Левая рука Кэти все ещё сжимала горло. Другой рукой она сделал отметающее движение.
— В Звездном Королевстве таких форм это не принимает. Рабство — неэффективная организация труда, даже со всей генетической мишурой “Рабсилы”. Ни у кого из богатых мантикорцев нет достаточного стимула связываться с рабским трудом, разве только он фантастический скупердяй. И готов взять на себя риск инвестиций в Силезскую Конфедерацию или протектораты солли. В нашем собственном обществе техническая база слишком высока, чтобы рабский труд оказался привлекательным.
— Тебя может удивить, Кэти, — тебя наверняка удивит — сколько мантикорцев настолько глупы. Не забывай, что норма прибыли на рудниках и плантациях Силезии может быть столь же высока, как и риск. — Антон пожал плечами. — Но в основном ты права. Большинство граждан Звездного Королевства, ведущих дела с “Рабсилой”, делают это из-за безнравственности, а не жадности.
Лицо Кэти было холодным и злым.
— Безнравственности! Какой деликатный способ описания происходящего на так называемых развлекательных курортах. — Она уставилась на пакет в руках Антона. Следующие слова она практически прошептала. — Ты хочешь сказать…
Акулья ухмылка Антона, казалось, застыла.
— О, да. Я был вполне уверен, что найду это. Весь клан Юнгов печально знаменит своими пристрастиями, а я достаточно знаком с адмиралом, чтобы знать, что он не является исключением. — Он поднял пакет. — И он, и посол прибегали к так называемому “персональному обслуживанию” “Рабсилы”. Оба они, также, инвестировали в эти “развлекательные курорты”, используя для этого подставные фирмы в Лиге. Тем же занималось ещё множество других людей, для которых эти двое выступали брокерами.
— Они хранили записи ? — у неё отвисла челюсть. — Они настолько глупы ?
Антон кивнул.
— Во всяком случае, настолько беспечны. — Он взглянул на зажатый в руке пакет. — Вот так и обстоят дела, Кэти. Я думал использовать эту информацию, чтобы шантажом заставить их аннулировать отданные мне приказы, но это заняло бы слишком много времени. Я должен найти дочь быстро , прежде чем вся эта дурацкая схема — что бы то ни было — не начнет разваливаться на ходу. То что начнет, неизбежно как восход. И тогда, первым же делом, Хелен убьют.
Рука Кэти всё еще сжимала горло.
— Боже мой, Антон! Неужто ты не понимаешь, что сделает он, если…
— Что мне с того, Кэти? — Ни одной акуле не удалось бы придать ухмылке столь открытую ярость. — Ты не найдешь в этом списке грифонских горцев, уверяю тебя. Полным-полно дворян, конечно же, — слово “дворян” буквально сочилось желчью — но никого из моего народа.
В конце концов ярость начала угасать.
— Прости, Кэти. Но так тому придется и быть. Моя дочь, — он взмахнул пакетом, — ценой этого ?
Кэти
Кэти опустила руку и вздохнула. Затем пожала плечами. В конце концов, нельзя было сказать, что она не согласна с данной им моральной оценкой. Хотя ей всё ещё было трудно соотнести его безжалостность с тем, что она в нем ощущала. Впрочем, у Кэти своих детей не было. Поэтому, на секунду, она попыталась представить себе гнев, который должно быть переполнял Антона. Вдовцом растившего дочь с четырехлетнего возраста и вышедшего из среды несгибаемых горцев…
На мгновение перед ней мелькнула эта бурлящая пустота — подобная горизонту событий черной дыры — и разум её отшатнулся.
— Прости, — очень тихо повторил Антон. — Я должен сделать то, что я должен. — Он сумел выдавить жесткий смешок. — В этом деле, знаешь ли, правят традиции. У того, что мне нужно, есть название, появившееся многие столетия — даже тысячелетия — назад. Это называется “мокрым делом”.
Кэти поморщилась.
— Как грубо! — И снова вздохнула. — Хотя, по моему мнению, термин подходящий. Уверена, Джереми тоже согласится.
Она ещё раз вздохнула.
— Хорошо, я послужу связным между вами. Но предупреждаю заранее, Антон, что у него своеобразное чувство юмора.
Антон снова поднял пакет.
— Тогда, наверное, это поможет разыграться его воображению.
