И призыв украинских националистов к русским «чемодан — вокзал — Россия» можно было бы поддержать на принципе взаимообразности. Если
бы, в свою очередь, «щирые» украинцы покинули Одессу, Донецк, Днепропетровск, Мариуполь и другие города Новороссии, уехав на родину — в этническую Украину. Так нет же, их лозунг: «Цэ мое и то наше». И если бы они были хорошими хозяевами — не жалко. А то ни себе ни людям…
2От России украинский правящий класс получил бесценный дар — отвоеванные у кочевников и турок огромные территории, причем освоенные, с большими городами, сильной промышленностью и научными центрами. Москва не только преподнесла все это на блюдечке, но объединила разрозненные украинские земли в единое целое и благословила Украину на государственность. Осталось доказать свои возможности. Однако получилось то, что получилось, но вместо критического самоанализа националисты нашли громоотвод — Россию. Удержать власть это поможет, а вот превратиться в сильное, богатое государство — вряд ли. Но и для России, привыкшей к роли донора и «брата» (вспоминается плакат в больнице «Быть донором — почетно»), это должно стать уроком.
Людям, привыкшим жить на маленьком пространстве (несколько часов на автомобиле в любой конец страны), непонятно, как можно разбрасываться таким богатством, как земли, тем более благоустроенные — с городами, сельхозугодиями, заводами… Подобные щедроты воспринимались с полным недоумением. Выходило, что либо правители России высоко ценят (даже выше русских) одариваемый народ, либо Россия замаливает какие-то исторические грехи. Ни Польша с Украиной, ни Грузия с Литвой, ни любая другая страна не отдали бы ни метра отвоеванных земель. Россия теряла уважение соседей, даже не подозревая об этом. А у русских, привыкших к бескрайним просторам, было другое, «неевропейское», видение. Так, в 1809 году по мирному договору со Швецией к России отошли финские земли. Под влиянием просветительских идей Александр I даровал финскому народу не только автономию, но и наделил Финляндское Великое княжество обширными территориями, включая шведские земли на севере и карельские — на юге. Не ударив пальцем о палец, финны, никогда не имевшие государственности, вдруг получили обширное государство от Баренцева до Балтийского морей. Царю это показалось мало, и в 1812 году он отдал Финляндии Выборгскую губернию — территорию площадью примерно в 43 тысячи квадратных километров! Это те земли, за которые потом воевали с перерывами с 1939 по 1944 год. За их возвращение России пришлось заплатить жизнями многих тысяч солдат. Так что одаривание землями Украины — не единственный случай. Российские правители любили это занятие — раздаривать «Кемьска волость», как то показано в фильме Гайдая.
И какое взамен получили «спасибо»? Было авторитетно заявлено: «Мало!» Пользуясь ослаблением России в годы Гражданской войны, финны попытались захватить всю Карелию и установили границу в 40 километрах от бывшей столицы Российской империи. Возникла идея «Великой Финляндии» от Балтики до Белого моря. Чтобы подсократить аппетит, пришлось воевать. Лишь понеся большие потери, финны успокоились, поняв, как достаются территории. И это не единичный пример непонимания, откуда берутся земли в государстве. Лежащему на печке кажется, что дрова легко заготовить. Почти все республики, получившие административные границы из Москвы, считают, что их обделили. Справьтесь на сей счет у «национально ориентированного» индивида, и тот будет с пеной у рта доказывать, что границы его родины лежат вон у того горизонта — добежать только надо. Что ж, дармовщины всегда мало. (И что показательно, она обязательно возбуждает чувство неприязни к дарителю.) При этом никто не задумывается, как и что достается. Сколько крови и средств необходимо, чтобы появилось большое и сильное государство. Ведь устоявшиеся границы почти всегда результат войн. Но нацики предпочитают судить по привольно расселившимся родичам и, водя пальцем по карте, приговаривать: «Это наше, и это… ну и то тоже». Что делать: историческая память любого народа в трактовке ее национальной интеллигенции основано на простом и доходчивом принципе: «Что в рот, то гоже, что мимо рта — то в рожу».