Зря я накричала на пса, эти следы явно были оставлены не собачьими лапами, а ногами человека, причем, судя по размеру, — женщины… очень странно…
«Ну, что я паникую, — подумала я в следующую минуту. — Может быть, это Нелли наследила еще вчера… ведь я перед уходом не обследовала полы в квартире, могла и не заметить…»
«Да, — возражал мне внутренний голос. — Ты могла не заметить эти отпечатки, но откуда они могли взяться вчера, если штукатуры начали работать в подъезде только сегодня? Всего полчаса назад, когда вы с Бонни шли на прогулку, в холле было совершенно чисто!»
«Ерунда! — отмахнулась я от настырного голоса. — Нелли могла испачкать обувь совсем в другом месте! И вообще, отстань, у меня масса других проблем, кроме дурацких отпечатков! Мне нужно искать работу, постоянное жилье… здесь, конечно, хорошо, но через две недели мне придется выметаться из этой квартиры… и вообще, я должна привести свою жизнь в порядок…»
Внутренний голос наконец замолчал.
Его не столько убедили мои аргументы, сколько заглушило громкое ворчание Бонни — то самое ворчание, которое накануне я приняла за звук работающего пылесоса.
Это ворчание доносилось из-за полуоткрытой двери одной из комнат, где я покуда не побывала.
— Бонни, что ты там делаешь? — строго проговорила я, входя следом за ним.
Это был, судя по всему, кабинет хозяина.
Стены до половины высоты были обшиты панелями из темного дерева, вдоль них стояли высокие книжные шкафы с застекленными полками, на которых стройными рядами красовались темные старинные тома, в проемах между шкафами висели портреты в тяжелых золоченых рамах — пожилые люди в парадных мундирах и камзолах, пудреные парики, усыпанные бриллиантами ордена…
Возле противоположной стены красовался письменный стол — красное дерево, столешница, обтянутая зеленой кожей…
Все выглядело бы очень красиво, чинно и благородно, прямо как в музее, если бы ящики письменного стола не были выдернуты до конца, и все их содержимое не вывалено на покрывающий пол кабинета узорчатый персидский ковер.
Здесь в одну кучу были свалены какие-то официальные бумаги с печатями и обычные мятые бумажки, письма и банковские платежки, солидные бланки и старые поздравительные открытки, блокноты для записей, ручки и карандаши…
Видимо, Борис Алексеевич что-то искал перед отъездом, а потом у него не хватило времени, чтобы навести в своем кабинете порядок.
Во всяком случае, мне он это не поручал, а рыться без разрешения в чужих бумагах — не в моих правилах! Самое правильное — выйти отсюда и запереть дверь кабинета, оставив здесь все, как есть. Хозяин приедет — разберется.
Только, разумеется, выпроводить отсюда Бонни.
Я вспомнила о нем и повернулась.
Бонни стоял слева от двери, оскалившись, и грозно рычал, не сводя налитых кровью глаз с вываленного на пол содержимого ящиков.
Наверное, у него в крови аккуратность, и оставленный хозяином беспорядок вызывает глубокое осуждение!
— Бонни, пойдем отсюда! — сказала я решительно. — Борис Алексеевич будет очень недоволен, если узнает, что мы с тобой хозяйничали у него в кабинете!
Бонни зарычал еще громче и не двинулся с места.
Я взяла его за ошейник и потянула к двери.
На этот раз он подчинился, хотя посмотрел на меня с каким-то странным выражением. Мне показалось, что он что-то хочет мне сказать, но ему мешает непреодолимый языковый барьер.
Пожалуй, это выражение его морды следовало понимать так:
«Эх, говорил бы я по-вашему, такое бы тебе рассказал!»
Но он, к сожалению, не владел русским языком, как, впрочем, и другими человеческими языками, а я не понимала по-собачьи. Поэтому я выпроводила его из кабинета, плотно закрыла дверь и отправилась на кухню — выдать ему обычную утреннюю порцию корма. Заодно и сама позавтракала.
Щедрые хозяева оставили кучу всяких вкусных вещей, даже несколько сортов моего любимого французского сыра, от камамбера до бри. Вы уже догадались, что муж не слишком меня баловал — не носил на руках и не дарил по каждому поводу бриллиантовое колье или новую машину. Но уважал мою любовь к французским сырам. Непонятно, откуда что взялось, сами понимаете, в детстве меня ими никто не кормил. Он покупал их сам, причем каждый раз разные, такая у нас была игра.
В холодильнике у хозяев Бонни лежала целая коллекция французских сыров, и завтрак у нас с Бонни получился отменный. Перенесенный во время прогулки стресс нисколько не повлиял на мой аппетит, а уж про Бонни и говорить нечего.
