— Что он сказал?
— Маниоро сказал, что даже храбрейшие из мужчин пугаются льва дважды. В первый раз, когда слышат львиный рык, а во второй — и в последний, — когда встречаются с ним один на один.
— Насчет первого раза он прав, — признался Кермит. — Звук, конечно, жуткий. А почему Маниоро решил, что это самец, а не самка? Как их отличают?
— Так же, как и вы отличаете голос Энрико Карузо от голоса Нелли Мельбы.
— Давай подстрелим его.
— Хороший план, приятель. Я подержу свечку, а ты выстрелишь. Легче легкого.
— Ладно, что ты предлагаешь?
— Пока — ничего. И вообще, я вот завернусь сейчас в одеяло и постараюсь еще подремать. И тебе рекомендую сделать то же самое. Завтра у нас трудный день.
Они снова растянулись у костра, но уснуть не удалось. Да и как уснешь, когда ночь содрогается от эха львиного рева.
— Ты только послушай! — шептал Кермит. — Сукин сын как будто приглашает нас поиграть. Какой уж тут сон.
Не успели стихнуть последние ворчливые звуки, как тишину разорвал другой рев, прозвучавший далеким, слабым эхом первого. Охотники вскочили, масаи переглянулись.
— А это что такое? — спросил Кермит. — Как будто еще один лев.
— Вот именно, еще один, — подтвердил Леон.
— Он что, брат первого?
— Вот уж нет. Скорее его соперник и смертельный враг. — Кермит собирался еще что-то спросить, Леон жестом остановил его. — Подожди, мне нужно поговорить с масаи. — Разговор на маа, напоминавший обмен пулеметными очередями, занял не больше пары минут, после чего Леон повернулся к американцу: — Да, дело как раз в этом. Первый лев — старый самец, вожак. Здесь его территория, здесь у него гарем, здесь же детеныши. Но годы берут свое, силы уходят. Второй лев молод и силен, во цвете лет. Он чувствует себя в состоянии бросить вызов вожаку, заявить претензию и на территорию, и на гарем, однако решимости пока не набрался, вот и бродит, готовится к схватке. А старик, понятное дело, пытается его отпугнуть.
— И все это Маниоро понял из нескольких рыков?
— Они оба, и Маниоро, и Лойкот, прекрасно знают львиный язык, — с непроницаемым лицом объяснил Леон.
— Сегодня говори что хочешь — я всему поверю. Итак, получается, у нас здесь не один лев, два.
— Да. И далеко они не уйдут. Старый не рискнет уходить, оставив дверь нараспашку. А молодой не уйдет, потому что чует самок.
Уснуть никто больше не пытался. Рассевшись вокруг костра, все обсуждали план охоты и до самых первых лучей потягивали приготовленный Ишмаэлем отличный кофе. Потом наступило время завтрака: знаменитого омлета из страусиных яиц и не менее знаменитых горячих ячменных лепешек. Одно страусиное яйцо заменяет две дюжины куриных, но на сковородке ничего не осталось. Пока охотники подбирали лепешками последние крошки, Ишмаэль и масаи сняли палатки и навьючили мулов. Воздух был еще свеж и сладок, когда отряд выступил навстречу приключениям.
Пройдя около мили вдоль берега реки, они спугнули стадо возвращавшихся с водопоя буйволов. Леон завалил двух бычков двумя выстрелами — из левого и правого стволов. Бычкам вскрыли животы, предоставив утреннему ветерку разнести запах мертвечины, после чего приманку развезли на мулах и оставили на открытых местах, чтобы раненому льву негде было укрыться. Укладывая последнюю приманку, носильщики наломали зеленых веток и забросали ими тушу — мера предосторожности от гиен и стервятников. Взрослого льва это хлипкое препятствие остановит разве что на пару секунд.
Продолжив путь вдоль реки, Леон через каждую милю подстреливал попадавшее на глаза крупное млекопитающее: жирафа, носорога или буйвола. К закату они прошли больше десяти миль, оставив на маршруте не меньше дюжины пахучих приманок.
Ночь снова прошла без сна: соперники продолжили состязание в реве. В какой-то момент старый вожак оказался так близко от лагеря, что от его могучего рыка задрожала земля, но претендент на вызов не ответил.
— Молодой нашел нашу приманку, — объяснил его молчание Маниоро. — Молчит — значит, ест.
— Я думал, львы не питаются падалью, — заметил Кермит.
— Не верь всему, что говорят. Львы так же ленивы, как домашние кошки. Жрут все, что им дают, и запашок нисколько их не смущает. На охоту они идут в крайнем случае, когда ничего другого не остается.
Через два часа после полуночи старый лев умолк. Ночь притихла.
