— Только не вздумай действовать без меня. Вовек не прощу!
— Как можно, начальник? Да и куда же я без тебя, без главного подпольного сыщика, грозы тарасовской преступности? Слушай, а ты часом на Интерпол не работаешь?
— К сожалению, нет. А стоило бы. Хотя бы ради того, чтобы ежегодно возить отчеты в Париж. Никогда не была в Париже.
— Для этого не обязательно наниматься в Интерпол. А отчеты можно и по электронной почте пересылать.
— Никакой в тебе романтики, — вздохнула я.
— Правильно. Потому что я практик. И скептик. И последнее мое качество никак не уживается с фактом, что к тебе по чистой случайности так и липнет всякая фигня криминального толка.
— Об этом ты лучше с моим супругом поговори. Вот уж где зерно твоих экзистенциальных рассуждений найдет благодатную почву. Можешь хоть сейчас. А правда, поехали к нам? Посидим, кофе попьем. Заодно все и обсудим.
— Нет уж, спасибо. Сама своего благоверного успокаивай. Да и отдохнуть тебе не мешает. Завтра поговорим. А я сегодня попробую что-нибудь в органах накопать.
— Ну, как хочешь.
Я не стала особенно настаивать, потому что и сама понимала: остаток дня мне лучше провести с Володей. Наедине. Незачем мужа понапрасну травмировать.
Глава 6
— Павлик, я тебя умоляю! Или ты вырежешь эти кадры, или я заставлю тебя всю пленку съесть!
— Ну вот тоже, придумала, — обиженно сопел Павел. — Вырежешь! Это, может быть, предмет моей особой гордости. Я, можно сказать, из кожи вон лез, старался, душу выкладывал, а вы — вырежи! Да вы только посмотрите, какой роскошный ракурс! И героиня — просто картинка.
— Ага, и рожа у меня дурацкая-дурацкая! Челюсть отвисла, глазенками хлопаю, словно не на открытие выставки пришла, а на экскурсию по кругам ада. Вырежи, говорю!
— У вас, Ирина Анатольевна, как вы изволили выразиться, рожа дурацкой не может быть по определению, — заискивающим тоном ответил Пашка.
— Лесть нам приятна, только ты мне зубы не заговаривай. Кто тут, в конце концов, главный?!
— Давайте Галину Сергеевну спросим, она как-никак режиссер.
— Не будем мы никого спрашивать. Тем более что на экране фейсом дауна сверкать не Галине Сергеевне, а мне. Сказала, не нравится — будь добр искоренить непорядки.
— Ладно, — неохотно согласился Павел. — Что у нас там дальше по плану?
В операторской вовсю кипела работа, конечным результатом коей должен был явиться смонтированный сюжет о нашей новой героине. Все по порядку: подготовка и оформление выставочного зала, само открытие, пара кадров с презентации, на которой всем любопытным был продемонстрирован сигнальный вариант книги Лентаевой «Сюрреализм — последний оплот бунтарей и романтиков», и, наконец, семейный вечер в теплой домашней обстановке за чаем и аппетитным медовым тортиком.
Даже не знаю, что мне понравилось больше. Пожалуй, все-таки ужин, который здорово оживлял супруг уставшей от творческих хлопот именитой художницы. Вениамин Тарасович оказался не таким уж и заурядным товарищем. Во-первых, он потрясающе готовил, и уже упомянутый умопомрачительный тортик тоже был его произведением. Во-вторых, этот неугомонный человек весь вечер сыпал тонкими остротами и искрометными шутками, рассказывал забавные случаи из своей медицинской практики, разыграл небольшой спектакль под названием «Вот и встретились два одиночества», главной темой которого была история их знакомства со Светланой Владимировной, так что под конец у меня уже скулы болели, а рот просто не закрывался. А мне почему-то казалось, что все медики невероятно мрачные люди, за исключением разве что патологоанатомов, но у тех юмор более чем специфический.
Наши выдающиеся результаты и сопряженные с ними монтажные заботы немного исправили мое дурное настроение, причиной которого было бесстыдное исчезновение Гурьева. Этот дипломатичный мерзавец, пользуясь моим дружеским к нему расположением, коварно выведал с моей помощью все, что ему требовалось, и, презрев наше джентльменское соглашение, просто пропал. Весь понедельник я сгорала от любопытства, забываясь только в моменты, когда работа поглощала меня с головой и ни о чем другом я уже просто не могла думать. За что и люблю ее — работа у меня интересная. И хоть не всегда на воздухе, зато всегда с людьми.
