— Ах ты, старый хитрец! Я всегда считал тебя упертым атеистом, а ты, оказывается, все время был тайным католиком.
По-монашески строгая, без каких-либо украшений, спальня отражала характер Перси. И все же одно украшение Леон обнаружил. Это был старый, раскрашенный вручную дагерротип с напряженной, одетой, вероятно, в свои лучшие воскресные одежды парой. Женщина держала на коленях ребенка неопределенного пола. Мужчина рядом с ней, несмотря на густые бакенбарды, выглядел точной копией Перси. Родители, подумал Леон, а малыш скорее всего сам Перси.
Он опустился на краешек кровати. Матрас был жесткий, словно бетонный, одеяла тонкие, прохудившиеся. Пошарив под кроватью, Леон нащупал походный стальной сундучок и попытался его вытащить. Сундучок шел тяжело, как будто зацепился за что-то, и Леон опустился на колени — посмотреть, в чем дело.
— Бог мой, — пробормотал он. — А я-то ломал голову, что ты с ними сделал. — Попыхтев, Леон извлек на свет пару отличных слоновьих бивней, тех самых, которые добыл в своей первой большой охоте. — Значит, ты их все же не продал, а припрятал.
Снова сев на кровати, Леон по-хозяйски поставил ноги на бивень и откинул крышку сундука.
Внутри лежали все сокровища и ценности Перси, от паспорта до чековой книжки, от коробочки с запонками до выцветших старых фотографий. Здесь хранились и аккуратно перевязанные ленточкой документы. Леон снова улыбнулся, заметив подборку газетных вырезок, посвященных недавнему большому сафари. Рядом лежал сложенный вдвое и запечатанный красным воском документ, на котором большими буквами было написано: ЛЕОНУ КОРТНИ — ВСКРЫТЬ В СЛУЧАЕ МОЕЙ СМЕРТИ.
Подержав документ на ладони, Леон вынул из ножен на поясе охотничий нож, аккуратно срезал печать и развернул плотный лист.
Вверху стояло одно слово — ЗАВЕЩАНИЕ. Взгляд скользнул вниз. Документ был подписан самим Перси и двумя свидетелями, бригадным генералом Пенродом Баллантайном и бароном Хью Деламером.
Более надежных свидетелей отыскать было трудно. Леон расправил бумагу и внимательно прочитал завещание. Суть документа сводилась к следующему: Перси оставлял все свое состояние, без исключения, партнеру и другу, Леону Райдеру Кортни. Коротко, четко и ясно.
Гораздо больше времени потребовалось, чтобы оценить истинный размер последнего дара Перси. Леон перечитал завещание трижды, но ситуация не прояснилась. Оружие и охотничье оборудование тянули по меньшей мере на пятьсот фунтов, а ведь были еще огромные бивни, которые он использовал вместо подставки для ног. Впрочем, цена наследства Леона не интересовала; куда важнее был сам факт дара, выраженные им признательность и благодарность.
Спешить было некуда, и Леон посидел еще немного, изучая документ. Потом взял сундучок, вышел с ним на веранду, где было светлее, и уселся в любимое кресло Перси.
— Погрею для тебя, старина, — пробормотал он в свое оправдание и принялся за дело.
С документацией у Перси был полный порядок. Леон открыл кассовую книгу и чуть не присвистнул от удивления, увидев, какие суммы хранились на счетах его партнера в местном отделении «Барклайз банк». Общая их сумма превышала пять тысяч фунтов стерлингов. Благодаря Перси он стал состоятельным человеком.
И это еще не все. В той же стопке Леон обнаружил документы на владение земельными участками и недвижимостью не только в Найроби и Момбасе, но и в родном городе Перси, Бристоле, в Англии. Как оценить их стоимость, он не знал.
А вот разобраться с консолями, пятипроцентными государственными облигациями, выпускаемыми правительством Великобритании, самыми надежными инвестиционными бумагами из всех существующих в природе, оказалось гораздо легче. Их номинальная стоимость равнялась двенадцати с половиной тысячам фунтов. Один лишь ежегодный доход составлял более шестисот фунтов. Весьма и весьма приличная сумма.
— Ну, Перси! Кто бы мог подумать! И откуда только, черт возьми, это все взялось?
Стемнело. Леон вернулся в переднюю комнату, зажег лампы и взялся за работу — сортировать документы, просматривать счета. За полночь, позевывая от усталости, он прошел в спальню, вытянулся на кровати и расправил москитную сетку. Жесткий матрас раскрыл объятия усталому телу.
— Хорошо, — пробормотал Леон, впервые за время странствий чувствуя себя почти как дома.
