— Привет, отец. Удачный был день?
— Неплохой. Записал на свой счет первого льва.
Лицо у Кермита вытянулось.
— Ты застрелил льва?
— Да! — все еще улыбаясь, подтвердил президент и ткнул пальцем за плечо. Кермит поднял голову — из-за деревьев как раз появились носильщики. На прогнувшемся шесте висела рыжевато-коричневая туша. Подойдя к палатке таксидермистов, они опустили ношу на землю. Трофей тут же окружили три сотрудника Смитсоновского института. Перерезав веревки, они положили тело на землю и принялись за дело: измерять и фотографировать.
Кермит облегченно рассмеялся. Даже он, знавший о львах очень мало, понял, что перед ним молодая, еще не заматеревшая львица.
— Эй, пап! — Он с улыбкой повернулся к отцу. — Если, по-твоему, это настоящий лев, то тогда я — президент Соединенных Штатов. Это детеныш.
— Ты прав, сынок, — хитро посмеиваясь в усы, согласился Рузвельт-старший. — Мне так жаль бедняжку, но ее пришлось пристрелить. А что еще оставалось делать, если она не подпускала нас к телу вожака. Защищала его до последнего. Зато для группового портрета львиной семьи в Африканском зале музея подойдет идеально. А вы что думаете? — обратился он к Джорджу Леммону, возглавлявшему бригаду ученых.
— С удовольствием ее примем. Прекрасный образчик. Шкура в отличном состоянии, зубы великолепны.
Президент глянул через плечо и удовлетворенно кивнул:
— Ну вот, наконец-то несут и вожака.
Из леса показалась вторая группа. Четверо носильщиков сгибались под тяжестью тела громадного самца.
— Боже! Ну и ну! По-моему, великолепный лев, — заметил вышедший из палатки Фредерик Селоус. Был он без рубашки, но с блокнотом. — Пусть кто-нибудь проверит, не повреждена ли шкура. С таким красавчиком нужно обращаться бережнее.
Носильщики подошли к палатке и осторожно опустили громадную тушу вожака рядом с телом львицы. Сэмми Эдварде, главный таксидермист, бережно расправил ее и, достав рулетку, измерил расстояние от блестящего черного носа до черной кисточки на кончике хвоста.
— Девять футов и один дюйм, — объявил он и посмотрел на президента. — Прекрасная особь, сэр. Лично я вижу такого впервые.
Вечером, после ужина, в палатку к Леону пришел Кермит. С собой он принес серебряную фляжку с «Джеком Дэниелсом». Лампу притушили, москитную сетку задернули. Разговаривали шепотом.
— Сегодня за ужином почетным гостем был Эндрю Фэган, — сообщил Кермит. Получивший приглашение репортер приехал в лагерь во второй половине дня. — И знаешь, они с отцом неплохо спелись. Моему старику нравится, когда появляется новая публика.
Пару минут оба молчали, потом Кермит продолжил:
— Я не завидую отцу и не держу на него зла. Он, как и любой из нас, горит желанием быть первым и ни в чем не уступать более молодым. Но иногда… Должен сказать, сегодня за обедом он зашел слишком далеко. Не скажу, что он так уж хвастал своими успехами или старался унизить меня, хотя, говоря откровенно, подошел к этому достаточно близко. Разумеется, Фэган ловил это налету. Еще бы, такой материал!
Любуясь на свет восхитительным янтарным цветом переливающегося в стакане виски, Леон согласно кивнул и даже пробормотал что-то утешительное.
— Пойми меня правильно. Да, лев был хорош. Очень хорош. Только ведь он не самый лучший, верно? В Африке наверняка убивали львов покрупнее, так ведь?
Американец с надеждой посмотрел на Леона.
— Ты безусловно прав. Да, лев крупный, но грива у него короткая и жесткая, не больше дамского боа из страусовых перьев, — заверил его Леон.
