– Сержант, проверьте, сколько осталось воды. Источник отравлен.
Сержант Хансмейер негромко свистнул.
– Ну, конец погоне. С радостью вернемся в Калкранд.
Сантэн обнаружила, что дрожит от гнева и досады.
«Он уйдет, – сказала она себе. – Он победил первым же выпадом».
Мерин чуял воду и рвался спуститься к ней. Она коленями удержала его, ударив по шее свободным концом повода. Потом насыпала в подвешенную к его носу торбу порцию ячменя и овса.
К ней подошел Блэйн.
– Простите, Сантэн, – тихо сказал он. – Нам придется повернуть назад. Идти без воды дальше – самоубийство.
– Знаю.
– Какая гнусность! – Он покачал головой. – Отравить источник, который поддерживает всю жизнь в пустыне. Последствия будут страшными. Я однажды видел такое. Когда мы здесь шли маршем из Валвиса в 1915 году… – Он замолчал: подошел маленький Кви и возбужденно защелкал. – Что он говорит? – спросил Блэйн.
– Один из людей, которых мы преследуем, болен, – быстро ответила Сантэн. – Кви нашел повязки.
Кви протянул Сантэн груду грязных окровавленных тряпок.
– Положи их на землю, Кви, – резко приказала она.
Она чувствовала запах гноя и гниения. Кви послушно положил сверток к ее ногам. Блэйн вынул из ножен на поясе штык и расправил сверток на песке.
– Маска! – воскликнула Сантэн: она узнала мешок из-под муки, который Лотар надевал на голову. Ткань покрывали засохшая кровь и желтый гной, разорванные полоски зеленой рубашки – тоже.
– Больной человек лежал на земле, пока остальные седлали новых лошадей, потом они поставили его на ноги и помогли сесть верхом.
Кви прочел все это по следу.
– Я укусила его, – негромко сказала Сантэн. – Когда мы боролись, я впилась зубами ему в запястье. Прокусила до кости. Рана очень глубокая.
– Укус человека почти так же опасен, как укус змеи, – кивнул Блэйн. – Если его не обработать, почти несомненно начнется заражение крови. Деларей болен, и, судя по этим тряпкам, с рукой у него совсем плохо. – Он концом сапога коснулся зловонных повязок. – Мы бы догнали его. Раз он так плох, мы бы точно его догнали раньше, чем он добрался бы до реки Окаванго. Если бы только у нас было достаточно воды. – Он отвернулся, не в силах видеть ее горе, и резко сказал сержанту Хансмейеру: – Отныне рацион воды сокращаем наполовину, сержант. Двинемся назад к миссии вечером. Передвигаться будем по ночной прохладе.
Сантэн не могла оставаться на месте. Она повернулась, пошла назад к источнику и остановилась на краю, глядя на доску с роковой надписью.
– Как ты мог, Лотар? – прошептала она. – Ты ожесточился, ты отчаялся, но это чудовищно…
Она медленно спустилась по крутому берегу и присела у края воды. Протянула руку и кончиком указательного пальца коснулась поверхности. «Холодная, холодная, как смерть», – подумала Сантэн, тщательно вытирая палец о брюки, и посмотрела в глубину.
Она задумалась о словах Блэйна «Я однажды видел такое. Когда мы шли здесь маршем из Валвиса в 1915 году», и неожиданно в глубине ее сознания всплыл забытый разговор. Она вспомнила лицо Лотара Деларея, освещенное огнем костра, его измученные глаза, когда он исповедовался ей.
– Нам пришлось это сделать; по крайней мере тогда я так считал. Силы Союза непрерывно преследовали нас. Но если бы я догадался о последствиях…
Он замолчал и стал смотреть в огонь. Она тогда так его любила! Она была его женщиной. И хотя тогда еще не знала этого, уже носила в чреве его ребенка… Тогда она взяла его за руку, чтобы утешить.
– Это неважно, – прошептала она, но он повернул к ней горестное лицо.