На рассвете его разбудили дрозды. Спустившись вниз, к подножию холма, Леон нашел в столовой Макса Розенталя и Хенни Дюрана. Оба заметно нервничали. Ишмаэль уже приготовил завтрак, но ни тот ни другой ни к чему не прикоснулись. Леон сел во главе стола.
— Можете расслабиться и не дергаться. Да берите яичницу с беконом, пока не остыла, а то Ишмаэль устроит скандал. «Сафари Кортни и Филипса» остается в бизнесе. Все по-прежнему, никаких перемен. Ваша работа остается за вами. Обязанности те же, что и прежде.
Позавтракав, Леон забрался в «воксхолл». Маниоро покрутил ручку, потом они с Лойкотом заняли места сзади, и все трое покатили в город. Первую остановку сделали у небольшого, крытого тростником здания позади официальной резиденции губернатора, служившего нотариальной конторой. Нотариус заверил свидетельство о смерти Перси Филипса и его завещание, после чего Леон расписался в толстенной книге.
— Как у душеприказчика мистера Филипса у вас есть тридцать дней для подачи документов на оценку наследства, — сообщил нотариус. — Потом нужно будет заплатить налог, и лишь затем наследники смогут вступить в свои права.
Леон даже открыл рот от изумления.
— Уж не хотите ли вы сказать, что мертвые обязаны платить налог?
— Именно так, мистер Кортни. Это налог на наследство. Два с половиной процента.
— Сущий грабеж и наглое вымогательство, — проворчал Леон. — А если я откажусь платить?
— Тогда мы наложим арест на имущество да еще и упрячем вас за решетку.
Кипя от возмущения, Леон проехал через ворота своего бывшего полка. Оставив машину перед штабом, взбежал по ступенькам, кивнул откозырявшим ему часовым и направился в комнату дежурного. За столом сидел новый адъютант, в котором Леон с удивлением узнал Бобби Сэмпсона.
— Такое впечатление, что все вокруг растет, — заметил он, имея в виду капитанские звездочки на эполетах приятеля. — Даже низшие формы жизни.
Пару секунд Бобби тупо таращился на него, потом выскочил из-за стола и радостно протянул руку.
— Леон, ах ты, чертяка! Творение красоты — радость на века. Даже не знаю, что сказать.
— Ты уже все сказал, Бобби.
— Ладно, рассказывай. Чем занимался последнее время? Мы ведь сто лет не виделись.
Несколько минут они оживленно обменивались новостями, потом Леон вздохнул:
— Бобби, мне бы повидать генерала.
— Не сомневаюсь, что он с радостью пойдет навстречу твоим желаниям. Подожди здесь, а я быстренько с ним переговорю.
Через несколько минут капитан Сэмпсон вернулся и проводил Леона в кабинет командира полка.
Пенрод поднялся навстречу племяннику и, пожав ему руку, указал на стул.
— Твой визит для меня в некотором роде сюрприз. Не ждал тебя в Найроби до следующего месяца. Что случилось?
— Перси умер, сэр, — ответил Леон и не смог продолжить — голос отказался повиноваться.
Пенрод тоже заговорил не сразу. Некоторое время он молча смотрел перед собой, потом вышел из-за стола, шагнул к окну и, сцепив руки за спиной, уставился на пустой плац. Постояв так пару минут и не произнеся ни слова, генерал вернулся на место.
— Рассказывай, — коротко бросил он.
Леон рассказал, а когда закончил, Пенрод задумчиво кивнул:
— Перси чувствовал что-то. Перед тем как уехать из города, попросил меня об одолжении — засвидетельствовать завещание. Ты знал об этом?
— Да, дядя. Перси сам сказал мне, где его найти. Я уже сходил к регистратору.
Генерал поднялся и надел фуражку.
— Рановато еще, но Перси заслужил, чтобы его помянули. Идем.
В столовой, если не считать бармена, никого не было. Пенрод заказал выпивку. Сели за столик в углу, по традиции резервируемый для старших офицеров и их гостей. Поговорили о Перси, об обстоятельствах его смерти.
— Что намерен делать дальше? — спросил наконец генерал.
— Перси оставил все мне, так что собираюсь продолжать его бизнес. Не хотелось бы, чтобы такое дело заглохло.
— Что ж, я рад, хотя у меня, как ты понимаешь, есть на то свои причины, — одобрительно кивнул Пенрод. — Название компании ты, полагаю, изменишь.
— Уже изменил, дядя, и зарегистрировал сегодня утром у нотариуса.
— «Сафари Кортни»?
— Нет, сэр. «Сафари Филипса и Кортни».
— Значит, его имя сохранил. И поставил на первое место, перед своим.
— Прошлый раз порядок определила монета, но Перси всегда хотел, чтобы было так, как есть сейчас. Он много для меня сделал, и это самое малое, чем я могу отблагодарить его.