Поначалу я даже нервничала из-за того, что Валерка нигде не обнаруживался. Потом кто-то из его приближенных особ смилостивился и на очередное мое приставание ответил, что Гурьев на работе не появлялся, но звонил и, сославшись на какие-то срочные дела, не то взял день за свой счет, не то оформил выездной. В последнее, памятуя о Валеркиной расчетливости, мне верилось куда больше. Я, конечно, ничего не сказала о том, что у меня имеется свое мнение о его так называемых срочных делах, но затаила обиду и пообещала самой себе при первой же возможности жестоко отомстить. По-моему, это просто верх бесчестия так гнусно поступать с друзьями. Пусть теперь только попробует о чем-нибудь меня попросить — я зла не помню, поэтому записываю. Где там мой любимый ежедневник?
— Ириша, ласточка, на два слова! Все понимаю — работа, но очень надо.
Я удивленно обернулась на голос и увидела в дверях Гурьева. Лицо его было как никогда серьезно. Мало того, подобные фамильярности с уменьшительно-ласкательными суффиксами в обращении со мной, любимой, он позволял себе только в шутку и чаще всего наедине, но, по крайней мере, никак не в официальной рабочей обстановке. Однако сейчас этот легкий на помине рыцарь нечестного слова явно был далек от желания забавлять меня дурацкими прозвищами.
— Чего тебе? — не слишком-то заботясь о вежливости, осведомилась я.
— Ну выйди на минуточку! — Валерка явно нервничал, даже слегка приплясывал, смешно подпрыгивая на левой ноге и вертя из стороны в сторону правой пяткой. — Говорю же, погутарить надо.
Ага! Надо ему! Значит, как приперло, так приперся, а что я тут целые сутки как свечка на огне от любопытства таю да тревогами о нем, неблагодарном, маюсь, так это, стало быть, в порядке вещей!
Я уже было хотела послать его куда подальше, но любопытство и здесь взяло верх.
— Ну? — я вышла в наш длинный коридор, сердито хмуря брови. — И зачем это я вашей светлости понадобилась?
— Почему грозная-то такая? Случилось что?
— А ты как думаешь? — Я даже ошалела от такой наглости. — Жду его весь понедельник, разыскиваю по студии, гаврикам твоим глаза мозолю, а он еще спрашивает, что случилось!
— Не сердись, Ириша! — примирительным, но отнюдь не извиняющимся тоном ответствовал Гурьев. — Я, между прочим, не просто так пропадал, а делом занимался. И потом, мы с тобой на понедельник не договаривались. Сказал, как выясню, так и поговорим. Все по-честному, без обмана. Я свое слово держу, а ты на меня тут глазищами сверкаешь. Тоже мне, Индра-Громовержец в юбке!
— Ну и?!
— Что «и»?
— Выяснил?
— Кое-что выяснил.
— Ну так колись! — теряя терпение, выпалила я.
— Помнишь, я у Эллочки телефончик взял некоего Геллера Олега Павловича, ныне покойного?
— Помню.
— Ну так я вчера с родственничками его пообщался, на бывшей работе побывал. То есть работа-то не бывшая. Ей-то, милой, до второго пришествия ничего не сделается. Это Олег Павлович бывший…
— Ты не отвлекайся на эсхатологические диспуты, ты дело говори!
— Я и говорю: на работу его сходил, с коллегами парой слов перекинулся. В общем, знаешь, кем он был?
— Знаю, конечно. Кто же этого не знает. Скрипачом он был.
— Каким скрипачом? — опешил Гурьев.
— Тем, который не нужен. Вот его и убрали. Малиновые штаны — два раза «ку».
— Да что ты мне голову морочишь?! — возмутился Валерка.
— А что ты вопросы глупые задаешь?! — с не меньшим возмущением ответила я. — Почем мне знать, кем был твой Геллер!
— Юристом он был — вот кем! — торжествующе сообщил Валера, при этом его физиономия лучилась такой гордостью, словно я должна была немедленно грохнуться в обморок от этого известия.
— Ну я рада за него. Вполне достойная профессия, к тому же хорошо оплачиваемая. Жаль, ему теперь от этого толку никакого.
— Ты подожди мордашку-то кривить! — глядя на мою разочарованную постную мину, загадочно улыбнулся Гурьев. — Я же тебе главного не сказал: этот самый Геллер помогал супругу твоей женщины-горы документы по оформлению банка на господина Косимова Станислава Игоревича подготавливать и вообще все это дело темное проворачивать.
Признаться, эта новость несколько поубавила мое желание и дальше разыгрывать из себя оскорбленную и попранную персонификацию людской добропорядочности.
— Что же это получается? Кто-то пытается замести следы и намеренно устраняет всех свидетелей? — предположила я.
— А кому это может быть нужно, как не тому счастливчику, который от смерти Сергея получил самый крупный барыш? — подхватил Валера.
— А кому это может быть нужно, как не тому счастливчику, который от смерти Сергея получил самый крупный барыш? — подхватил Валера.
— А как насчет остальных покойников?
— Что ты имеешь в виду? — с явно уменьшившимся энтузиазмом спросил Валера.
— Ну, эти твои Бочкаревы с Родимцевыми, они как-нибудь были связаны с Сергеем или его банком?
— Если ты о Бочарове Александре Ивановиче и Родионове Вадиме Андреевиче, то нет. Не были, не состояли, не проходили и прочие «не». По крайней мере, мне этого обнаружить не удалось. Ни одной связующей ниточки. Счетов не имели, в конторе Геллера ни разу не засветились, школьными или университетскими приятелями тоже не числятся. Но это еще ни о чем не говорит. В конце концов, в моем распоряжении был только один день, а за это время, сама понимаешь, справочной службой не станешь. Вполне вероятно, в дальнейшем окажется, что и они тут не сбоку припека. С этим делом еще разбираться и разбираться.
— Ну допустим. А с самим Косимовым ты разговаривал?
— Извиняйте, товарищ начальник, не успел. К вам с отчетом спешил.
— Ладно тебе паясничать. Я же не просто так спрашиваю, я о деле радею. А в милиции что думают? Только не говори, что туда ты тоже не успел.
— Как же я своих кормильцев вниманием обижу? — Валера изобразил на лице самое трогательное почитание. — Только, при всем моем к ним уважении, насчет «думают» — ты нашим органам прямо-таки оскорбительный комплимент сделала. Ничего там нового не говорят. Ну да, ну померли, и все от антабуса. Все молодые, примерно одного возраста. Ну выяснили, что Сергей пользовался услугами Геллера. И все. Дальше полный ноль. Ходят вокруг да около, а зацепиться ни за что не могут. Пока рабочая версия та же, что и у нас. Считают, что Станислав Игоревич решил ручки нагреть и от неудобного компаньона избавиться. Зародин злой ходит как черт. На него в последнее время одни трупы сваливаются, и все с намеком на висяк.
— В смысле висельники, что ли?
— Ох, темнота! В смысле без перспектив на благополучную раскрываемость. «Глухарь» называется.
— Тьфу ты, господи! Ну и бог с ней, с милицией. Пусть что хотят, то и думают. Или вообще не думают. А с Косимовым поговорить все равно надо. Может, нам больше повезет.
— Так никто и не отказывается. Только я прикинул, что, если лишу тебя этого удовольствия, ты меня потом со свету сживешь.
— Правильно прикинул, — согласилась я. — Сейчас и поедем.
— А как же работа? — растерянно спросил Гурьев. — Я-то легко отлучиться могу, а у тебя, как вижу, самая страда в преддверии грядущего эфира.
— Так на этот случай друзья имеются. Паша, — я заглянула в монтажную. — Я отлучусь на часок. Ты меня прикроешь в случае чего?
— А вы куда? — Павел даже оторвался от своего увлекательного занятия.
— Дело у нас. — Я неопределенно махнула головой.
— Какое дело? — не сдавался настырный оператор.
— А тебя что, Иркин благоверный в тайные соглядатаи определил? — неумело пошутил Валерка, но обижаться я не стала — не до того было. — Не волнуйся, я на Володькину собственность не претендую. Это святое.
— На этот счет я и не волнуюсь, — с деланым равнодушием ответил Павлик. — Только есть у меня подозрения, что вы не просто на прогулку собираетесь. И еще мне сдается, что дело не у вас, а у нас. Извините — наше общее дело.
Пашкина серьезность несколько меня озадачила. А откровенный укор в его голосе невольно заставил задуматься. Он и раньше охотно принимал участие в моих импровизированных расследованиях. Но как-то так получалось, что наш оператор оказывался невольно втянутым в них и, словно мирясь с неизбежностью или не находя в себе силы сопротивляться, всегда примыкал к нашему маленькому отряду. На этот раз, похоже, Павел решил, что лавров скромного помощника ему явно мало, и надумал проявить несвойственную известному лентяю активность. Оно, может быть, и похвально, только в мои планы никак не входило срывать очередную передачу. От меня сейчас толку на студии все равно мало, а Павлу надлежало усердно монтировать сюжет, а не гоняться по городу в поисках личности, о которой он даже ничего не знал.
— Осмелюсь предположить, что вы собрались ехать к Косимову, — немедленно опроверг мои домыслы Пашка.
Его осведомленность удивила меня еще больше. Откуда, интересно, он мог узнать про Стаса, если я ничего ему не говорила?