Так что все было очень мило. Пес вкусно хрустел сухим кормом, а я намазывала на тонкий ржаной сухарик камамбер с красноречивым названием «Каприз богов» и запивала это восхитительное изделие французских кулинаров свежезаваренным кофе.
И в этот поистине прекрасный момент громко зазвонил дверной звонок.
Отставив кофе, я устремилась в прихожую.
Вспомнив вчерашнее утро и визит девицы в черной коже, я не открыла дверь, а взглянула в глазок.
На площадке перед дверью стояла пожилая, довольно высокая женщина очень скромного вида, с объемистой сумкой на плече. Скорее всего, почтальон.
— Вы к кому? — осведомилась я через дверь.
— Ланский Борис Алексеевич здесь проживает? — проговорила почтальонша, сверившись с каким-то листочком.
— Допустим, — отозвалась я.
— Что?! — переспросила женщина, повысив голос. — Не слышу, что вы сказали?
Я вздохнула и открыла дверь: громкие разговоры на лестнице могли привлечь соседей, чего я вовсе не хотела, сознавая всю шаткость своего положения.
— Так что — Ланский Борис Алексеевич дома? — повторила почтальонша свой вопрос, входя в прихожую. — У меня для него письмо заказное, с извещением…
— Нету их, — ответила я голосом классической прислуги из старинного водевиля. — В отпуск уехали. Вы письмо оставьте, я передам, когда они вернутся…
— Не положено! — строго ответила тетка. — Письмо заказное, значит, я должна ему лично в руки передать. Конкретному адресату. А куда они уехали и когда вернутся?
Мне показалось, что для почтальонши она задает слишком много вопросов. Слишком уверенный у нее был голос, интонация требовательная. Так говорят не почтальоны, а управдомы или начальники жилконторы. Впрочем, эти по домам не ходят. А почтальонам все по фигу: нет адресата — они письмо обратно отнесут. Они голос повышают, только если газета пропадет. Или ценная бандероль не по тому адресу окажется.
— А я почем знаю? — проговорила я, не выходя из роли. — Мне не докладывали. Хотя вроде недели через две должны вернуться… так что — не оставите письмо?
— А вы кто? — поинтересовалась женщина.
И этот вопрос был явно лишний.
— Я-то? Я за квартирой приглядываю!
Почтальонша открыла свою сумку и принялась в ней рыться. Видимо, она все же решила доверить мне письмо. При этом она отвернулась от меня, чтобы не было видно содержимое сумки. Подумаешь, тайны мадридского двора! Я смотрела на почтальоншу выжидательно — не терпелось вернуться к своему остывающему кофе. Но в душе снова возник тревожный холодок — что-то тут не то…
Я взяла себя в руки — возможно, после утренних событий я просто слишком нервничаю. Не каждый день находишь труп хотя бы и незнакомого человека.
Наконец тетка повернулась ко мне, однако руку, в которой, судя по всему, было письмо, почему-то держала за спиной.
— Значит, не знаете, куда уехали хозяева? — повторила она с каким-то странным выражением, и сделала шаг ко мне, медленно вынося руку из-за спины.
В это мгновение позади послышался негромкий стук когтей по паркету, и рядом со мной возник Бонни.
Почтальонша попятилась, снова убрала руку за спину и проговорила с фальшивой улыбкой:
— А у вас собачка, да? Какая хорошая собачка! Славный песик, славный!
Бонни остановился рядом со мной и глухо, угрожающе зарычал. Видимо, ему не понравилось, что его назвали «славным песиком», как какого-нибудь пуделя или шпица. А может быть, он просто приучен рычать на всякого незнакомого человека.
— Спокойно, Бонни, спокойно! — проговорила я, придержав его за ошейник. Однако пес и не думал успокаиваться. Он потянулся вперед, так что я едва его удержала, и зарычал еще громче, угрожающе обнажив свои огромные клыки.
Почтальонша отступила к двери, снова запустила руку в сумку, словно что-то туда спрятала.
— Так как насчет письма? — напомнила я.
— Не положено! — повторила она, пожевав губами. — Я работу потерять не хочу! Вот вернутся хозяева — тогда и принесу…
И тут в душе у меня шевельнулось смутное подозрение. То есть оно и раньше имело место, но теперь окончательно оформилось и переросло в уверенность.
— А вообще-то, к нам обычно Лидия Петровна приходит, — проговорила я самым невинным тоном, на какой была способна. — Почему сегодня вы вместо нее пришли?