– Важно, Сантэн, – ответил он. – Ничего омерзительнее я никогда не делал. Месяц спустя я вернулся к тому источнику, как убийца. И почувствовал – за милю, даже больше. Смерть повсюду: дохлые зебры и сернобыки, шакалы и маленькие пустынные лисы, птицы, даже стервятники, питавшиеся гнилыми тушами. Столько смерти… Я буду помнить это до своего последнего дня; вот единственное в жизни, чего я по-настоящему стыжусь, и когда-нибудь мне придется за это ответить.
Сантэн медленно выпрямилась. Она чувствовала, как гнев и разочарование отступают перед охватившим ее возбуждением. Она снова коснулась воды и смотрела, как по спокойной поверхности расходятся круги.
– Он говорил серьезно, – сказала она вслух. – Он искренне стыдился. И не может еще раз так поступить. – Она вздрогнула от страха при мысли о том, что собирается сделать, и, чтобы набраться храбрости, продолжала слегка дрожащим голосом: – Это блеф. Надпись – блеф. Иначе быть не может… – Она снова замолчала, вспомнив трех убитых лошадей. – Он их убил. Они выбились из сил, и он отравил их. Все блеф. Вероятно, дал им яд в ведре, но не из источника. Второй раз он бы так не поступил.
Она медленно сняла шляпу с головы и ее широким краем убрала с поверхности воды слой пыли и мусора. Потом зачерпнула воды обеими пригоршнями и собралась с духом. Выдохнула – и коснулась воды губами.
– Сантэн! – в гневе крикнул потрясенный Блэйн, спрыгнул вниз и выхватил шляпу из ее рук. Вода пролилась ей на ноги, смочила брюки. Он схватил Сантэн за руки, рывком поднял. Лицо у него налилось кровью и потемнело, глаза гневно сверкали. Он крикнул ей в лицо: – Вы совсем рехнулись, голубушка?
Он грубо тряс ее, его пальцы больно впились ей в предплечья.
– Блэйн, вы делаете мне больно!
– Делаю вам больно? Да я готов высечь вас, сумасшедшая…
– Блэйн, это блеф, я уверена. – Она испугалась. В гневе он был страшен. – Блэйн, пожалуйста. Пожалуйста, выслушайте меня!
Она видела, что выражение его глаз изменилось: он опомнился.
– Боже, – сказал он. – Я думал…
– Вы делаете мне больно, – бессмысленно повторила она, и полковник отпустил ее.
– Простите. – Он дышал так, словно пробежал марафонскую дистанцию. – Не смейте так поступать со мной, женщина. Не знаю, что я сделаю в следующий раз!
– Блэйн. Послушайте меня. Это блеф. Он не травил воду. Я готова поставить на это свою жизнь.
– Почти поставили, – проворчал он, но на этот раз прислушался. – Как вы пришли к такому заключению?
Он наклонился к ней ближе, заинтересованный и готовый поверить.
– Когда-то я его знала. Хорошо знала. И слышала, как он дал клятву. Тогда, в 1915 году, это он отравил источник, о котором вы говорили. Он признался в этом, но поклялся, что больше никогда не поступит так. Он описал горы трупов вокруг источника и дал клятву.
– А мертвые лошади? – спросил Блэйн. – Как вы это объясните?
– Ладно. Их он отравил. Он все равно убил бы их. Они не могли идти, а львам он бы их не оставил.
Полковник подошел к краю воды и всмотрелся в нее.
– Вы хотели рискнуть… – Он оборвал фразу и содрогнулся, потом отвернулся от воды и резко крикнул:
– Сержант Хансмейер!
– Сэр.
Сержант поспешно подошел к нему от лошадей.
– Сержант, приведите сюда хромую кобылу.
Хансмейер вернулся к лошадям и привел кобылу. Она хромала на правую переднюю ногу, и ее все равно пришлось бы оставить.
– Напоите ее! – приказал Блэйн.