— Меня поражает ваша непоследовательность, Ирина Анатольевна. — Павел запустил пятерню в свою бороду и почесал скрывавшуюся под ней щеку. — Нам вы говорите, что и слышать ничего не желаете ни о каком расследовании, а стоило на горизонте появиться товарищу Гурьеву, как вы бросаете все дела и несетесь на допрос.
— С чего это ты возомнил, что имеешь право обсуждать мое поведение? — Я разозлилась. — И потом, откуда тебе известно про Косимова?
— Лера рассказала, — честно признался Павлик, немного смущенный моей отповедью. — Она заходила к Элле, и та поведала ей о вашем визите. Сказала, что вы думаете, будто во всем виноват приятель и компаньон ее бывшего мужа. Мы ждали, когда же вы наконец нам все расскажете, и, между прочим, изрядно обиделись на ваше полное пренебрежение. Нам всем интересно, что же все-таки произошло. И потом, это ведь была наша общая идея — найти убийцу Сергея.
Что и говорить, Павел был прав. Разве не я несколько минут назад осыпала проклятиями Валеркину голову, потому что подумала, будто он решил расследовать это дело без меня. А сама чем лучше?
— Во-первых, у нас было слишком много дел, чтобы разговаривать на посторонние темы, — это отчасти было правдой. — А во-вторых, прежде чем что-то говорить, надо хоть что-то выяснить. А этого нам пока не удавалось. Вот выясним, тогда все и расскажем. И тебе выпадает честь помочь нам в этом тяжком деле.
— Значит, пока я тут буду над сюжетом корпеть, вы прохлаждаться поедете? — обиженно буркнул Павлик.
— Не прохлаждаться, а добывать информацию. И вообще, кончай нудеть. Если ты хочешь, чтобы мы нашли убийцу, будь добр, содействуй этому по мере своих сил и возможностей. Сейчас самая большая польза от тебя будет, если ты смонтируешь сюжет и прикроешь мой тыл.
— Как же я буду монтировать сюжет без вашего чуткого руководства? — с ехидцей осведомился Павел.
— Так и быть, работай на свое усмотрение, доверяю, — покровительственно ответила я.
— На свое усмотрение — это значит, могу делать все, что захочу? — хитро прищурившись, переспросил наш бесценный оператор.
— Если ты о том, чтобы оставить понравившиеся тебе кадры, — я набрала в грудь побольше воздуха, зажмурилась и почти выдохнула, — черт с тобой, шантажист и вымогатель! Если тебе меня совсем не жалко, монтируй из чего хочешь. На что только не пойдешь ради торжества справедливости.
— Любое соглашение должно быть взаимовыгодным, — дергая за какой-то особенно длинный волосок в своей бороде, ответил Павлик. — Я постараюсь уберечь вас от гнева начальства, а заодно и отмазать от Галины Сергеевны с Лерой, а вы предоставите мне возможность в полном объеме реализовать свой недюжинный творческий потенциал. По-моему, все справедливо.
— Если вы собираетесь еще договор подписывать и скреплять его кровью, то мы уже никуда не успеем, — нетерпеливо перебил нас Валера.
— Ладно уж, поехали, — ответила я. — Пусть этот вопрос остается на Пашкиной совести.
— А вы можете дать мне гарантии, что потом не заставите монтировать все заново, причем в нерабочее время, — язвительно бросил нам вслед Павел, но я только отмахнулась, убедив себя, что не слишком симпатичная мне собственная физиономия в кадрах не самая большая жертва в моей жизни.
— Мы поедем в банк? — спросила я у Гурьева уже на улице.
— Нет. Мы поедем к господину Косимову домой.
— Да? А мне почему-то казалось, что все добропорядочные служащие в это время будничных суток должны пребывать на рабочем месте.
— Разумно. Но господин Косимов изволят предаваться меланхолии. Оне-с изрядно скорбят по поводу безвременной кончины друга, благодетеля и работодателя в одном лице. В банк я звонил, мне сказали, что Станислав Игоревич приболели, посему находятся дома.
— Забавно. Скорбят, значит. Что ж, поедем развеивать тоску-печаль банкира.
Скорбящий господин Косимов вместе со своей тоской проживали в одном из самых престижных районов города. Дом, правда, был не из двухъярусных новостроек, но тоже ничего себе. И естественно, с домофоном. Глядя на этого несговорчивого охранника, Валера озадаченно почесал затылок.
— Чего ты теряешься? — спросила я, зябко поеживаясь и досадливо морщась от крупных капель начинающегося дождя, грозящего в каждую минуту превратиться в кару небесную. — Номер квартиры знаешь?
— Знаю, но меньше всего мне хочется переговариваться с ним по домофону.
— И что ты предлагаешь? Ждать, пока кто-нибудь зайдет или выйдет?