Кэти уставилась на предмет, зажатый в руке Антона. Воистину невинно выглядящая вещица. Но она более чем хорошо представляла себе что произойдет, стоит Джереми заполучить её. Джереми появился на свет в одном из репликаторов “Рабсилы” на Мезе. Его назвали K-86b/273-1/5. “K” обозначало базовый генотип. В случае Джереми линию личных слуг, также как “V” Исаака обозначало линию войсковых техников. “-86b” обозначало одну из множества мелких вариаций базового прототипа. В случае Джереми, это был вариант, предназначенный для ублажения клиентов акробатическими представлениями: жонглеры и тому подобное. По сути, придворные шуты. Номер 273 обозначал “партию”, а 1/5 означало, что Джереми в партии достали из репликатора первым из пятерки.
Кэти провела рукой по лицу, как будто стирая грязь. Она знала, что на самом деле “научная” терминология мезанцев прикрывала методы, представляющие собой не только зло, но и обман. Это был современный эквивалент абсурдных медицинских экспериментов, которыми, говорят, занимались нацисты из древних сказок. Кэти не была профессиональным биологом, однако в ходе долгой борьбы против генетического рабства она на практике стала экспертом в этом вопросе. Гены были гораздо более гибкой штукой, чем считало большинство людей. То, как происходит процесс развития, зависит от воздействия окружающей среды не меньше, чем от заложенных в геноме “инструкций”. Гены проявляют себя по разному, в зависимости от внешних раздражителей.
Генные инженеры “Рабсилы”, конечно же, прекрасно это понимали — несмотря на то, что в рекламе утверждали, что их “работники” будут вести себя точно так, как их запрограммировали. Поэтому и старались создать развивающемуся генотипу “подходящие условия”. В тех редких случаях, когда перспективный клиент оказывался подкован в биологии и начинал допытываться насчет деталей, “Рабсила” предлагала ему затверженное и пересыпанное жаргоном объяснение того, что они называли “процессом развития фенотипа”.
Если отбросить псевдонаучную трескотню, останется следующее: “Мы выращиваем эмбрионы в маточных репликаторах сделав с их ДНК что сможем; а затем годами подвергаем детей пыткам, чтобы добиться от них должного поведения. Делая что сможем”.
И, в определенных пределах, это работало… обычно. Но ни в коем случае не всегда. Определенно это не сработало в случае Джереми. Меньше чем через неделю после того, как его продали, он сбежал. В конце концов он оказался на Земле, пройдя по маршруту, поддерживаемому Антирабовладельческой Лигой. В день прибытия он вступил в Одюбон Баллрум, вероятно самую радикальную и однозначно самую склонную к насилию группировку антирабовладельческого движения. Затем, следуя обычаю этой подпольной группы — членами которой могли стать исключительно бывшие рабы — взял себе имя Джереми Экс. Сегодня он считался одним из самых опасных террористов галактики. Или, для многих — включая сюда и её, как ни крути, несмотря на неприятие ею их тактики — одним из величайших борцов за свободу.
Но если кто-то и мог вернуть дочь капитана Антона Зилвицкого живой, то это был Джереми Экс. Наверняка, если её держат в Петле. И если в последующие месяцы и годы множеству самых видных мантикорских семейств придется посетить необычно большое число похорон, Кэти не сможет искренне сказать, что это доставит ей какие-то страдания. Богачи, участвующие в работорговле только ради того, чтобы потакать собственным порокам, не должны были рассчитывать на особое милосердие с её стороны.
И вовсе ни на какое со стороны человека, на языке которого все ещё начертано имя, данное ему при рождении. Действительно, мокрое дело .
Провожая капитана и его спутника к двери, Кэти кое-что вспомнила.
— Ах, да. Удовлетвори моё любопытство, Антон. Ты сказал, что в Госбезопасности служат три типа людей. Но не объяснил ничего про третий. Так кто они?
— Это же очевидно, разве нет? Что случается с юным идеалистом, когда со временем ему откроется подлинное лицо его любимой Революции?
Кэти нахмурилась.
— Адаптируется, я полагаю. Станет как все. Либо так, либо взбунтуется и перебежит на другую сторону.
Антон покачал головой.
— Да, многие адаптируются. Скорее всего большинство. И такие зачастую становятся наиболее злобными типами — хотя бы для того, чтобы доказать начальству, что на них можно положиться. Но практически никто не перебегает. Многие просто ложатся на дно и стараются найти уголок, где можно продолжать жить. Не забывай, что с их точки зрения альтернатива не так уж привлекательна.
Его губы скривились.
Его губы скривились.