– Сэр? – Хансмейер удивился, а поняв намерение Блэйна, встревожился. – Из источника? Он отравлен, сэр.
– Это мы и собираемся установить! – мрачно сказал Блэйн. – Пусть пьет!
Черная кобыла охотно спустилась по берегу и вытянула длинную шею к воде.
Пила она большими глотками. Вода булькала у нее в брюхе, и оно на глазах раздувалось.
– Я не собиралась травить лошадь, – прошептала Сантэн. – А если я ошиблась… Какой ужас…
Хансмейер позволил кобыле напиться вволю, потом Блэйн приказал:
– Отведите ее назад. Он взглянул на часы.
– Дадим ей час, – решил он и взял Сантэн за руку. Отвел ее в тень нависающего берега, и там они сели.
– Вы говорите, что знали его? – спросил он наконец. – Насколько хорошо знали?
– Он работал на меня – много лет назад. Начинал первые работы на шахте. Он инженер, вы должны знать.
– Да, я знаю, что он инженер. Это есть в его досье. – Он помолчал. – Вы должны были очень хорошо знать его, если он сделал вам такое признание. Вина человека – очень интимная вещь.
Она ничего не ответила. «Что мне ему сказать? – подумала она. – Что я была любовницей Лотара Деларея? Что я любила его и родила ему сына?»
Неожиданно Блэйн усмехнулся.
– Ревность – отвратительное чувство. Я беру назад свой вопрос. Он слишком дерзок. Простите.
Сантэн накрыла его руку своей и благодарно улыбнулась.
– Но это не значит, что я простил вам то, что вы меня так перепугали, – с насмешливой серьезностью сказал он. – Я бы с удовольствием отшлепал вас.
Эта мысль вызвала у Сантэн странное извращенное возбуждение. Его гнев испугал ее, но возбуждение тоже пугало. Со времени ухода из миссии Блэйн не брился. Борода у него была густая и темная, как шерсть выдры, в ней блестел одинокий серебряный волос. Он рос в углу рта, светясь, как звезда ночью.
– На что вы смотрите? – спросил он.
– Думаю, будет ли щекотать ваша борода, если вы решите поцеловать меня, а не отшлепать.
Она видела, что полковник борется с искушением, как тонущий возле края потока. Представила, какие страхи, сомнения и боль таятся в этих зеленых глазах, и ждала, повернувшись к нему лицом, не отстраняясь, но и не придвигаясь, – ждала, когда он поймет неизбежность такого исхода и примет ее.
Когда Малкомс прижался губами к ее губам, то сделал это яростно, почти грубо, как будто он сердился на себя за нестойкость, сердился на нее за то, что она уводит его в опасный дикий край измены. Он высасывал из ее тела все силы, так что Сантэн обмякла у него в руках, цепляясь за его шею. Ее рот был глубоким, и мягким, и влажным, и открытым для него.
Наконец он оторвался от нее и вскочил. Постоял, глядя на нее сверху вниз.
– Да сжалится над нами Господь, – прошептал он и ушел, оставив Сантэн наедине с ее радостью, тревогой и чувством вины и с прожорливым пламенем, которое он разжег в ее теле.
Наконец ее позвал сержант Хансмейер. Он подошел к источнику и остановился на краю спуска.
– Полковник Малкомс приглашает вас, миссус.
Сантэн пошла за ним к лошадям, чувствуя себя при этом странно оторванной от реальности. Ее ноги словно не касались земли, и все казалось далеким и ненастоящим, как во сне.
Блэйн стоял возле хромой кобылы, держал ей голову и гладил шею. Кобыла тихонько фыркала и пощипывала его рубашку. Сантэн подошла к ней с другой стороны, и Блэйн взглянул на нее через голову лошади. Они смотрели друг на друга.
– Мы не повернем назад, – тихо сказал он, и Сантэн приняла двусмысленность его слов. – Мы пойдем вперед – вместе.
