Сперва она почувствовала запах, и тут же воспоминания накрыли ее пенистой волной. Она ощутила запах табака, который въелся в изношенное ковровое покрытие и все другие поверхности контейнера. Табачный запах смешивался с запахом дешевых духов, гниющих продуктов и плесени. Это был запах ее детства, тех времен, когда она ползала по полу в поисках объедков, чтобы не помереть с голоду. В памяти всплыла музыка, которую она тогда слышала, – мелодии группы Nirvana, Мерла Хаггарда и песня Sunshine on My Shoulders Джона Денвера.
Воспоминания ударили в голову, словно тяжелым кулаком. Она вспомнила все и от ужаса закричала. А потом на мгновение в глазах стало совершенно темно.
Когда она пришла в себя, то почувствовала, что Саймон ее крепко держит. Она брыкалась и вырывалась. Рядом с Саймоном в ее комнате в Подземелье были Джон, Гералд и Анита, которые постоянно повторяли: «Все в порядке» и «Мы здесь, рядом».
Лили постепенно успокоилась. Девушка почувствовала запах прокисшего уксуса и стирального порошка, и ее вырвало.
– Принеси ей горячего чая, – попросила Анита Гералда и потом добавила: – С медом и молоком.
– Все в порядке, дорогая, – услышала Лили голос Аниты. – Мы здесь, и мы тебя не бросим. Ты в безопасности.
Лили заплакала.
– Я все вспомнила, Анита, – произнесла она сквозь слезы. – Я вспомнила то, что совершенно не хотела вспоминать…
– Успокойся, пожалуйста, – просила Анита, крепко обнимая девушку.
Лили слышала, что где-то рядом Джон читает молитву. Ей хотелось исчезнуть, раствориться в объятиях Аниты.
– Никто тебя ни о чем не будет спрашивать. Просто дыши глубже.
Вскоре появился Гералд с чашкой чая и встал рядом с Джоном. Лили дрожала и стонала. Она чувствовала себя невообразимо уставшей.
Только после того как девушка более-менее успокоилась, Анита вытерла мокрым носовым платком слезы с ее лица. Лили сделала маленький глоток чая, и тепло распространилось по всему телу, за исключением укушенной змеей руки, которая оставалась холодной и настырно продолжала болеть.
– Тебе ночью приснился кошмар, ты громко кричала, и мы проснулись. Гералд спросонья не понял, где дверь нашей комнаты, ворвался в кладовку и там упал. Могло бы быть смешно, если бы не было грустно. Слава Богу, никто не пострадал.
Лили улыбнулась.
– Я сперва подумал, что ты где-то в другой комнате, но ты оказалась в своей спальне, – продолжил Гералд. – Звуки в Подземелье распространяются весьма странным образом. Саймон в тот момент, скорее всего, был в Кабинете, а там хорошая звукоизоляция.
Лили подумала, что было бы здорово, если бы она могла спрятаться точно так же, как Саймон. Зачем она согласилась на его предложение осмотреть контейнер? Это было более чем глупо. О чем она думала и на что рассчитывала? Если Джон узнает, что они были в контейнере, ей будет очень стыдно.
– Я очень устала. Больше не могу быть Свидетелем. Я могу все это бросить? – прошептала Лили.
Анита погладила ее по голове.
– Я тебя прекрасно понимаю, – сказала она. – Я знаю, что тебе совсем непросто, и очень тебе сочувствую. Ты слишком быстро становишься старой.
Лили было приятно, что ей сочувствуют, хотя в глубине души она была уверена, что не заслуживает этого.
– Спасибо, что обо мне заботитесь, – сказала она.
– Не стоит благодарности, – заверила ее Анита. – А теперь спи. Один из нас останется дежурить в твоей комнате.
Лили не стала спорить. От выпитого чая ее веки стали тяжелыми, и ей захотелось спать. Она положила голову на подушку и произнесла короткую молитву: «Господи, я сейчас не хочу ни о чем думать. Пожалуйста, дай мне выспаться».
Лили открыла глаза и увидела, что светильники в ее спальне выставлены не на яркое дневное освещение, а на приглушенный ночной свет.
– Сколько я спала? – спросила она сидевшую рядом Аниту.
– Почти четыре часа, – ответила та с улыбкой. – Как ты себя чувствуешь?
– Не могу понять. Сейчас вообще ничего не чувствую. Как очнуться ото сна, который на самом деле является реальностью? В любом случае, мне кажется, что я проснулась, – произнесла она и несколько раз ущипнула свою левую руку так, что боль в ней стала почти такой же сильной, как и в укушенной правой руке.
– Хочешь убедиться, что не спишь? – спросила Анита, удивленно подняв брови.
– Ага. Я сейчас уже практически все ставлю под сомнение, – ответила девушка. Она помолчала и спросила: – Что ты имела в виду, когда сказала, что я слишком быстро старею?
Анита задумалась:
– Все мы – дети вне зависимости от того, сколько нам лет. Несмотря на то что Господь сделал так, что со временем мы умнеем и набираемся опыта, Они предполагали, что в душе все мы останемся детьми. К сожалению, зло в этом мире заставляет нас забыть о том, что мы дети, и слишком быстро нас старит.
– Что ты знаешь о моей прошлой жизни?
– Я знаю, что в прошлом ты перенесла слишком много боли и сейчас пытаешься разобраться с тем, что пережила. – Лили уловила в голосе Аниты гневные нотки. – Я говорю тебе это не как Ученый, а как друг, который тебя любит.
Они взялись за руки.
– Моя мать продала меня. Представляешь, Анита? Моя собственная мать продала меня своему бойфренду, который потом перепродал меня другим мужчинам, – сказала Лили, и слезы покатились из ее глаз. Анита тоже заплакала. – Как мать могла так поступить со своим собственным ребенком? Мать называла меня Крис, потому что ее любимым наркотиком был «кристалл»[1]. Мужчины называли меня Принцессой.
Анита крепче сжимала ее ладонь и молчала, давая Лили возможность выговориться.
– Знаешь, что самое страшное в изнасиловании? Это не боль, а то, что ты чувствуешь после того, как это произошло. Иногда мать приводила меня к расположенной поблизости от нашего дома церкви и оставляла там. Может быть, это была своего рода попытка исповедаться, а может быть, она хотела, чтобы Господь подлечил мои раны, и потом она снова смогла бы сделать мне больно. Я помню, как сидела в классной комнате с другими детьми. Мне было тогда, наверное, лет пять. Я сидела и думала: «Как эти дети могут смеяться? Что-то с ними точно не так. Они же могут от меня заразиться». Эти дети смеялись над моими колготками… теми самыми колготками, которые мужчины снимали с меня перед тем, как…
Анита и Лили глубоко вздохнули.
– Я слышала, что кто-то называл все это «изнасилованием души». Мне кажется, это очень правильное название. После этого становишься совершенно пустой и думаешь, что заслуживаешь все то, что с тобой происходит. Получается, ты сама виновата в том, что красивая и тебя выбрали. А если выбрали другую девочку, то ты опять виновата, потому что выбрали не тебя, так как ты недостаточно красивая.
Я много раз убегала от этих мужчин, но они каждый раз меня находили. Они перепродавали меня другим, и перед этим мне делали операцию, чтобы я казалась девственницей. Из-за этих операций у меня исчез менструальный цикл. Я не могу родить. Я не просто пережила трагедию. Вся моя жизнь, да и я сама – сплошная трагедия.
Анита наклонилась и крепко обняла девушку, приподняв ее с подушки. Лили почувствовала, что женщина хочет защитить ее от горя.
– Понимаешь, Анита, – проговорила Лили сквозь рыдания, – у меня уже никогда не будет ребенка. Я всегда мечтала о том, что рано или поздно смогу родить, смогу сделать в этой жизни что-то правильное, что у меня будет ребенок, которого я буду любить, который будет называть меня мамой… Но это невозможно, этому никогда не бывать…
Анита крепко обнимала девушку и слегка раскачивалась. Лили не замечала текущих по щекам слез и поняла, что плачет, только когда почувствовала, что волосы Аниты стали мокрыми.
Потом женщины успокоились, вытерли слезы и долго обнимали друг друга. Лили чувствовала смущение от того, что открыла другому человеку свои тайны. Но что сделано, то сделано, и былого назад не вернешь.
– Лили, могу я поделиться с тобой одним важным секретом и чем-то очень личным? – спросила Анита.
– Конечно.
– У нас с Гералдом родилась дочь. Я носила ее девять месяцев, но она родилась мертвой. Это было самое страшное, что случилось в моей жизни. Мы хотели назвать ее Надеждой. У нее были идеальные маленькие ручки и ножки. У нее были уши, как у Гералда, и хотя ему не нравится форма собственных ушей, я уверена, что он бы это пережил. После этого я так и не смогла забеременеть, хотя, поверь мне, мы очень старались. А теперь у меня уже никогда не будет ребенка.
Анита замолчала, и на этот раз Лили взяла ее за руку.
– Конечно, моя история совершенно непохожа на твою, – произнесла Анита. – Я не пережила всего того, что выпало на твою долю. Но у нас есть одно общее горе. Только женщина может понять, как это ужасно – не иметь возможности родить ребенка. У тебя эту возможность отняли, а у меня она просто исчезла. Это рана, которая останется у меня на всю жизнь.
– Мне очень жаль тебя, Анита. Я никому не раскрою твой секрет, – прошептала Лили.
– Мне очень жаль тебя, Анита. Я никому не раскрою твой секрет, – прошептала Лили.
– У настоящих друзей нет секретов друг от друга, – прошептала Анита в ответ. – У друзей есть сюрпризы, которыми они удивляют друг друга.
Лили улыбнулась:
– Что-то я не вижу в твоих словах никакой объективности.
– Научная беспристрастность – это миф, выдуманный для того, чтобы скрыть собственную трусость. Гораздо сложнее и благороднее быть настоящим и искренним. Исцеляя других, Хилеры исцеляют самих себя. – Анита распрямилась и протянула Лили свою руку. – Измена Адама имела колоссальные последствия не только для женщин, но и для мужчин. Тем не менее, многие мужчины нашли в себе силы побороть внутреннюю тень, доставшуюся им в наследство от Адама. Поверь мне, в этом мире достаточно приличных и честных мужчин, сильно отличающихся от тех, с которыми ты сталкивалась. Пойдем найдем таких мужчин и посмотрим, может быть, они приготовили что-нибудь поесть! После такого выплеска эмоций я чувствую, что проголодалась.
Лили громко рассмеялась.
– Иди, – сказала девушка, – я присоединюсь через несколько минут. Мне надо немного прийти в себя.
– Конечно, дорогая, – ответила Анита с улыбкой и снова обняла Лили. – Спасибо за доверие и за то, что поделилась со мной тем, что тебя мучает.
– Спасибо тебе за то, что не оставила меня. – Лили сжала ладонь Аниты. – Ты вот сказала про честных мужчин, и я кое о ком подумала. Еще несколько дней назад я вспомнила лицо одного мужчины, а теперь знаю и его историю. Когда нас отправляли в том контейнере, этот человек пытался нас спасти. В том контейнере собрали совершенно ненужных и уже бесполезных женщин. Помню, кто-то тогда сказал: «Такой товар на этом рынке уже не продашь». У человека, который пытался нас спасти, пропала дочь, и он присоединился к группе контрабандистов, чтобы ее найти. Он подозревал, что его дочь могли украсть и продать, как это произошло со мной. Его дочери в том контейнере не оказалось, но я чем-то напомнила ему ее. И этот человек спрятал меня в боковое отделение в стенке контейнера. Но времени не было, все происходило очень быстро, и я не успела правильно улечься. Когда в контейнер ворвались контрабандисты, они, как мне кажется, застрелили того мужчину первым. Перед тем как потерять сознание, я слышала звуки выстрелов. Этого мужчину звали Абдул Байт. Хотелось, чтобы ты узнала его имя.
Анита погладила Лили по руке:
– Когда мы отсюда выйдем, я сделаю все необходимое для того, чтобы его имя узнали и другие. Но, кто знает, может быть, ты сама сможешь его поблагодарить. Я на это надеюсь.
Анита вышла из спальни, а Лили достала свой дневник.
Надо завязывать с секретами. День у меня выдался непростой. Я наконец узнала, или скорее вспомнила… я даже боюсь выразить это словами на бумаге, потому что от всего этого мне становится нестерпимо грустно. Меня стерилизовали, как паршивую собаку, и я даже не помню, кто это сделал.
Анита сообщила мне, что и она не может иметь детей. Мне очень жаль ее и жаль себя. Я долго плакала. Я так рассердилась и расстроилась, что вообще перестала что-либо чувствовать. Я словно нахожусь под анестезией. Мне даже хочется себя чем-нибудь порезать, чтобы хоть что-то ощутить. Я боюсь того, что чувства уже никогда ко мне не вернутся. Но я ощущаю боль в руке от укуса змеи. И она очень сильная.
Мне хочется, чтобы лед, по которому я иду, треснул у меня под ногами и чтобы я исчезла без следа. О, Господи, даже если я совсем сошла с ума, я хочу, чтобы Ты меня нашел и спас!
Я была внутри контейнера, в котором прибыла в эти края, и тогда вспомнила все, что со мной произошло. Может быть, я вспомнила не все, но более чем достаточно. И потом я рассказала Аните о своем прошлом.
Кажется, я наконец-то поняла, что должна сделать. Саймон прав, я действительно могу изменить ход истории. Но я не могу сделать это в качестве Лили. Лили была маленькой и несчастной девочкой, и она давным-давно умерла. Нужно оставить это несчастное существо в покое. Пора взять новое имя и жить новой жизнью. Я стану Лилит, потому что Саймон в нее верит. Сейчас я Лилит.
Глава 15 Лилит
Приняв это решение, девушка успокоилась. Когда она выехала в гостиную, Джон стоял, повернувшись лицом к окну-иллюминатору, и наблюдал за тем, как колышутся водоросли и плавают рыбы. Еда уже была на столе.
Лили остановилась рядом с ним.
– О чем ты думаешь? – спросила она.
– Что? – переспросил Джон, не оборачиваясь. Казалось, он был полностью поглощен внутренним диалогом. – В самом раннем возрасте ты узнала, что такое горе. Возможно, тебе не понять, почему наши души с такой силой стремятся вспомнить и снова пережить трагедию.
– Анита тебе все рассказала?
Он поднял руку, показывая, чтобы она помолчала, и потом медленно ее опустил.
– Мне кажется, – продолжил он грустным голосом, – все, что я делаю, – это только ковыряю твои еще не зажившие раны. Я делаю твою жизнь сложнее, чем она есть. Мне это очень неприятно. Мне не нравится, что я причиняю тебе боль и при этом с каждым днем испытываю к тебе все больше любви и уважения.
Лили протянула руку и дотронулась до его запястья. Она никогда ранее не прикасалась к Джону.
– Тебе не все равно, что со мной будет? – спросила она.
– Нет, не все равно, – ответил он, не отрывая глаз от водорослей за окном. – Я совершенно не ожидал такого поворота событий. Судя по всему, человеческие отношения имеют тенденцию развиваться самостоятельно, без какого-либо контроля с нашей стороны. Это не самое приятное для меня открытие. Но это еще и подарок, я бы даже сказал, что это большая радость. В общем, все это сплошная загадка. – Он глубоко вздохнул и медленно выпустил воздух из легких. – Да, мне совершенно не все равно, что с тобой произойдет, и это мешает мне принимать здравые и взвешенные решения.
Джон поджал губы, словно усилием воли заставил себя остановиться и не говорить больше, чем уже было сказано.
– Тогда хватит волноваться и переживать за меня, – ответила Лили не без некоторого сарказма. – Я не привыкла к тому, чтобы обо мне заботились. Такое отношение кажется мне немного странным. Это только усложняет и без того непростую ситуацию.
– Если бы все было так просто, как ты говоришь, я бы уже давно сказал тебе, что это всего лишь очередное задание, которое я должен выполнить. Но у меня не получается.
Она рассмеялась так легко и непринужденно, что даже сама этому удивилась.
– Не верю своим ушам. То есть ты пытаешь сделать так, чтобы я тебе меньше нравилась?
Он искоса посмотрел на нее:
– Этот путь кажется мне более безопасным.
– Ох, поверь, – она снова рассмеялась, – все пути неисповедимы. Может быть, безопасность больше зависит от тех, с кем ты общаешься, чем от выбранного тобой пути?
Он с изумлением посмотрел на нее.
– Это похоже на мудрость, которая приходит после тяжелых испытаний, – сказал он. – Спасибо. Постараюсь запомнить.
Она не очень хорошо представляла, что ему ответить, поэтому произнесла ироничным тоном:
– Про себя могу сказать только то, что ты не особенно мне нравишься. Ты любопытный человек, но я в равной степени ощущаю к тебе любовь и равнодушие, фифти-фифти.
Это была неправда, и она подозревала, что он об этом знает.
– Интересно. – Он посмотрел на нее, отвернулся и через минуту снова посмотрел: – Нет, твои слова нисколько не изменили моего отношения к тебе. Мои чувства остаются прежними.
Неожиданно у нее промелькнула мысль, которая ее испугала.
– Я надеюсь, ты в меня не влюблен?
– Бог ты мой, нет! – поспешно ответил он. – Любовь – это романтическое влечение, от которого слабеют колени и вообще человек становится довольно бесполезным существом. Если ты говоришь о такой любви, ты сильно ошибаешься.
– Ну и прекрасно! – Она с облегчением вздохнула. – Это могло бы меня сильно напугать. Я не говорю, что в тебя никто уже не влюбится, но между нами той самой любви никогда не будет. Ты же старый… или, скорее, староват, тебе где-то сорок или пятьдесят, верно я говорю? – Она сделала брезгливое лицо, чтобы подчеркнуть свое пренебрежительное отношение.
– Ну, слава Богу, с этим разобрались, – ответил он со смехом. – Ты совершенно права. Мне, по крайней мере, сорок или пятьдесят, а ты всего лишь ребенок.
– Я совсем не ребенок! – твердо заявила она. – Я молодая и сильная женщина!
– И очень настырная! – Он снова улыбнулся, но как только отвернулся к окну, его улыбка исчезла.
– Что загрустил, Джон?
– Потому что я уже знал. Я знал, что сделали с твоим телом, но не знал, как тебе об этом сказать. У тебя отняли способность деторождения, и произошло это задолго до того, как ты к нам попала. Даже наша весьма продвинутая медицина не в состоянии тебе помочь. Мне очень, очень жаль.
– И мне тоже очень жаль, – сказала девушка, – но сейчас я практически ничего не чувствую. Словно под анестезией. Может, это и к лучшему.