Все трое спешились. Лошадей стреножили, а чтобы не ржали, на морды им повесили торбы. Сделали по последнему глотку из фляжек. Перед тем как тронуться, Перси дал Истмонту последние инструкции.
— Когда буйвол появится — когда, а не если! — морду он будет держать кверху. Возможно, вы увидите его со стороны. Возможно, вам покажется, что вы ему и не нужны, что его интересует кто-то другой. Не обманывайте себя. Он очень быстр, и нужны ему именно вы. Потом вы увидите его таким огромным, что растеряетесь и не будете знать, куда стрелять. У вас может появиться желание выстрелить куда-нибудь в середину туши. Это будет неправильно. Вы должны стрелять в голову. Нужно поразить его в мозг. Помните, что он задирает нос кверху. Постарайтесь попасть именно в нос. Он влажный и блестящий — отличная мишень. Стреляйте, пока буйвол не свалится. Если не свалится, если уже близко, прыгайте влево. Я буду справа от вас, и тогда вы мне не помешаете. Запомните, влево! Поняли? Прыгать влево.
— Я не ребенок, Филипс, — напряженным голосом ответил Истмонт. — И не разговаривайте со мной как с ребенком.
Нет, — подумал со злостью, Леон, — ты не ребенок. Ты отважный джентльмен, бросивший свой взвод под бурские ружья. И у меня такое чувство, что мы с тобой и сегодня еще повеселимся.
— Прошу извинить, — сказал Перси. — Вы готовы?
Теперь они шли так: впереди — Истмонт, справа от него, почти рядом, Перси и в арьергарде Леон. Ружья заряжены и поставлены на предохранитель. В левой руке Леон держал два запасных патрона. Следопыты в указаниях не нуждались. Их работа приближалась к концу — как только буйвол выскочит из чащи, они должны моментально исчезнуть, чтобы не мешать охотнику и не отвлекать добычу. Масаи шли медленно и молча, общаясь между собой на языке знаков.
Солнце поднималось к зениту. Раскаленный воздух напоминал дыхание ада. Рубашка на спине Истмонта промокла от пота. Леон видел, как капельки одна за другой скатываются по его шее, слышал неглубокое, с присвистом, как у астматика, дыхание. За последний час они сделали не больше двухсот шагов, и напряжение пронизывало воздух статическим электричеством.
Внезапно из чащи долетел отчетливый звук, будто треснула сухая веточка. Следопыты замерли. Лойкот застыл в неловкой позе на одной ноге — другая повисла над землей.
— Что это? — спросил Истмонт, и его голос прозвучал в повисшей тишине подобно корабельной сирене.
Перси схватил его за плечо и с силой сжал пальцы. Потом наклонился к самому уху Истмонта и прошептал:
— Это буйвол. Поднялся и идет к нам. Зацепился рогом за ветку. Он уже близко. Ни звука.
Все молчали, никто не шевелился — словно фигуры в музее восковых фигур. Лойкот по-прежнему стоял на одной ноге. Никто не знал, сколько прошло времени, но секунды растягивались в года. Потом Лойкот осторожно опустил ногу, а Маниоро обернулся и поднял правую руку. Непонятный постороннему плавный, грациозный жест сообщил Леону, что бык двинулся дальше и они могут продолжить преследование.
И снова вперед, шаг за шагом, в полной тишине. Напряжение достигло предела, как натянутая стальная струна. Палец на предохранителе, приклад под мышкой — на то, чтобы вскинуть ружье, прицелиться и выстрелить, Леону хватило бы мгновения. Еще несколько шагов… еще… и вот… Сначала что-то тихое, как дождь по траве, как дыхание ребенка. Он повернул голову влево, и в тот же миг буйвол вырвался из чащи.