— Даже грифонский традиционалист, вроде меня, не сказать чтобы очень доволен некоторыми аспектами устройства мантикорского общества. Попробуй представить, Кэти, как должен человек, при Законодателях бывший долистом, отнестись к перспективе кланяться кому-то вроде Павла Юнга, графа Северной Пустоши.
Кэти изумилась.
— Но они, конечно же, не знают…
— Конечно знают! — Губы Антона начали было снова кривиться, но это перешло в настоящую улыбку. — Знаешь, к Хонор Харрингтон хевы относятся с долей шизофрении. С одной стороны, она их злейший враг. С другой, она зачастую была их излюбленным примером несправедливости правления мантикорских элитистов.
Этого, конечно, больше не будет, — усмехнулся он. — Судя по новостям, могу сказать, что дни изгнания и опалы для Саламандры закончены . Сомневаюсь, что в Палате Лордов найдется больше трех консерваторов, которые продолжат настаивать, что она не годится для их компании.
Кэти согласно фыркнула.
— Может и того не найдется!
— Но не думай, Кэти, что пропагандисты хевов не воспользовались возможностью, пока она представлялась. По крайней мере пока Корделия Рэнсом не решила, что больший пропагандистский эффект принесет “казнь” Харрингтон. — Антон нахмурился. — Всё то поганое дело с Павлом Юнгом неделями крутилось по всем средствам массовой информации Хевена. Черт, им даже не пришлось ничего фабриковать! Правда и без того была достаточно плоха. Подлый и трусливый аристократ использовал свое состояние и положение, чтобы разрушить карьеру замечательного офицера. Даже заплатил за убийство её любовника — и вышел бы сухим из воды, если бы Харрингтон не вынудила его принять вызов на дуэль. А затем , когда он нарушил дуэльный кодекс и она, защищаясь, застрелила его, Палата Лордов обвинила её ? Потому, что она выстрелила в него слишком много раз ?
Верх снова взяла душа горца, отодвинув в сторону офицера Флота.
— Чума на всю аристократию, — прошипел он. — Вырождение, мерзость и разврат.
С запозданием он опомнился.
— Э-э, прости. Ничего личного. Э-э, леди Кэтрин.
— Ничего, Антон. Я частенько и сама забываю, что сама графиня.
Она почесала облупившийся нос.
— Я… мне правда жаль, Кэти, что мы встретились таким образом. Я бы хотел… я не знаю…
Кэти положила ладонь ему на руку и слегка её сжала, поразившись тому, какие мускулы скрывает форма.
— Не говори ничего, Антон. Давай вернем твою дочь, хорошо? Остальное устроится само собой.
Он благодарно улыбнулся. Они уже стояли в дверях, которые в лучшем стиле дворецкого придерживал Исаак. Роберт Тай уже вышел и ждал Антона в коридоре.
Секунду Антон и Кэти смотрели друг на друга. Теперь, когда они стояли рядом, она поняла, насколько приземистый капитан ниже её. А ещё то, что ширина его плеч не была иллюзией, вызванной низкорослостью. Он действительно был почти уродлив. Как обряженный в форму воин-дварф.
Антон коротко поклонился и торопливо вышел. А затем внезапно остановился.
— Господи… я забыл спросить. Сколько вам понадобится времени… — Он оборвал себя, быстро окинув взглядом коридор.
Кэти поняла.
— Думаю, что разговор состоится вскоре. Я свяжусь с вами, капитан Зилвицкий.
— Спасибо.
Он вышел.
Хелен
К тому времени, когда Хелен закончила расширять туннель, чтобы через него можно было пролезть, из её импровизированных песочных часов пыль высыпалась на две трети. Её пришлось изрядно побороться с собой, чтобы не вылезти наружу немедленно.
Порыв был чрезвычайно силен. Но поступить так было бы глупо. Выбраться из камеры мало. Еще надо было суметь совершить побег . А это будет не просто.
И опять успех захватил Хелен врасплох. Она не задумывалась, что будет делать, если удастся вырваться из камеры. Но сейчас она поняла, что прежде чем броситься вперед во тьму всё это надо обдумать.
Тьма была натуральной, не фигурой речи. Хелен просунула в дыру голову, как только достаточно расширила её. И увидела…
Ничего. Полнейшая чернота. Её собственная голова, заполнив собой дыру, загородила хилое освещение падавшее из камеры. Хелен никогда не бывала в настолько полной темноте. Отец однажды рассказывал ей о том, как они с матерью во время медового месяца побывали в знаменитых Ольстерских Пещерах Грифона. По ходу тура экскурсовод на целых пять минут погасил весь свет на том участке пещеры, где они находились. Отец Хелен описывал ощущения не без некого смакования — не столько потому, что был восхищен абсолютной тьмой, сколько потому, что получил шанс потискать невесту с полнейшим пренебрежением нормами общественной морали.