— Нет, сэр. «Сафари Филипса и Кортни».
— Значит, его имя сохранил. И поставил на первое место, перед своим.
— Прошлый раз порядок определила монета, но Перси всегда хотел, чтобы было так, как есть сейчас. Он много для меня сделал, и это самое малое, чем я могу отблагодарить его.
— Молодец. Ты поступил правильно. Что ж, у меня для тебя хорошие новости. Похоже, без дела ты не останешься. Принцесса Изабелла сделала твоей фирме прекрасную рекламу. После возвращения из Африки у нее был разговор с другом семьи, графом Отто фон Мирбахом, и она порекомендовала ему обратиться к тебе. Граф согласился с расценками, которые я выслал ему от имени Перси, и перевел требуемую сумму на ваш банковский счет. Он также подтвердил, что прибудет в Британскую Восточную Африку со всей своей свитой в начале следующего года. Продолжительность сафари — шесть месяцев.
Помешивая лед в стакане, Леон пожал плечами:
— Теперь, когда Перси нет, это не так уж и важно.
— Выше голову, мой мальчик. Фон Мирбах привезет с собой пару опытных образцов своих летательных машин. Наверное, хочет испытать в условиях тропиков. Утверждает, что собирается использовать аэропланы для перевозки почты, а во время сафари намерен выслеживать с них добычу. По крайней мере так говорится вслух, однако, принимая во внимание его связи с армией, позволю подозревать нечто большее. Думаю, граф планирует произвести воздушную разведку нашей приграничной территории с точки зрения возможного военного вторжения. Так или иначе, тебе предоставляется прекрасная возможность не только полетать под облаками, но и добыть для меня полезную информацию. А теперь допивай, и давай вернемся в кабинет. Дам тебе копию присланного Мирбахом подтверждения. Такой длинной телеграммы я еще не видел — двадцать три страницы с перечислением всего того, что потребуется для сафари. Полагаю, одно только это обошлось ему в изрядную сумму.
Когда немецкий грузовой пароход «Зильберфогель» бросил якорь в бухте Килиндини, Леон ждал на берегу и отправился к нему с первым же лихтером. На палубе его встречали пять пассажиров — инженер и группа механиков, высланных графом Отто фон Мирбахом в качестве авангарда.
Старший группы представился Густавом Килмером. Это был плотный здоровяк лет пятидесяти, с тяжелым подбородком и коротко подстриженными, жесткими седыми волосами. В ожидании разгрузки он пригласил Леона выпить пива в пассажирском салоне.
За столом, с кружкой в руке, Густав прошелся по списку груза, хранящегося в трюмах «Зильберфогеля». Груз этот состоял из пятидесяти шести громадных контейнеров общим весом в двадцать восемь тонн. Были еще две тысячи галлонов специального авиационного топлива в пятидесятигаллоновых бочках, тонна смазочного масла для роторных двигателей и, наконец, три автомобиля, стоявших под зеленым брезентом на задней палубе. Два грузовика, объяснил Густав, и открытая машина для охоты, разработанная им совместно с графом Отто и построенная на заводе в Вискирхе.
Разгрузка заняла три дня. Лихтеры безостановочно сновали между пароходом и берегом, где груз принимали Макс Розенталь и Хенни Дюран. Двести чернокожих носильщиков перетаскивали ящики и бочонки к грузовым вагонам, стоявшим на железнодорожной станции Килиндини.
Когда с парохода доставили три автомобиля, Густав первым делом проверил, не пострадали ли они за время морского путешествия. Леон с любопытством наблюдал за работой немца. Таких больших и мощных грузовиков видеть ему еще не приходилось. Один из них был оборудован тысячегаллоновой цистерной с топливом для аэропланов и автомобилей, а между ней и водительским сиденьем нашлось место для компактной мастерской. Имея в своем распоряжении такую мастерскую, сказал Густав, весь парк техники можно обслуживать в полевых условиях.
И все же самое сильное впечатление произвел на Леона открытый автомобиль, построенный специально для охоты. Такой красивой машины он еще не видел. Мягкие кожаные сиденья, встроенный коктейль-бар, стойки для оружия, мощный шестицилиндровый двигатель в сто лошадиных сил, спрятанный под вытянутым сияющим капотом, — все это сливалось в симфонию инженерного гения.
К этому времени Густав уже подпал под мальчишеское обаяние не скупившегося на искренние похвалы и проявлявшего неподдельный интерес британца и предложил ему место рядом с собой на время путешествия в Найроби.
В конце концов основной груз отправили по железной дороге в сопровождении Хенни и Макса. Натужно пыхтя, состав отошел от станции в направлении прибрежных холмов. Густав и его люди расселись по машинам. Леон занял пассажирское место. Поездка стала для него истинным удовольствием — к сожалению, слишком коротким. Покачиваясь на мягких фирменных рессорах, он сидел на кожаном сиденье, куда более удобном, чем кресла на веранде в клубе «Мутайга», и с изумлением посматривал на спидометр — на немногих ровных и прямых участках дороги автомобиль разгонялся до семидесяти миль в час!
— Еще недавно многие всерьез доказывали, что человек не в состоянии физически выдержать такие скорости, — заметил с усмешкой Густав.
— Дух захватывает, — признался Леон.
— Попробовать не хочешь? — великодушно предложил инженер.
— Полжизни отдал бы.
Немец рассмеялся и, съехав на обочину, поменялся с Леоном местами.
В Найроби они прибыли почти на пять часов раньше товарного поезда и уже стояли на платформе, когда состав подтянулся к станции под пронзительный свист гудка. Машинист отвел вагоны на запасной путь, где им предстояло простоять до утра в ожидании разгрузки. Леон заранее договорился с местным владельцем тягача о доставке груза к конечному пункту.
Следуя полученным из Германии детальным инструкциям, Леон построил большой ангар с брезентовой крышей под мастерскую и склад. Разместилось это сооружение на унаследованном от Перси земельном участке, примыкавшем к полю для поло, которое Леон намеревался использовать под строительство взлетно-посадочной полосы для аэроплана, лежавшего пока еще в заколоченных контейнерах.
Наступили горячие денечки. В одной из телеграмм Отто фон Мирбах подробно расписал, какие бытовые условия должны быть созданы для него и его спутницы. В частности, в каждом лагере надлежало построить примыкающие друг к другу апартаменты, весьма просторные и роскошные, по местным меркам. Мебель для них, включая кровати, шкафы и комоды, находилась в одном из контейнеров. Фантазии от Леона не требовалось — ему надлежало лишь четко следовать инструкциям. К распоряжениям относительно организации питания прилагался полный набор посуды и столовых приборов, а также две серебряные люстры, по двадцать фунтов каждая, расписанные сценами охоты на оленя и кабанов. Прекрасную посуду из тончайшего, едва ли не прозрачного, фарфора и хрупкого хрусталя украшал золотой герб Мирбахов — сжатая в кулак рука в тяжелой рыцарской перчатке сжимает меч, и девиз — «Durabo!» — на знамени под ним. «Выжить!» — перевел с латыни Леон. Тот же мотив присутствовал и на белых кружевных скатертях.
Напитки поместились в двести двадцать ящиков: отборное шампанское, вина и ликеры. Еще пятьдесят ящиков занимали банки и бутылки с изысканными деликатесами: соусами, приправами и специями вроде шафрана, фуа-гра из Лиона, вестфальской ветчиной, копчеными устрицами, датской селедкой, португальскими сардинами в оливковом масле, гребешками в рассоле и русской белужьей икрой. Макс Розенталь, увидев все это изобилие, просто онемел от восторга.
Что касается Леона, то его внимание привлекли шесть больших сундуков, на которых было написано: «Фрейлейн Ева фон Вельберг. НЕ ОТКРЫВАТЬ ДО ПРИБЫТИЯ ВЛАДЕЛИЦЫ». Один из них, самый большой, при разгрузке, однако, раскрылся, и из него вывалилась целая коллекция великолепнейших платьев и обуви — буквально на все случаи жизни. Каждый предмет был аккуратно упакован в бумагу. Подобрав с земли выскользнувшее из пакета нечто шелковое и воздушное, Леон ощутил манящий, эротический аромат, пробудивший в нем далекие от возвышенных желания и смутные, волнующие образы. Решительно подавив и то и другое, он приказал Максу сложить все на место, починить и заново запечатать крышку сундука.
В последующие недели Леон, поручив Максу и Хенни заниматься практическими делами, едва ли не каждый свободный час проводил в ангаре, где Густав с помощниками собирал два аэроплана. Работал немец аккуратно, ничего не упуская. На каждом ящике было написано, что там находится, а потому открывали их в строгой последовательности. День заднем на глазах у Леона разрозненные детали — стойки, колеса, крылья, фюзеляж — медленно складывались воедино, как кусочки мозаики, принимая постепенно узнаваемую форму. Когда Густав закончил наконец сборку, Леона поразили размеры аэропланов. Длина фюзеляжа составляла шестьдесят пять футов, размах крыльев — сто футов. Корпус покрывала ткань, обработанная каким-то производным целлюлозы, придавшим ей прочность стали. Раскрашены обе машины были по-разному, но одинаково ярко и весело: первая — в шахматную клетку с алыми и черными квадратами, вторая — в золотую, с черным, полоску. Одну Отто Мирбах окрестил «Das Schmetterling» — «Бабочка», другую назвал «Das Hummel» — «Шмель».