Скорее всего зверь сделал петлю, вернулся на собственный след и какое-то время ждал в засаде, за непроницаемой стеной серого кустарника. Он пропустил следопытов и выскочил у них за спиной, черный, как уголь, огромный, словно гранитная скала. Громадные, загнутые кверху рога блестели под солнцем, а расстояние между их острыми, как спица, концами было таково, что даже взрослый мужчина не смог бы дотянуться пальцами сразу до обоих. Костяной нарост в том месте, где они сходились, напоминал скорлупу гигантского грецкого ореха.
— Перси! Слева! — крикнул Леон и вскинул ружье, однако прицелиться не успел — буйвол скрылся за кустами. — Он твой, Перси!
Старый охотник повернулся, занимая позицию для стрельбы, но его движения сковывала покалеченная нога. В какой-то момент она подкосилась, и Перси пришлось, чтобы не упасть, опереться на ружье. Тем не менее он собрался. Леон знал, что с такого расстояния Перси не промахнется. Не может промахнуться. Не должен.
Наверное, он бы и не промахнулся, если бы не Истмонт, о котором все как-то забыли. В тот самый момент, когда Перси потянул за спусковой крючок, нервы у лорда не выдержали напряжения. Он бросил оружие, развернулся и побежал. С выпученными от страха глазами и пепельно-серым лицом лорд помчался по тропинке и даже не заметил стоявшего у него на пути Перси, в которого и врезался всей своей немалой массой. Охотник упал, ударившись о землю сначала плечами, потом затылком. Ружье отлетело в сторону. Истмонт не только не остановился, но, похоже, еще и прибавил и несся теперь прямо на Леона. Ширина тропинки не позволяла разминуться, и Леон попытался удержать его, выставив приклад.
Бесполезно. Остановить объятого ужасом лорда не могло уже ничто. Удар пришелся в середину грудной клетки, и ореховое ложе треснуло у самого цевья. Истмонт, словно и не заметив препятствия, лавиной налетел на Леона, опрокинул его и помчался дальше. Леон шлепнулся на правое плечо. Что-то хрустнуло. Торопливо поднявшись, он обнаружил, что приклад отломился, и отыскал глазами Перси.
Старый охотник пытался встать. Он не только потерял ружье, но и, похоже, не оправился от удара головой о землю. А между тем из чащи вылетел на тропу буйвол. Маленькие, налитые кровью глаза остановились на Перси. Буйвол повернулся и, опустив массивную голову, помчался на человека. Перебитая задняя нога волочилась по земле, однако не мешала быку нестись с быстротой торнадо.
Леон поднял ружье. Приклада не было, и он понимал, что отдача может запросто сломать запястье.
— Перси, ложись! — крикнул он. — Падай!
Перси то ли не услышал, то ли не понял. Он стоял, растерянно тряся головой, пошатываясь, как пьяный, и неуверенно оглядываясь. Леон попытался окликнуть друга еще раз, но не смог издать и звука — горло перехватил страх. Приблизившись к Перси, буйвол помотал головой. На толстой, как ствол дерева, шее бугрились мышцы. Казалось, вся накопившаяся в этом плотном теле сила сосредоточилась в раскидистых, напоминающих полумесяц рогах.
Удар пришелся в спину Перси на уровне почек. В следующий момент бык вскинул голову, насаживая охотника на рога, как на вилку. На глазах у застывшего в изумлении Леона острие длинного костяного «зубца» вышло из живота его друга. Буйвол тряхнул головой, стараясь избавиться от обмякшего тела, и Перси мотнуло влево-вправо. Руки и ноги безвольно вскинулись и упали, как у тряпичной куклы. Леон услышал звук, похожий на тот, что бывает, когда рвется шелк, и понял — это рвутся плоть и кожа. Бык снова дернул головой — Перси, застряв на рогах, превратился для него в досадную помеху. Леон бросился к буйволу, на ходу снимая сломанный «холланд» с предохранителя. Бык стряхнул-таки охотника с рогов и попытался вдавить в землю, упершись ему в грудь твердым как камень наростом. Ребра у Перси защелкали, как сухие прутики под ногой.