— Внучка у нее заболела, — незамедлительно ответила почтальонша. — Вот меня вместо нее и отправили…
— Внучка? — переспросила я, разыгрывая удивление. — Разве у нее есть внуки? Она же еще довольно молодая…
— Ну, значит, такая молодая бабушка… — отозвалась почтальонша и торопливо выскользнула из квартиры.
И тут же Бонни сильно рванулся, так что я не смогла его удержать, и всем своим немалым весом навалился на дверь. Хорошо, что она уже захлопнулась!
— Успокойся, Бонни, успокойся! — повторила я, оттаскивая его от двери. — Пойдем завтракать.
«Как все странно! — думала я, намазывая камамбером второй сухарик. — Стоило мне назвать какую-то несуществующую Лидию Петровну, как эта подозрительная почтальонша поддержала мою игру. Значит, никакая она не почтальонша… кстати, Бонни она явно не понравилась. Но кто же она такая и что ей понадобилось в квартире Ланских?»
Все страньше и страньше, как говорила Алиса, очутившись в Стране чудес. Что верно, то верно, непонятных и подозрительных событий вокруг меня происходит предостаточно. И начались они с того момента, как я устроилась в этот дом присматривать за Бонни. Даже еще раньше, когда встретилась с Нелли.
Жена нанимает совершенно незнакомую девицу по объявлению в газете, скрывает это от мужа. Паспорт я ей, конечно, предъявила, но мало ли что, может, он поддельный! Или за мной числится столько квартирных краж… А может, я садистка и начну мучить Бонни… Хотя такое маловероятно, вряд ли Бонни позволит. Самое главное: они совершенно не боятся оставить квартиру, где много ценных вещей, на постороннего человека. Этак можно из отпуска вернуться — а в квартире одни голые стены, даже сантехнику вынесут! И бытовые приборы!
Хоть Борис Алексеевич мне понравился, он — полный лох, раз безоговорочно доверяет жене. Вернее, какой-то Алевтине Романовне, раз ее слово для него решающее. Вот я сослалась на нее — и пожалуйста, располагайтесь, все ваше: и квартира, и холодильник, и вообще все вещи!
Хотя с Алевтиной Романовной тоже странно. Явилась от нее девица, тоже очень подозрительная, зачем-то ей надо было внедриться в дом. А потом ее убили. Кто и за что? Знаю одно: я этого не делала. И наивно было бы думать, что пристукнули девушку просто так — ограбить захотели. Она не то что с одним — с тремя бандюганами справилась бы. Тут хитрый человек орудовал, раз она его к себе подпустила.
Потом подозрительные следы на ковре, и наконец, эта тетка, почтальонша. Ей-то что нужно?
Вопросов у меня накопилась масса, вот с ответами на них было гораздо хуже.
Целый день мы сидели дома, Бонни вел себя прилично. Я валялась на диване, листая журналы, ела орешки и вяленые бананы. Как бы от такой праздной жизни не растолстеть!
Ночь тоже прошла спокойно, бегемот не лез ко мне на кровать. Думаю, это объяснялось тем, что в квартире было жарковато, я забыла спросить у хозяина, как включить кондиционер.
Утром я встала рано и потащила сонного дога на прогулку, чтобы нас видело поменьше народа. Вдруг кто-то опознает Бонни как свидетеля убийства кожаной девицы?
На набережной Смоленки мы встретили только ротвейлера и двух кавказских овчарок — маму и дочку, как сообщила мне их хозяйка. Они мило поиграли с Бонни, мы поболтали о пустяках и, нагуляв аппетит, вернулись домой без приключений.
Мы не успели войти в квартиру, как мой мобильник заиграл мелодию песни «Розовые розы». Я взяла его без опасения, потому что эта мелодия была в свое время выбрана мной для посторонних звонков. Для родных же, то есть для мужа и Альбины, были предусмотрены соответственно «Золотится роза чайная» и песня, которую когда-то исполняла София Ротару, там еще такие слова: «Без тебя дом мой пуст, как зимой розовый куст…»
Очень символично, но, судя по тем словам, что наговорила мне Альбина в последнюю нашу встречу, она по мне не скучает. Разве что кофе некому в постель приносить…
Номер на дисплее высветился незнакомый, но я ответила. Вдруг что-то важное…
— Василиса? — осведомился приятный мужской голос. — Это Герман Прохоров… вы меня помните?
— О Гера! — обрадовалась я. — Разве я могла вас забыть? Что, неужели мой ролик понравился режиссеру и он утвердил меня на роль женщины-авиатора?
— Да нет… — Гера поскучнел. — Тот фильм вообще закрыли, неожиданно прекратилось финансирование…
— Ну надо же… — Я вспомнила, сколько пришлось вытерпеть бедному Гере на кастинге — да от одного Маяковского в таком количестве может крыша поехать!