– Да, Блэйн, – покорно согласилась она.
– И к дьяволу последствия, – хрипло сказал он.
Еще секунду они смотрели в глаза друг другу, потом Блэйн повысил голос.
– Сержант, напоить лошадей и наполнить бутылки. От преступников нас отделяют девять часов.
* * *Они ехали всю ночь. Маленькие бушмены шли по следу, освещенному только звездами и луной, а когда взошло солнце, следы по-прежнему тянулись прямо перед ними, залитые лиловыми тенями от косых лучей.
Теперь беглецов было четверо, потому что у источника к ним присоединился пастух табуна, и все они вели по запасной лошади.
Через час после рассвета они нашли место, где беглецы провели предыдущую ночь. Здесь Лотар бросил двух лошадей, измученных непрерывной быстрой ездой в тяжелых условиях. Лошади стояли рядом с кострищем, которое Лотар забросал песком. Кви смел песок и наклонился, раздувая угли; вспыхнул язычок пламени, и бушмен лукаво заулыбался.
– Пока они спали, мы выиграли у них часов пять-шесть, – сказал Блэйн и посмотрел на Сантэн. Она немедленно распрямилась, стараясь не показать, что устала, но была бледна, и голова у нее кружилась.
– Он совсем не бережет лошадей, – сказала она. И они посмотрели на брошенных Лотаром лошадей. Те стояли, повесив головы, почти касаясь мордами земли – пара гнедых кобыл, одна с белой звездой на лбу, вторая – в белых «чулочках». Обе двигались с большим трудом, языки у них почернели, распухли и не помещались в пасти.
– Он не тратил на них воду, – согласился Блэйн. – Бедняги.
– Тебе придется застрелить их, – сказала Сантэн.
– Поэтому он их и оставил, Сантэн, – мягко ответил он.
– Не понимаю.
– Выстрелы, – объяснил он. – Он услышит выстрелы…
– О Блэйн! Что нам делать? Мы не можем их бросить и не можем взять.
– Приготовь кофе и завтрак. Мы все устали, и люди, и лошади. Надо отдохнуть несколько часов, прежде чем идти дальше. – Он спрыгнул с седла и развернул одеяло. – А тем временем я позабочусь о калеках.
Встряхнув овчинное одеяло, он подошел к первой кобыле. Остановился перед ней и расстегнул кобуру. Достал пистолет и обернул одеялом руку, в которой держал его.
Раздался приглушенный выстрел, кобыла мгновенно упала и судорожно задергала ногами, прежде чем замереть. Сантэн отвернулась, чтобы сварить в котелке кофе, а Блэйн нехотя направился ко второй кобыле.
* * *Это было легкое движение воздуха, не звук, а скорее свет, как блеск крыльев колибри, но Сварт Хендрик и Лотар Деларей одновременно подняли головы и остановили лошадей. Лотар поднял руку, призывая к тишине, и они стали ждать, затаив дыхание.
Далекий звук выстрела повторился. Лотар и Хендрик переглянулись.
– Хитрость с мышьяком не сработала, – сказал рослый черный овамбо. – Следовало на самом деле отравить источник, а не делать вид.
Лотар устало покачал головой.
– Она, должно быть, мчится во весь дух. Они всего в четырех часах за нами, даже меньше, если подгоняют лошадей. Никогда не поверил бы, что она объявится так быстро.
– Почем ты знаешь, что это она? – сказал Сварт Хендрик.
– Это она. – Лотар нисколько не сомневался. – Она пообещала, что придет.
Говорил он хрипло, губы у него потрескались и покрылись сухими чешуйками кожи. Глаза налились кровью, их склеивала желтая слизь, густая, как взбитые сливки, с пурпурными пятнами. Борода стала разноцветной: золотистой, рыжей и белой.
Рука была до самого локтя обернута в тряпку, сквозь ткань проступал желтый гной. Руку поддерживали отчасти петля патронташа, надетого на шею как перевязь, отчасти металлический ящик, привязанный к луке седла.
Лотар повернулся и осмотрел равнину, поросшую редкими кустами и верблюжьей колючкой, но это движение вызвало новую волну головокружения, и он покачнулся и схватился за ящик, чтобы не упасть.
– Па! – Манфред схватил его за здоровую руку и озабоченно нахмурился. – С тобой все в порядке?
Лотар закрыл глаза, прежде чем смог ответить.
– Все в порядке, – прохрипел он.
Лотар чувствовал, как разбухает от заражения плоть руки. Кожа казалась истончившейся, натянутой так сильно, что грозила лопнуть, как перезрелая слива, вызванный заразой жар разносился с кровью. Он чувствовал, как болезненная дрожь, начинаясь под мышками, распространялась оттуда по всему телу, выгоняла испарину, обжигала глаза, стучала в висках, мерцала в голове, как пустынный мираж.
– Вперед, – прошептал он. – Нужно идти вперед.
Хендрик перехватил повод, за который вел лошадь Лотара.
– Подожди! – еле выговорил Лотар, покачнувшись в седле. – Далеко до следующей воды?
– Будем там завтра до полудня.
Лотар пытался сосредоточиться, но лихорадка заполняла его голову жарким туманом.
– Лошадиные капканы. Пора пустить в ход лошадиные капканы.
Хендрик кивнул. Эти капканы они взяли в одном из своих тайников. Весили они семьдесят фунтов – тяжелая ноша для вьючной лошади. Пора было избавиться от этой тяжести.
– Мы оставим для них приманку, – прохрипел Лотар.
* * *Короткий отдых, трапеза наскоро и даже крепкий, горячий, слишком сладкий кофе, казалось, только усилили усталость Сантэн.
«Я не покажу ему это, – твердо сказала она себе. – Не сдамся раньше, чем они».
Но ей казалась, что кожа у нее страшно пересохла и грозит разорваться, как бумага, а блеск солнца заполнял голову тупой болью.
Она покосилась на Блэйна. Он сидел в седле высоко и прямо, непоколебимый и неутомимый. Но вот он повернул голову, и его взгляд смягчился.
– Через десять минут сделаем привал и попьем, – негромко сказал он.
– Я в порядке, – запротестовала она.
– Мы все устали, – ответил он. – В том, чтобы признаться в этом, нет ничего постыдного.
Полковник замолчал и заслонил глаза, вглядываясь вперед.
– В чем дело? – спросила Сантэн.
– Не знаю. – Он поднес к глазам бинокль, висевший у него на груди, и нацелил на темное пятно впереди, привлекшее его внимание. – Не могу понять, что это.
Малкомс передал ей бинокль, и Сантэн поднесла его к глазам.
– Блэйн! – воскликнула она. – Алмазы! Это ящик с алмазами. Они бросили алмазы!
Усталость слетела с нее, как сброшенный плащ, и, прежде чем Блэйн смог ее остановить, Сантэн вонзила пятки в бока своего мерина и помчалась галопом, перегнав бушменов. Поводья двух запасных коней натянулись, вынуждая животных скакать за ней; на спинах лошадей болтались и подскакивали бутылки с водой.
– Сантэн! – закричал Блэйн и тоже пустил лошадь галопом, пытаясь догнать ее.
Сержант Хансмейер дремал в седле, но мгновенно пришел в себя, как только двое начальников ускакали.
– Отряд, вперед! – крикнул он, и все устремились вперед.
Неожиданно лошадь Сантэн пронзительно заржала от боли и прянула. Сантэн едва не выбросило из седла, но она, отличная наездница, удержалась, и тут же заржали от боли ее запасные лошади. Блэйн попытался повернуть, но было поздно: лошадь под ним рухнула, а запасные заржали и забились от боли.
– Стой! – закричал Блэйн, в отчаянии разворачиваясь и размахивая обеими руками, чтобы остановить Хансмейера. – Стой! Отряд, стой!