Подбежав, Леон упал на колено, прижал стволы к тому месту на могучей шее буйвола, где она соединяется с туловищем, и выстрелил. Вопреки опасениям отдача не вывернула руку и не сломала запястье. Он вообще почти ничего не почувствовал и подумал в первый момент, что патрон дал осечку. Но тут бык пошатнулся и осел, опустив голову. Леон вскочил и, держась подальше от смертельно опасных рогов, выстрелил в упор из второго ствола — теперь уже в голову. Пуля, пробив кость за горбатым наростом, разнесла мозг. Буйвол качнулся вперед и завалился набок. Здоровая задняя нога дернулась конвульсивно, из горла вырвался долгий мучительный рев, и вся эта громадина замерла.
Леон отбросил «холланд» и поспешил к Перси. Старый охотник лежал на спине, раскинув в стороны руки. Глаза его были закрыты. Рана на животе выглядела жутко. Терзая Перси, буйвол разворотил ее настолько, что из кровавой дыры лезли разорванные внутренности. По темному цвету крови Леон понял, что повреждены почки.
— Перси! — позвал он, не трогая друга из опасения причинить ему боль. — Перси!
Раненый открыл глаза и, с усилием сфокусировав взгляд на лице Леона, печально улыбнулся:
— Во второй раз не прошло. В первый одна нога подвела, а во второй уже обе. Теперь мне не подняться.
— Не говори ерунды! — оборвал Леон и сам не узнал свой голос. На глаза навернулись слезы. Что-то влажное побежало по щекам, и он сказал себе, что это всего лишь пот. — Сейчас перевяжем, и я отвезу тебя в лагерь. Все будет хорошо. — Он снял рубашку, скомкал ее и затолкал в рану на животе Перси. Дыра была такая, что в нее вошла бы и еще одна. — Приятных ощущений не обещаю, но тут у тебя течь открылась — надо как-то законопатить.
— Ничего не чувствую, — сказал Перси. — Похоже, все будет легче, чем я представлял.
— Помолчи, старичок. — Леон старался не смотреть в глаза, где уже сгущались тени. — Ну вот. Сейчас я подниму тебя и перенесу на лошадь.
— Нет, — прошептал Перси. — Пусть все закончится здесь. Я готов, ты только помоги мне.
— Я все сделаю. Все, что хочешь, Перси. Ты ведь знаешь.
— Дай мне руку. — Перси потянулся к нему, и Леон крепко сжал его пальцы. Старый охотник закрыл глаза. — Сына у меня не было. Хотел, да не сложилось.
— Я не знал.
Перси открыл глаза.
— Наверно, придется с тобой договариваться.
В глазах мелькнул знакомый огонек. Леон попытался что-то сказать, но в горле засел комок. Он отвернулся, откашлялся. Перевел дыхание.
— Боюсь, старина, я для этого не гожусь.
— По мне никто еще не плакал, — с некоторым удивлением заметил Перси.
— Дерьмо дело.
— Merde, — поправил старик.
— Merde, — повторил за ним Леон.
— А теперь слушай хорошенько… — уже другим тоном заговорил Перси. — Я знал, чем все закончится… Было у меня такое чувство… Я оставил тебе кое-что в сундуке под кроватью. Вернешься в Тандала-Кэмп — посмотришь…
— Я люблю тебя, Перси, старый ты чертяка!
— Мне этого еще никто не говорил. — Свет в голубых глазах начал меркнуть. — Приготовься. Уже скоро. Держи меня за руку. Помоги перешагнуть… — Он зажмурился, но через минуту глаза распахнулись. — Крепче, сынок. Крепче!
Леон сжал пальцы и с удивлением ощутил крепкое ответное пожатие.
— Господи, прости мне прегрешения мои. Отец мой небесный! Я иду!