— Примите мои соболезнования, — искренне расстроилась я, — столько трудов — и все псу под хвост.
Бонни взглянул на меня с неудовольствием — выбирай, мол, выражения, я дог воспитанный и непристойных намеков не потерплю. Я зажала трубку щекой, а руки сложила в умоляющем жесте — прости, дорогой, признаю свою ошибку, больше это не повторится…
— Да ладно, — протянул Гера, — я теперь на другом проекте работаю, на телесериале «097»…
— Ноль девяносто семь? — переспросила я. — Это что — кино про учителя математики в средней школе?
— Нет, ноль девяносто семь — это номер, по которому можно вызвать «Скорую ветеринарную помощь». Ну, знаешь — ноль один — вызов пожарных, ноль два — милиции, ноль три — обычная «Скорая», а ноль девяносто семь — ветеринарная. Вот, про нее мы теперь и снимаем. Ничего, хорошее кино должно получиться. Самое главное — артисты не капризные, очень покладистые. Собаки, кошки, хомяки… рыбки аквариумные, эти вообще молчат…
— Так что же вы звоните? Неужели хотите предложить мне роль норвежской форели? Или саблезубого тигра?
— Да нет! — он хмыкнул. — Тигры у нас в сериале не участвуют, вот с крокодилом эпизод есть, он в унитаз случайно провалился, а доблестная бригада «Скорой ветеринарной помощи» его выловила. Пришлось «Водоканал» привлекать, они здорово помогли. И денег не взяли.
— Есть еще на свете бескорыстные люди! — восхитилась я.
— И не говори! Слушай, может, мы на «ты» перейдем?
— Можно, — согласилась я. — Так что тебе нужно-то?
— Помнишь, ты на кастинге стишок читала? Что-то там про теленка и слона… мне бы сейчас этот стишок очень пригодился! Ты его помнишь?
— Да нет проблем! Я тебе и книжку подарить могу. Там не только про теленка есть, там и про рыбку…
И я с выражением продекламировала:
— О! Отлично! — бурно обрадовался Гера. — Самое то! Я тебе на днях звякну, пересечемся где-нибудь в городе!
— Нет проблем…
Управившись с завтраком и засунув грязную посуду в посудомойку, я достала рекламную газету и принялась изучать вакансии, которые предлагали на рынке труда. Две недели пролетят быстро, я должна быть во всеоружии.
Однако сосредоточиться на этом важном вопросе не удалось, потому что Бонни подошел, негромко поскуливая, и посмотрел прямо в глаза с каким-то странным выражением. Казалось, он хотел сказать: «А ты ничего не забыла?»
— Бонни, мы же только что вернулись с прогулки! — попыталась я призвать его к порядку. — Дай мне немножко передохнуть! Поиграй пока в какие-нибудь тихие игры…
Но он издал низкое требовательное урчание, напоминающее звук мощного автомобильного мотора, и боднул меня головой.
Осознав, что он все равно не отстанет, я сложила газету и страдальческим тоном спросила:
— Ну, чего тебе нужно? Поиграть в мячик?
— У-у-у! — проворчал он отрицательно, и снова взглянул с каким-то намеком.
— Ну, я просто не знаю, что с тобой делать!
Бонни приоткрыл пасть, выпустив на пол струйку слюны, и тяжело вздохнул, как будто сокрушаясь о моей непонятливости. Наконец он развернулся и куда-то ушел, цокая когтями.
Видимо, не добившись взаимности, он решил развлекаться самостоятельно, что меня вполне устраивало. Я перевела дыхание и снова взялась за газету.
Но не тут-то было!
Снова раздалось цоканье когтей, и Бонни появился передо мной, сжимая в зубах пульт от телевизора.
Так вот в чем дело! Вот чего он от меня добивался!
Я вспомнила слова Бориса Алексеевича: после завтрака Бонни любит смотреть телевизионные новости!
Я поднялась и отправилась вслед за псом в гостиную.
Бонни разлегся на ковре и выжидательно уставился на экран.
Я включила телевизор.
Там шло какое-то ток-шоу, две толстые вульгарные женщины спорили о том, за кого лучше выходить замуж — за финансиста или за звезду шоу-бизнеса.
Бонни недовольно заворчал.
— Я тебя понимаю, — пробормотала я и переключила программу.
Теперь на экране шел мультфильм с явно садистским уклоном: наглый толстый мышонок приколачивал гвоздями к полу хвост тощего измученного кота с признаками многочисленных хронических заболеваний.
Бонни взвыл.