— Теперь и он нашел приманку, — заметил Маниоро. — Завтра возьмем обоих.
— Сколько львов мне разрешается по лицензии? — спросил Кермит.
— Хватит даже тебе. В Британской Восточной Африке львы считаются хищниками. Стреляй сколько хочешь.
— Отлично! Я хочу этих двух. Хочу отвезти домой и показать отцу.
— Я хочу того же, — согласился Леон.
На следующее утро, едва рассвело, они двинулись по знакомому маршруту вдоль цепочки приманок. Оделись потеплее — солнце еще не взошло, а воздух был прохладен и благоухал, как отличное шабли.
Первые три приманки остались нетронутыми, хотя на верхушках деревьев уже сидели, нахохлившись, хмурые, угрюмые и печальные, как гробовщики, стервятники. Ярдов за четыреста до четвертой приманки Леон остановился и достал бинокль.
Через минуту Кермит занервничал.
— Что ты там рассматриваешь, приятель? Ветки на месте, там никого нет.
— Ошибаешься, — негромко возразил Леон.
— То есть как? — мгновенно оживился американец.
— Там кое-кто есть. Точнее, большой лев.
— Не может быть. Я никого не вижу.
— Вот. — Леон протянул ему бинокль. — Посмотри сам.
С минуту Кермит только смотрел да подстраивал резкость.
— Все равно ничего не вижу, — сказал он наконец.
— Смотри туда, где ветки сдвинуты. В просвете виден полосатый бок зебры…
— Да, вижу.
— А теперь чуть-чуть выше. Видишь за ней два темных пятнышка?
— Да, но это же не лев.
— Это кончики его ушей. Лев лежит за зеброй и смотрит на нас.
— Господи! Ты прав! Ухо дернулось! — воскликнул Кермит. — Это который, молодой или старый?
Леон переговорил коротко с Маниоро. Лойкот, мнения которого не спросили, высказал его сам. Наконец Леон снова повернулся к Кермиту:
— Вдохни поглубже, дружок, у меня хорошие новости. Лев очень большой. Маниоро назвал его львом львов.
— Что будем делать? Загоним верхом?
— Нет, пойдем пешими.
Леон соскочил с седла и, достав из чехла «холланд», перезарядил ружье. Кермит последовал его примеру, проделав то же самое с «энфилдом». Саисы отвели в сторонку лошадей, сложили меха с водой и ненадолго присели, а потом, взбодрившись понюшкой табаку, вскочили и принялись прыгать и скакать, потрясая копьями, пронзая воздух длинными начищенными остриями и кровожадно посапывая — настраиваясь на схватку.
Наконец все было готово, и Леон дал американцу последние наставления.
— Пойдешь впереди. Я буду у тебя за спиной, в трех шагах, чтобы не мешать. Идешь медленно, ровно, но не прямо, а так, словно собираешься пройти шагах в двадцати справа от него. На него не смотри — смотри под ноги. Будешь смотреть на него — спугнешь, и тогда он или убежит, или преждевременно нападет на тебя. Когда останется шагов пятьдесят, он зарычит. Это предупреждение. Начнет бить хвостом. Не останавливайся и не торопись. Продолжай идти, как шел. Шагов за тридцать он поднимется и повернется к тебе. Большинство львов в такой ситуации либо уходят, либо нападают. Этот поведет себя иначе. Из-за соперничества с молодым самцом он сейчас в воинственном настроении. Кровь кипит. Он не уйдет. Даст тебе еще три-четыре секунды и набросится. Ты должен выстрелить до того, как он сорвется, потому что в противном случае он моментально наберет скорость до сорока миль в час. Когда я подам знак, стреляй под нижнюю челюсть, в центр груди. Котики, они нежные. Такого и триста третье свалит. И все равно ты должен стрелять, пока он остается на ногах.
— А ты стрелять не будешь?
— Нет, не буду. Разве что он начнет тебя грызть. Ну, приятель, все. Вперед!
Двинулись редким строем: впереди Кермит, за ним с отставанием на несколько шагов Леон, еще дальше два масаи — плечом к плечу, с ассегаями на изготовку.
— Отлично, — подбадривал американца Леон. — Так и держись. У тебя отлично получается.
Еще шагов пятьдесят — лев поднял голову на пару дюймов. Теперь холмик его головы ясно выступал над телом зебры. Зверь угрожающе распушил гриву, густую и черную, как ад. Кермит дрогнул и сбился на полушаге.
— Спокойно. Держись. Не останавливайся, — предупредил Леон.
Теперь они видели под косматой шапкой глаза зверя — желтоватые, холодные, безжалостные. Еще десять шагов — и лев зарычал. Звук был низкий, глубокий, грозный, как далекий раскат летнего грома. Кермит остановился, повернулся к хищнику и начал медленно поднимать винтовку. Взгляды человека и льва встретились.
— Осторожно! Сейчас пойдет! — предупредил Леон, но зверь уже бросился к охотнику, пыхтя как разгоняющийся локомотив.
Черная грива поднялась, хвост метался из стороны в сторону. Лев был огромен и страшен и становился еще огромнее и страшнее с каждым прыжком, сокращавшим разделяющее их расстояние.
— Стреляй!
Крик Леона заглушил сухой треск винтовки. Посланная в спешке пуля прошла над спиной зверя и взбила облачко пыли в двух сотнях ярдов позади него. Кермит быстро перезарядил, но и вторая пуля не попала в цель, впившись в землю между передними лапами льва. Желтое, с черным, пятно летело на них, сопя от ярости, взрывая пыль и хлеща хвостом воздух.
Господи! Он его сметет!
Леон вскинул «холланд», сведя все свои силы, физические и ментальные, в одну точку на громадной голове с разинутой пастью и распушенной гривой. Палец сам лег на первый спусковой крючок. Но за мгновение до того, как несущееся на скорости сорок миль в час плотное, мускулистое тело весом в пять с половиной сотен фунтов ударило Кермита в грудь, американец выстрелил в третий раз.
Дуло «ли-энфилда» чуть ли не касалось блестящей черной кнопки на носу льва. Попав именно сюда, над верхней губой, пуля ввинтилась в мозг. Желто-коричневое тело моментально обмякло, сдулось, словно превратившись в подобие набитого мякиной мешка. В последний момент охотник прыгнул в сторону, и лев рухнул на пустое место. Кермит застыл над зверем, сжимая дрожащими руками винтовку и силясь выдавить что-то из себя. Со лба его падал пот.
— Выстрели в него еще раз! — крикнул Леон, и тут ноги у американца подкосились, и он поспешно, чтобы не упасть, опустился на землю. Леон, подбежав, остановился возле льва и в упор выстрелил ему в сердце. Потом повернулся к Кермиту, который сидел, опустив голову на колени. — Ты в порядке, дружище?
Американец медленно поднял голову и уставился на него, как на чужака. Леон сел рядом и обнял его за плечи.
— Ничего, это пройдет. Ты молодец. Выдержал до конца. Не побежал. Не дрогнул. Настоящий герой. Отец гордился бы тобой.
Глаза у Кермита прояснились. Он глубоко вздохнул и тряхнул головой.
— Ты действительно так думаешь?
Голос его прозвучал почти незнакомо.
— Ну конечно, — ни секунды не колеблясь, ответил Леон.
— Ты ведь не стрелял, нет? — спросил Кермит, отдуваясь, как бегун после тяжелой дистанции.
— Не успел. Ты сам его убил, без моей помощи.
Некоторое время Кермит молча смотрел на лежащего перед ним великолепного зверя. Леон стоял рядом. А вот Маниоро и Лойкот задвигались по кругу, подпрыгивая, вскидывая высоко колени.
— Ребята собираются исполнить танец в твою честь, — объяснил Леон.
Первым запел Маниоро:
После каждой строчки масаи подпрыгивали — высоко и легко, как взлетающие птицы, и тогда к Маниоро присоединялся Лойкот. Когда песня закончилась, они подошли к мертвому льву, обмакнули пальцы в его кровь и вернулись к Кермиту. Маниоро, наклонившись, провел американцу пальцем по лбу.
Он отступил, и его место занял Лойкот, который оставил на щеках Кермита две кровавые полосы.
Опустившись перед охотником на корточки, они ритмично прихлопывали в ладоши, снова и снова повторяя эти слова.
— Теперь ты масаи и их кровный брат. Выше чести не бывает. Ты должен ответить.
— Вы тоже мои братья, — сказал Кермит. — И когда нас разделит большая вода, я буду помнить о вас. Я никогда вас не забуду.
Леон перевел его слова масаи, и те довольно закивали.
Кермит поднялся наконец, шагнул к льву и, словно перед святилищем, опустился на колени. Лицо его лучилось. С минуту он рассматривал огромную голову зверя. Грива начиналась в двух дюймах над непроницаемыми желтоватыми глазами, уходила назад густыми черными волнами, спускалась по шее к массивным плечам и заканчивалась примерно на середине широкой спины.
— Оставь его, — сказал Леону Маниоро. — Попу Хима принимает в сердце дух льва. Так должно быть. Так человек становится настоящим воином.
Солнце уже село, когда Кермит подошел к костру, у которого сидел Леон. Ишмаэль соорудил из поленьев что-то вроде двух табуреток и стола, на который поставил две кружки и бутылку. Американец с любопытством посмотрел на нее.
— Виски «Буннахабхейн», — пояснил Леон. — Тридцать лет выдержки. Выпросил у Перси. На случай если нужно будет что-то отпраздновать. Жаль, он отдал только половину. Сказал, что для таких, как ты, оно слишком хорошо.
Он разлил виски по кружкам, протянул одну Кермиту.
— У меня странное ощущение.
— Понимаю. Сегодня было твое крещение огнем.
— Да! — кивнул американец. — Да. Верно. В этом было что-то мистическое, почти религиозное. Со мной случилось нечто необычное и удивительное. Я чувствую себя другим человеком… не таким, каким был, а лучше… Я… — Он замялся, подыскивая подходящее слово. — Я как будто заново родился. Тот, прежний «я» был боязлив и неуверен в себе. Этот никого и ничего не боится. Теперь я знаю, что могу выставлять миру свои условия.
— Понимаю, — снова кивнул Леон. — Обряд перехода.
— С тобой тоже такое случалось?
Леон отвернулся. Перед глазами встала врезавшаяся в память картина: бледные обнаженные тела на высушенной солнцем земле. В ушах снова засвистели стрелы нанди, спина напряглась под тяжестью раненого Маниоро.
— Да, но… у меня было по-другому.
— Расскажи.
Леон покачал головой.
— О таких вещах много говорить не стоит. Слова лишь принижают их значение.
— Конечно. Это нечто очень личное.
— Вот именно. — Леон поднял кружку. — Не нужно стараться облечь все в слова. Достаточно того, что мы понимаем это сердцем. Масаи называют людей, разделяющих общую истину, братьями по крови воинов.
Выпили. Помолчали.
— Я сегодня, наверно, не усну, — сказал Кермит.
— Я посижу с тобой.
Молчание не мешало, но через какое-то время они стали вспоминать подробности, обмениваться впечатлениями об охоте: как прозвучал первый рык, какого роста был лев, как быстро он бежал. Уровень виски в бутылке понемножку опускался.
Незадолго до полуночи из темноты донесся стук копыт и голоса. Говорили на английском. Кермит привстал.
— Кого там еще черти принесли?
— Есть у меня одна догадка, — усмехнулся Леон, поворачиваясь к вступившему в круг света мужчине в бриджах для верховой езды и широкополой шляпе.
— Добрый вечер, мистер Рузвельт, мистер Кортни. Я тут проезжал мимо и подумал, почему бы не заехать…
— Мистер Эндрю Фэган. Надеюсь, вы не станете возражать, если я назову вас лжецом. Вы преследуете нас уже две недели. Днем и ночью. Мои следопыты постоянно натыкаются на ваши следы.
— Перестаньте, мистер Кортни, — рассмеялся Фэган. — «Преследуете» слишком сильное слово. Но скрывать не стану, меня, как, впрочем, и весь остальной мир, интересует, что вы задумали. — Он снял шляпу. — Нам можно с вами?
— Боюсь, мистер Фэган, вы немного опоздали, — сказал Кермит. — Сами видите, бутылка практически пуста.
— По счастливому стечению обстоятельств, у меня как раз завалялась запасная в рюкзаке. — Фэган повернулся к своему фотографу: — Карл, будь добр, возьми ту бутылочку виски и возвращайся сюда. — Через пару минут, когда все отведали «Джека Дэниелса», репортер снова закинул удочку: — Как охота? Было что-нибудь интересное? Мы вроде бы слышали выстрелы.
— Расскажи ему, Леон.
Кермит с радостью поведал бы о своем триумфе сам, но не хотел показаться хвастуном.
— Ну, раз уж вы спросили… Как раз сегодня мистер Рузвельт застрелил льва, которого мы искали с самого начала сафари.
— Льва! — Фэган едва не пролил драгоценный напиток. — Вот так новость. И какой он? Ну, если сравнить с тем, которого неделю назад подстрелил ваш отец?
— Судите сами, — предложил Леон.
— Нам можно на него взглянуть?
— Идемте. — Кермит поднялся, подобрал горящую ветку и повел гостей к убитому льву.
— Чтоб меня, ну и зверюга! — воскликнул Фэган и быстро повернулся к фотографу: — Карл, неси камеру. — Потом он долго уговаривал Кермита и Леона попозировать у добытого ими трофея, хотя американец отнекивался только для виду. В конце концов, наполовину ослепнув от вспышек, они вернулись к костру и снова наполнили кружки. Фэган достал блокнот. — Итак, мистер Рузвельт, что испытывает человек, когда делает то, что вы сделали сегодня?
Кермит ненадолго задумался.
— Мистер Фэган, вы охотник? Видите ли, охотник понял бы меня лучше.