Перси еще раз хватил ртом воздух. Тело его напряглось и расслабилось, рука в ладони Леона обмякла. Какое-то время Леон еще сидел рядом со старым другом и партнером, не замечая бесшумно подошедших следопытов, потом закрыл невидящие глаза. И тут сидевший у него за спиной Котва вскочил и, потрясая ассегаем, помчался по тропинке.
Осторожно, словно спящего ребенка, Леон взял старика на руки и направился к тому месту, где они оставили лошадей. Не прошел он и пятидесяти шагов, как оттуда донеслись дикие крики.
— Бвана, скорее! Котва убивает Мжигуу! — долетел до него встревоженный голос Маниоро.
Подхватив Перси поудобнее, Леон побежал. За следующим поворотом тропинки ему открылась редкая картина.
Посередине крошечной полянки лежал лорд Истмонт, а вокруг него приплясывал с занесенным для удара ассегаем разъяренный Котва. В ожидании атаки лорд подтянул к груди колени и обхватил руками голову.
— Свинья! — вопил масаи. — Сын свиньи! Ты убил Самавати! Ты не мужчина! Ты оставил его умирать. Он был лучшим из лучших, а ты, ничтожнейший из людей, убил его. И теперь я убью тебя.
Котва попытался ударить съежившегося лорда в спину, Маниоро и Лойкот повисли у него на руках.
— Котва! — Короткий окрик ударил, как выстрел, и масаи замер и посмотрел на Леона полными гнева и боли глазами. — Котва, ты нужен сейчас твоему бване. Его нужно отнести домой. Иди и возьми его у меня. — Несколько секунд масаи непонимающе смотрел на него, потом, когда красный туман ярости рассеялся и взгляд прояснился, выпустил из пальцев ассегай и дернул плечами. Маниоро и Лойкот отступили. Не вытирая катящихся по щекам слез, Котва подошел к Леону, остановился и протянул руки. — Держи его бережно.
Следопыт кивнул и, приняв человека, которому служил чуть ли не всю жизнь, направился к лошадям.
Леон подошел к все еще лежавшему на земле Истмонту и тронул его мыском сапога.
— Поднимайтесь. Все кончено. Вам ничто не угрожает. Вставайте. — Истмонт тихонько заскулил. — Да вставай же, черт бы тебя побрал!
Лорд перевернулся на спину, сел и недоуменно посмотрел на Леона.
— Что случилось? — неуверенно спросил он.
— Вы струсили, ваша светлость. И удрали.
— Я не виноват.
— Расскажите это Перси Филипсу и тем парням, которых вы бросили у Слэнг-Нек. Или, раз уж на то пошло, жене, которую вы утопили в Ульсуотере.
Истмонт то ли притворился, что не слышит брошенных обвинений, то ли в самом деле не понял более чем ясных намеков.
— Я этого не хотел, — пролепетал он. — Я только думал доказать самому себе, что не боюсь. Я ничего не смог с собой поделать. Пожалуйста, постарайтесь меня понять.
— Нет, милорд, я не хочу ничего понимать. Но совет дать могу. Не обращайтесь ко мне больше. Не пытайтесь со мной заговорить. Никогда. Если я еще хоть раз услышу ваше нытье… за последствия не ручаюсь. Могу и шею свернуть. — Леон отвернулся и жестом подозвал Маниоро. — Отведи этого человека в лагерь.
Отдав все необходимые распоряжения, он вернулся к убитому буйволу, осмотрелся и подобрал брошенные обломки «холланда».
Котва все еще ждал на поляне, держа на руках Перси.
— Брат, позволь мне взять у тебя Самавати, ведь он был моим отцом.
Забрав тело у все еще дрожащего следопыта, Леон понес его к лошади.
Вернувшись в лагерь у озера, Леон увидел Макса Розенталя, приехавшего из Тандала-Кэмп на втором автомобиле. Он рассказал немцу о случившемся и распорядился приготовить к отправке и погрузить багаж Истмонта. Вскоре в лагере в сопровождении Маниоро появился и сам лорд, хмурый и подавленный.