Кермит прыснул со смеху и, смутившись, прикрыл рот ладонью. До палатки президента было не меньше сотни ярдов, однако Рузвельт-старший требовал соблюдения после отбоя полной тишины.
— Дамское боа, — повторил, копируя женский фальцет, Кермит и снова усмехнулся. — Мы сегодня на балет, мои дорогие?
Шутка пришлась по вкусу обоим, как и «Джек Дэниелс».
— Иногда я почти ненавижу его, — признался Кермит. — Это очень плохо, да? Это ведь грех?
— Слабости есть у каждого.
— Скажи честно, что ты думаешь о сегодняшнем льве?
— Мы можем добыть и получше.
— Правда? У нас получится?
— У сегодняшнего льва не было в боа ни одного черного волоска. Ни одного.
Кермит снова зашелся от смеха. Похоже, слово «боа» действовало на него магическим образом. От «Джека Дэниелса» не только теплело в груди, но и поднималось настроение.
Подождав, пока друг успокоится, Леон повторил:
— Мы можем добыть получше. Больших размеров и с черной гривой. Маниоро и Лойкот — масаи. К большим кошкам у них особое отношение. Они говорят, что мы можем найти льва получше, и я им верю.
— В таком случае расскажи мне, как мы это сделаем.
— Соберем летучий отряд и выедем перед главным сафари. Там, где кончаются земли масаи, львов много больше, и на них уже тысячу лет никто не охотился. Остальных опередим легко, ведь они не смогут идти быстрее носильщиков. Через несколько дней оторвемся на сотню, а то и больше миль. Не знаешь, когда президент планирует двигаться дальше на север?
— Сегодня за обедом отец сказал, что собирается еще немного задержаться здесь. Несколько дней назад местные проводники вывели его и мистера Седоуса к большому болоту милях в двадцати отсюда. Там они обнаружили следы, очень похожие на следы антилоп ситатунга, но только большего размера. Мистер Селоус полагает, что речь может идти о некоем подвиде, отличающемся от того, который он сам обнаружил в 1881 году в дельте Окаванго и который назван в его честь Limnotragus selousi. Для моего отца соблазн открыть новый, неведомый науке подвид животных слишком велик. Он спит и видит, что этих антилоп назовут Limnotragus roosevelti. Ради такой чести он готов на любую жертву. — Кермит усмехнулся. — Думаю, он останется здесь, пока не найдет представителя этого нового подвида или не убедит себя в том, что он действительно существует.
— Что ж, мне его интерес понятен. А что ты знаешь об антилопах ситатунга?
— Почти ничего, — признался Кермит.
— Удивительное создание, очень редкое и пугливое. Пожалуй, единственная по-настоящему водная антилопа. Копыта длинные и расплющенные, так что на твердой поверхности она чувствует себя неуверенно, но на болотистой местности быстра и проворна. При опасности ныряет и может часами оставаться под водой, так что видны только ноздри.
— Черт, я был бы не прочь заполучить такую.
— Нельзя иметь все, приятель. Выбирай, либо лев — либо ситатунга. — Ответа Леон ждать не стал. — План президента устраивает нас как нельзя лучше. Пусть они делают свои дела, мы выступим послезавтра. А теперь проверь, не осталось ли чего на дне фляжки. Не пропадать же добру.
Следующий день прошел в спешных сборах: готовили команду, искали нужное снаряжение. С собой решили взять шестерых пони и трех вьючных мулов. Из лагеря вышли в приподнятом настроении, чувствуя себя школьниками, сбегающими из-под присмотра строгого учителя. Курс взяли на север.
На третий день, когда отряд брел вдоль небольшой безымянной речушки, следопыты, ушедшие на сотню ярдов вперед, внезапно остановились, закричали и замахали руками, указывая на животное, которое, вырвавшись из кустов, мчалось через открытую пойму к темнеющему вдалеке густому лесу.
— Кто это? — спросил Кермит, поднимаясь на стременах и глядя вслед зверю из-под надвинутой на глаза шляпы.
— Леопард. Большой кот.
— Но у него нет пятен! — возразил Кермит.
— На таком расстоянии пятен просто не видно.
— Я могу его догнать?
— Львов стрельба не спугнет, — успокоил его Леон. — Они не такие пугливые, как слоны. Скорее, любопытны, как все кошки. Выстрелы, может быть, даже привлекут их.
Дальше Кермит не слушал. Издав дикий ковбойский вопль и выхватив из кобуры под правым коленом «винчестер», он стегнул коня шляпой и галопом устремился вдогонку. Заслышав шум за спиной, леопард остановился, присел на задние лапы и удивленно оглянулся. Затем, осознав опасность ситуации, развернулся и понесся к лесу длинными изящными скачками.
— Йии-хаа! — завывал Кермит, и его возбуждение передалось Леону.
— Ату его!
Зараженный восторгом погони, Леон издал старинный охотничий клич, вцепился обеими руками в поводья и приник к шее своей лошадки. Ветер бил в лицо, кровь стучала в висках. Забыв обо всем на свете, они скакали наперегонки через африканскую равнину.
Оглянувшись и увидев, что Леон нагоняет, Кермит снова огрел лошадь шляпой и ударил шпорами в бока.
— Вперед, малышка! Вперед! Давай!
И тут его кобыла угодила правой ногой в норку. Кость сломалась с резким, сухим звуком, словно щелкнул кнут, и животное рухнуло, будто сраженное пулей. Кермита выбросило из седла, и он ударился о землю плечом и щекой. Ружье отлетело в сторону, а сам американец покатился под копыта бешено мчащегося коня. В последний момент Леон успел натянуть поводья и отвернуть в сторону. Жеребец закусил удила, заржал и яростно завертел головой. Леон оглянулся. Кермит лежал неподвижно, а вот его лошадь пыталась подняться, но у нее ничего не получалось — сломанная кость прорвала кожу над путовым суставом, и копыто просто болталось на сухожилиях.
«Убился. Боже! Что я скажу президенту?» Все эти мысли мгновенно пронеслись у него в мозгу. Леон отбросил шпоры, перекинул правую ногу через шею лошади и соскочил на землю. Когда он подбежал к Кермиту, тот сидел на земле и тряс головой. Левая сторона лица была ободрана, сорванная наполовину бровь висела лоскутом над уже закрывшимся наполовину глазом.
— Ошибка! — пробормотал он, сплевывая кровь вперемешку с пылью. — Большая ошибка!
Жив! Леон облегченно рассмеялся.
— Хочешь сказать, все получилось само собой? А я думал, ты устроил это специально, чтобы произвести на меня впечатление.
Кермит осторожно провел языком внутри рта.
— Зубы вроде бы все на месте, — прошепелявил он.
— Повезло, что стукнулся головой, а то ведь мог бы и ушибиться. — Леон опустился на колени, взял его голову двумя руками и, следя за глазами, повернул вправо-влево. — Постарайся не мигать. У тебя грязь под веком, и она будет натирать глазное яблоко.
— Не мигать. Тебе-то легко говорить. Может, в следующий раз прикажешь не дышать?
Подоспевший на муле Ишмаэль передал Леону мех с водой.
— Подержи ему веко, — распорядился Леон. — Надо промыть глаз. — Закончив, он протянул мех Кермиту. — Прополощи рот и умойся. — Два подоспевших к месту происшествия масаи уже сидели на корточках, с живым интересом наблюдая за происходящим и негромко переговариваясь. — А вы, гиены, перестаньте скалиться, поставьте палатку и расстелите для Попу Химы одеяло. Его надо положить в тень.
Пока масаи устанавливали небольшую двухместную палатку и переносили в нее американца, Леон расчехлил «холланд» и пристрелил раненую лошадь. От жалости к несчастному животному разрывалось сердце, но оставлять его живым в таком состоянии значило продлять мучения, и он сделал все побыстрее, зажав в кулак эмоции, с холодным, бесстрастным выражением.
— Снимите седло и закопайте бедняжку, — сказал он Маниоро и, вынув гильзу и убрав ружье в чехол, поспешил в палатку.
— Где мой Большой Лекарь? — спросил Кермит и попытался подняться.
Леон положил руку ему на плечо:
— Лежи. Я пошлю за ним Маниоро. Маниоро! — Он повернулся к выходу. — Поищи бундуки[3] бваны и принеси сюда. А теперь следи за этим. — Он поднял палец, медленно поводил им из стороны в сторону и удовлетворенно кивнул. — Хорошо. Похоже, несмотря на все старания, получить сотрясение мозга у тебя не получилось. А теперь дай-ка поискать твою левую бровь. Раньше она была где-то здесь. — Обследовав рану, Леон покачал головой. — Придется немножко тебя заштопать.
В глазах Кермита отразилось беспокойство.
— Заштопать? А ты в этом разбираешься? Знаешь, как накладывать швы?
— У меня большой опыт. Набил руку на лошадях и собаках.
— Я не пес и не кобыла.
— Нет, конечно. Те — животные смышленые. — Леон повернулся к Ишмаэлю: — Принеси свой швейный набор.
У входа в палатку появился Маниоро. Печальное лицо масаи не обещало хороших новостей.
— Сломалось, — сказал он на кисуахили, протягивая обе руки с обломками ружья.
— А, черт! Чтоб его… — простонал американец.
Ложе переломилось, прицел сорвало от удара о камень. Было ясно, что стрелять из такого оружия невозможно. Кермит нежно, как больного ребенка, погладил приклад.
— Ну? И что мне делать? — Он жалобно посмотрел на Леона. — Можешь починить?
— Могу, но не раньше чем мы вернемся в лагерь, где у меня все инструменты. Приклад нужно перетянуть зеленой кожей со слоновьего уха. Когда высохнет, станет тверже железа и будет лучше нового.
— А что делать с прицелом?
— Если не найдем старый, выточу и припаяю новый, самодельный.
— Сколько это займет?
— Неделю или около того. — Увидев, как помрачнел американец, Леон постарался смягчить удар. — Может, чуть меньше. Многое зависит от того, как быстро удастся найти свежее слоновье ухо и как быстро оно высохнет. А теперь сиди смирно и не дергайся — буду тебя латать.
Огорченный донельзя, Кермит не стал возражать. Первым делом Леон промыл рану раствором йода, а уж затем взялся за нитку с иголкой. Обе процедуры были настолько болезненными, что даже у самых крепких мужчин вышибали порой слезу, однако опечаленный всем случившимся Кермит как будто не замечал боли.
— Из чего я буду теперь стрелять? — жалобно спросил он, все еще глядя на обломки «винчестера».
— Тебе, считай, повезло. Я на всякий случай захватил свою старую армейскую винтовку. «Ли-энфилд 0303», — ответил Леон, прокалывая лоскут кожи.
Кермит поморщился, но, как упрямый пес, не желающий расставаться со своей костью, тему не выпустил.
— «Энфилд»? Это пукалка, а не винтовка, — обиженно проворчал он. — На антилопу с ней идти можно, против человека тоже сгодится, а вот для льва слишком легкая.
— Хороша и против льва, нужно только подобраться поближе да всадить пулю в нужное место.
— Поближе? Знаю я, что в твоем понимании означает ближе. Хочешь, чтобы я сунул дуло в самое ухо.
— Дело твое, поступай по-своему, если уж так хочется. Пали с полумили. Только я не думаю, что из этого что-то получится.
Кермит задумался ненадолго и, похоже, не пришел в восторг от собственной идеи.
— А ты не мог бы одолжить мне на время свой старый «холланд»?
— Знаешь, я люблю тебя, как брата, но скорее отдам тебе на ночь младшую сестренку.
— А у тебя есть младшая сестренка? — оживился вдруг Кермит. — И как она? Хорошенькая?
— Нет у меня никакой сестры, — соврал Леон и, чтобы увести внимание американца в сторону, торопливо добавил: — Так что свой «холланд» я тебе не дам.
— Ну а эту пукалку я и сам не возьму, — раздраженно заявил Кермит. — Тоже мне оружие.
— Отлично! Тогда, может быть, позаимствуешь у Маниоро копье?
Маниоро, услышав свое имя, осклабился и вопросительно посмотрел на американца.
Кермит покачал головой и, собрав воедино все свои познания в кисуахили, выдал следующую тираду:
— Мазури сана, Маниоро. Акуна матата!
Масаи разочарованно отвернулся, а Кермит искоса взглянул на Леона.
— Ладно, дружище. Так и быть, пальну пару раз из твоей пукалки.
К утру глаз у Кермита распух еще больше и закрылся совсем, а на теле проступили живописные, как татуировки, синяки. Повезло ему лишь в том, что поврежденным оказался не правый глаз, а левый. Леон приготовил для американца мишень, срезав кусок коры с пинкнеи, потом вручил ему «энфилд».
— Здесь шестьдесят шагов. На этом расстоянии пуля будет уходить немного вверх, примерно на дюйм, так что бери чуточку ниже, — посоветовал он.
Кермит выстрелил два раза — одна пуля вошла на палец выше от отметки, другая на палец ниже.
— Ух ты! Неплохо для новичка, — удивился сам себе американец. Успех явно придал ему бодрости.
— Чертовски хорошо даже для такого стрелка, как Попу Хима, — согласился Леон. — Но помни: все, что за горизонтом, не для тебя.
Кермит пропустил шутку мимо ушей.
— Ладно, идем за львом, — сказал он.
К вечеру устроили привал вблизи озерца, где еще осталась вода после последних дождей. После ужина охотники завернулись в одеяла и через несколько минут оба уже спали.
Глубокой ночью Леон растолкал американца. Кермит сел, сонно потягиваясь.
— Что случилось? Который час?
— Не важно, который час. Слушай.
Кермит огляделся — оба масаи и Ишмаэль сидели у костра. Пламя весело прыгало по свежим веткам, выхватывая из темноты напряженные, сосредоточенные лица. Некоторое время все вслушивались в тишину, в конце концов Кермит не выдержал:
— Чего мы ждем?
— Потерпи! Слушай и жди, — укорил его Леон.
Внезапно ночь огласилась могучим басовым ревом. Звук то нарастал, повышаясь, то уходил, опускаясь, как гонимые ураганом волны, и от него по коже разбегались мурашки и шевелились волосы на руках и затылке. Кермит отбросил одеяло и вскочил. Рев продолжался с минуту, после чего замер, угас в грозном ворчании. Воцарившаяся затем тишина придавила, казалось, все живое на свете.
— Это что еще за чертовщина? — прошипел Кермит.
— Лев. Большой самец. Напоминает о своих правах на царство, — тихо ответил Леон.
Маниоро что-то добавил, и они с Лойкотом негромко рассмеялись.
— Что он сказал?
— Маниоро сказал, что даже храбрейшие из мужчин пугаются льва дважды. В первый раз, когда слышат львиный рык, а во второй — и в последний, — когда встречаются с ним один на один.
— Насчет первого раза он прав, — признался Кермит. — Звук, конечно, жуткий. А почему Маниоро решил, что это самец, а не самка? Как их отличают?
— Так же, как и вы отличаете голос Энрико Карузо от голоса Нелли Мельбы.
— Давай подстрелим его.
— Хороший план, приятель. Я подержу свечку, а ты выстрелишь. Легче легкого.