Вспоминая тот разговор, Хелен снова оказалась вынуждена брать себя в руки. Её охватило неистовое желание немедленно увидеть отца. Если давно погибшая мать для неё была постоянным источником воодушевления, то в самой глубине сердца находился образ отца. Хелен была достаточно взрослой, чтобы за внешней бодростью и мягким юмором отца распознать таящуюся внутри пустоту. Но он всегда был достаточно осторожен, чтобы не огорчать этим дочь.
О, папочка!
На мгновение она едва не ринулась в дыру. Но среди множества подарков, которые сделал ей отец, было и обучение у мастера Тая, и именно это помогло Хелен устоять.
Вдох, выдох. Найди спокойствие внутри.
Двумя минутами спустя она, пятясь задом, выбралась из туннеля и принялась за привычный процесс маскировки следов работы. Поскольку времени было в достатке, она тщательнее обычного прикрыла дыру и перемешала с грязью свежевыбранную засыпку. Но омовение было настолько экономным, насколько только получилось. Только чтобы смыть явные следы грязи.
Хелен не имела понятия, как долго придется искать воду в ожидавшей снаружи темноте — если там вообще была вода. Поэтому планировала выпить остатки воды как только услышит, что заявились похитители. Таким образом она сохранит принесенную ими полную бутылку воды. Возможно, эту воду ей придется растянуть на многие дни.
А может быть и навсегда. Хелен прекрасно понимала, что может просто погибнуть в темноте. Даже если сумеет ускользнуть от похитителей — даже если найдет воду и пищу — кто знает, какие ещё опасности могут там таиться.
Она вытянулась на своем тюфяке и принялась за упражнения на расслабление, показанные ей мастером Таем. Прежде всего ей нужно как можно лучше отдохнуть.
Вдох, выдох . Как всегда, упражнения принесли спокойствие. Но, со временем, она перестала о них думать. Из её сознания ушли образы мастера Тая и отца.
Остался только образ матери. Хелен назвали в честь неё. Отец, родившийся и выросший в плоскогорьях Грифона, настоял на исполнении этого древнего обычая, хотя сама её мать — искушенная жительница Лэндинга, мантикорской столицы — считала это абсурдом.
Хелен была рада, что так получилось. Сейчас даже сильнее обычного. В сон она скользнула как в убежище, а перед её внутренним взглядом висел образ парламентской медали “За Доблесть”.
Кэти
Как только Исаак закрыл дверь за капитаном Зилвицким, его лицо озарила широчайшая улыбка.
— Думаю, что разговор состоится вскоре, — передразнил он её. — Какое преуменьшение!
Кэти фыркнула и прошествовала обратно в гостиную. Там она уперла руки в бедра и уставилась на книжный шкаф, стоявший у дальней стены. Великолепный предмет, антикварный как по возрасту, так и по выполняемой функции. Кэти была из породы упрямцев, из-за которых и только из-за которых индустрия печатания книг (настоящих книг, черт побери!) всё ещё держалась на плаву. Но она настойчиво таскала за собой настоящие книги, куда бы ни отправлялась. Во множестве, и демонстративно выставленными в подобающем шкафу.
Отчасти так было потому, что по-своему леди Кэтрин Монтень, графиня Тор, тоже была сторонником традиций. Но в основном потому, что сама Кэти считала их чрезвычайно полезными.
— Можешь уже выходить, — проворчала она.
Книжный шкаф немедленно повернулся. Между огромным шкафом и неглубокой нишей в стене оставалось как раз достаточно пространства для человека.
Не много, естественно. Но репутация Джереми Экса значительно превосходила его собственные габариты. Злобный террорист и/или доблестный борец за свободу (выбирайте сами) ростом был меньше даже капитана Зилвицкого, а шириной плеч не стал бы с ним меряться и подавно.
Радостно ухмыляясь, Джереми практически выпрыгнул в комнату. Выбираясь из ниши он даже сделал кувырок. Затем повернулся, тоже упер руки в боки, и восхищенно воскликнул:
— Традиция!
Поворачиваясь обратно и потирая руки откровенно театральным жестом он произнес:
— Никогда раньше не встречался с грифонскими горцами. Замечательный народ!