— Я отправляю вас в Найроби, — холодно объявил ему Леон. — Макс посадит вас на поезд до Момбасы и закажет место на следующем пароходе в Европу. Все ваши охотничьи трофеи, в том числе и голову буйвола, вышлю, как только они будут готовы. Размах рогов у быка более пятидесяти дюймов, так что вам есть чем похвастать. Поскольку сафари прекращено досрочно, я должен вам некоторую сумму. Платежное поручение будет направлено после того, как я произведу все расчеты. А теперь садитесь в машину и убирайтесь с моих глаз. Мне нужно похоронить человека, которого вы убили.
* * *Могилу для Перси вырыли на берегу озера, под древним баобабом. Тело завернули в одеяло, опустили на дно глубокой ямы и обложили большими камнями. Потом Леон постоял несколько минут у земляного холмика, а масаи исполнили традиционный танец льва.
Отправив всех в Тандала-Кэмп, он остался в лагере один. Посидел на упавшей ветке под баобабом, полюбовался озером. Под лучами солнца оно снова стало голубым, как глаза старого охотника. Молча попрощался с другом. Если душа Перси еще где-то неподалеку, пусть знает — он думает о нем.
Какое все-таки хорошее место. О лучшем для последнего приюта нечего и мечтать. Пожалуй, он и сам был бы не против провести здесь вечность.
Вернувшись в лагерь, Леон обнаружил, что Макс уже увез Истмонта в Найроби. Что ж, по крайней мере остался его виски, невесело подумал он. Обычно такими словами Перси подводил итог неудавшегося сафари.
Первым делом Леон съездил в Арушу, являвшуюся административным центром Германской Восточной Африки. Представ перед районным амтшрихтером, он дал письменные показания с изложением обстоятельств гибели Перси Филипса и получил свидетельство о смерти.
Прибыв через несколько дней в Тандала-Кэмп, Леон застал нетерпеливо дожидавшихся его возвращения Макса Розенталя и Хенни Дюрана. Оба хотели знать, что ждет их теперь, после смерти Перси, и не придется ли подыскивать новую работу. Леон пообещал дать ответ в самое ближайшее время, после того как прояснит для себя финансовое и юридическое положение компании.
Выпив после долгой дороги целый чайник, он с удовольствием побрился, умылся, переоделся в приготовленную Ишмаэлем чистую, отутюженную одежду и в какой-то момент поймал себя на том, что подсознательно оттягивает визит в палатку Перси. Старик всегда был человеком скрытным в том, что касалось частной жизни, и Леон чувствовал себя так, словно собирался совершить святотатство. В конце концов, повторяя, что этого хотел сам Перси, Леон все же подавил сомнения и направился к стоящей на холме тростниковой хижине, последние сорок лет служившей домом старому охотнику. У входа снова заколебался и посидел немного на веранде, вспоминая те славные вечера, когда они, устроившись уютно в тиковых креслах с кожаными подушками и вырезанными в подлокотниках подстаканниками, проводили часы в неспешных беседах за стаканом виски. Потом он поднялся и подошел к двери. Она открылась от легкого толчка — Перси никогда не запирал ее на замок.
Внутри было прохладно и сумрачно. В передней комнате — книжные стеллажи вдоль стен. На полках сотни книг, главным образом посвященных Африке. Леон подошел к центральному стеллажу и снял автобиографическую книгу Перси Самавати Филипса, «Солнце и гроза над Африкой». Леон читал ее не раз, но и теперь с удовольствием перелистал страницы, полюбовался иллюстрациями. Потом поставил книгу на место и прошел в следующую комнату, спальню. Бывать здесь ему еще не доводилось. Переступив порог, он остановился и огляделся. На стене — распятие. Леон улыбнулся и покачал головой: