Он должен получить боеспособную армию прямо сейчас. Он рано стал командующим, а теперь учителя изменили правила, запретив обмены солдатами, предоставив в его распоряжение лишь посредственных ветеранов. У него абсолютно не было гарантии, что ему дадут обычную отсрочку на три месяца, чтобы добиться слаженной, сплоченной работы армии, прежде чем поставят перед боевой задачей или сражением.
По крайней мере, вечером Элай и Шен помогут ему в тренировке новых гвардейцев.
Он стоял в коридоре, ведущем в комнату баталий, когда перед ним выросла фигурка Боба. Боб выглядел злым и суровым. Эндеру не хотелось нарываться на неприятности прямо сейчас.
— Привет, Боб.
— Привет, Эндер.
Молчание.
— Сэр, — мягко поправил его Эндер.
— Я знаю, чего вы добиваетесь, сэр Эндер, но предупреждаю вас…
— Предупреждаешь меня?
— Я могу стать лучшим в твоей армии, только не надо со мной играть в подобные игры.
— Или что?
— Или я стану худшим, кого тебе доводилось встречать. Так что у тебя есть выбор: одно или другое.
— А чего же ты ожидал: объятий и поцелуев? — Эндер начал заводиться.
Боб выглядел абсолютно спокойным.
— Я хочу подразделение.
Эндер прошел мимо него, затем вернулся и посмотрел прямо в глаза.
— А зачем тебе подразделение?
— Затем, что я знаю, что с ним делать.
— Знать, что делать с подразделением, это семечки, шелуха, — уже спокойнее произнес Эндер, — сплотить всех, сделать настоящей боевой единицей, вот что трудно. Почему это вдруг солдаты должны слушаться и выполнять приказы такой малявки, как ты?
— Они и тебя называли так, я слышал. Я слышал, Бонзо Мадрид до сих пор тебя так зовет.
— Я задал тебе вопрос, солдат.
— Я сумею завоевать их расположение, если ты не будешь мне мешать.
Эндер усмехнулся.
— Я помогу тебе.
— Как лиса цыпленку, — сказал Боб.
— Никто не заметил бы тебя, за исключением фальшивой жалости к маленькому мальчишке. Но сегодня, я уверен, все обратили на тебя внимание. Они следили за каждым твоим движением. Теперь все, что нужно сделать, чтобы добиться уважения, это стать первоклассным солдатом.
— Прелестно, у меня не осталось шансов даже научиться до того, как мне уже вынесут оценку.
— Бедняжка. Никто не обходится с ним по справедливости. — Эндер мягко толкнул Боба к стене. — Я могу научить тебя, как получить подразделение. Докажи мне, чего ты стоишь как солдат. Докажи, что ты знаешь, как использовать подразделение. А затем докажи мне, что кто-то хочет следовать за тобой, выполнять твои приказы, идти вместе с тобой в сражение. Только тогда ты получишь подразделение. Но без крови и без разбитых носов.
Боб рассмеялся.
— Это по-честному. Если ты действительно поступишь так, как говоришь, я стану командиром подразделения через месяц.
Эндер взял Боба за грудки и слегка приподнял.
— Когда я говорю, что буду поступать именно так, Боб, значит я буду поступать именно так.
Боб снова улыбнулся. Эндер выпустил его и пошел прочь. Когда он дошел до своей комнаты, он рухнул на койку, его трясло, как в лихорадке. Что я делаю? Это моя первая практика, а я уже третирую людей подобно Бонзо. Или Питеру. Расталкиваю людей. Нападаю и задираю бедного мальчишку, выставляя его мишенью для всеобщей ненависти. До чего отвратительно. Я сам ненавидел это. А теперь поступаю именно так.
Или это один из законов человеческой натуры, что ты неизменно становишься копией своего первого командующего? Если это действительно так, то я могу успокоиться.
Он все больше и больше думал о том, что делал и что говорил во время первого занятия со своей армией. Но почему он не мог говорить так, как обычно говорил во время вечерних занятий? Никакой власти и давления — одно мастерство. Никаких приказов — одни предложения. Но это не сработало, не сработало с новой армией. Его группу неформальной практики не нужно было учить коллективным действиям. Им не нужно было развивать чувство локтя, чувство коллектива; они никогда не учились, как бороться вместе, доверять друг другу, вместе идти в бой. Им не нужны были приказы.
И он тоже может впадать в крайности. Он может быть вялым и расхлябанным, некомпетентным, как Роуз де Ноуз, если захочет. Он может совершать глупые ошибки, независимо от того, что он делает. Он должен иметь дисциплину, а это значит необходимо требовать — и получать в ответ незамедлительное полное повиновение. Он должен иметь хорошо обученную армию, а это значит, необходимо муштровать и тренировать солдат снова и снова, даже когда они твердо уверены, что в совершенстве овладели техникой владения боя. Муштра будет продолжаться до тех пор, пока навык не станет столь обыденным, что они будут выполнять его, не задумываясь, как мытье рук или чистка зубов.
Но зачем вся эта возня вокруг Боба? Почему он усложнил жизнь этому маленькому, самому слабому, но возможно самому талантливому из его ребят? Почему он поставил Боба в те же жесткие условия, в которые сам был когда-то поставлен?
Потом он вдруг вспомнил, что все началось не с командиров. Еще до Роуза и Бонзо, создавших ему невыносимые условия, он оказался в изоляции в своей же группе новобранцев. А эту кашу заварил отнюдь не Бертран. Все началось с Граффа.
Именно учителя составили этот жуткий жестокий план. Он был выбран не случайно. Эндер понял это только сейчас. Это была своеобразная тактика. Графф намеренно отделил его от других мальчиков, сделал невозможным всякую дружбу и сближение. Но теперь он стал догадываться о причинах. Это было сделано не ради сплочения новобранцев — наоборот, все было направлено на разделение. Графф изолировал Эндера, чтобы заставить его бороться. Заставить его доказывать, нет, не компетентность и мастерство, а то, что он лучше остальных. Это был единственный путь завоевать расположение и дружбу. И именно это сделало его лучшим солдатом в школе, однако он стал одиноким, озлобленным и запуганным. Возможно, это тоже внесло свою лепту в дело формирования образцового солдата. Именно это я теперь сделал для тебя, Боб. Я обидел тебя, чтобы заставить стать лучшим из лучших. Отточить мастерство и тонкость ума. Повысить выносливость и желание бороться. Я специально выбил почву из-под твоих ног, чтобы ты не расслаблялся и всегда был готов побеждать и выигрывать — неважно что. Я так же сделал тебя более весомым и значимым. Именно так они поступили со мной, Боб. Значит, ты такой же как я. Значит, ты успеешь состариться раньше, чем вырастешь.
А я — я должен стать таким, как Графф? Ожиревшим и бездушным, равнодушным и черствым, манипулирующим жизнями детей, словно марионетками, и все ради того, чтобы они стали адмиралами и генералами, полководцами, всегда готовыми встать на защиту родины. Ты наслаждаешься развитием кукольной комедии, дергая за нитки. Наконец ты вылепливаешь солдата, который лучше прежнего, и умеет больше своего предшественника.
Этого нельзя достичь обычными методами, иначе нарушается симметрия. Ты должен держать его в ежовых рукавицах, периодически окунать головой в прорубь, изолировать от общества, бить и щипать его, не давая уснуть, пока он не встанет под одну гребенку с другими, такими же талантливыми, одаренными, но безликими и несчастными детьми.
Ладно, что сделано, Боб, то сделано. Но я буду наблюдать за тобой, даже более внимательно, чем ты рассчитываешь. А когда подойдет время, ты сам обнаружишь, что я — твой друг, а ты стал таким солдатом, каким мечтал.
Эндер не пошел на дневные занятия. Он лежал на койке и записывал свои впечатления о каждом мальчике своей армии, там же он отмечал их положительные стороны и их достижения, а так же недостатки, над устранением которых следует поработать. Сегодня, во время вечерней практики, он поговорит с Элаем, и они вместе наметят пути обучения малых групп необходимым военным навыкам. По крайней мере, хоть в этом он не будет один.
Но вечером, когда он зашел в комнату баталий, он увидел там майора Андерсона.
— У нас новые изменения в правилах внутреннего распорядка, Эндер. Отныне только члены одной армии могут вместе тренироваться в одной комнате баталий. Кроме того, разрешается занимать комнаты баталий только согласно расписанию практических занятий. Твое намечено на сегодняшний вечер, затем твоя очередь подойдет лишь через четыре дня.
— И никто больше не будет проводить дополнительных тренировок?
— Ты должен понять, Эндер. Теперь ты сам командуешь армией, и многие командующие вряд ли захотят, чтобы их солдат тренировал командир вражеской армии. Я уверен, ты сделаешь правильные выводы. Теперь они будут проводить собственную практику — каждый со своей армией.
— Но я все время относился к вражеским армиям, тем не менее они посылали своих солдат ко мне на занятия.
— Но тогда ты не был командующим.
Но вечером, когда он зашел в комнату баталий, он увидел там майора Андерсона.
— У нас новые изменения в правилах внутреннего распорядка, Эндер. Отныне только члены одной армии могут вместе тренироваться в одной комнате баталий. Кроме того, разрешается занимать комнаты баталий только согласно расписанию практических занятий. Твое намечено на сегодняшний вечер, затем твоя очередь подойдет лишь через четыре дня.
— И никто больше не будет проводить дополнительных тренировок?
— Ты должен понять, Эндер. Теперь ты сам командуешь армией, и многие командующие вряд ли захотят, чтобы их солдат тренировал командир вражеской армии. Я уверен, ты сделаешь правильные выводы. Теперь они будут проводить собственную практику — каждый со своей армией.
— Но я все время относился к вражеским армиям, тем не менее они посылали своих солдат ко мне на занятия.
— Но тогда ты не был командующим.
— Вы дали мне абсолютно неподготовленную, зеленую армию, майор Андерсон. Сэр…
— Но у тебя есть и ветераны.
— Они тоже не блещут подготовкой.
— Ни на кого здесь не сыплется манна небесная, Эндер. Сделай их хорошими.
— Мне необходима помощь Элая и Шена…
— Когда ты подрастешь, то сможешь поступать так, как сочтешь нужным, Эндер. Я не вижу необходимости в помощи твоих друзей. Впрочем, ты теперь сам командующий. Вот и действуй согласно своему новому положению, Эндер.
Эндер пошел вслед за Андерсоном к комнате баталий. Затем неожиданно остановился и спросил.
— Если все вечерние занятия практикой отныне регламентированы расписанием, означает ли это, что я могу пользоваться хуком?
Неужели Андерсон улыбнулся? Нет, нет даже намека на тень улыбки.
— Посмотрим, — бросил он в ответ.
Эндер повернулся спиной к майору и долгое время неподвижно стоял в коридоре. Вскоре появилась его армия и больше никого. Либо Андерсон находился рядом и предупреждал всех направляющихся на практику, либо Школу уже облетело известие, что с сегодняшнего дня вечерняя практика Эндера отменяется.
Занятия удались на славу, они многому научились, но к концу практики Эндер чувствовал себя одиноким и опустошенным. До отбоя оставалось еще полчаса. Ему не хотелось идти в казарму — после долгих раздумий он пришел к выводу, что хороший командующий должен находиться отдельно от армии и навещать барак, только имея вескую причину для посещения. У мальчиков появится лишний шанс не ссориться друг с другом, если они будут уверены, что за ними никто не подглядывает и не подслушивает, что они могут говорить, думать и поступать, как сочтут нужным.
Он направился в игровую комнату, где несколько мальчиков развлекались, убивая время до сна. Ни одна из игр не интересовала Эндера, тем не менее он загрузил одну; это была примитивная, легкая в управлении игра специально для новичков-новобранцев. Пренебрегая утомительными надоедливыми подробностями и всякими правилами, он бесцельно изучал окружающую обстановку, используя игровую фигурку — крошечного смешного медведя.
— Так ты никогда не выиграешь.
Эндер улыбнулся.
— Ты пропустил практику, Элай.
— Я был там. Но они выделили твою армию в отдельной комнате. Теперь ты большой человек, вряд ли станешь нянчиться с малолетками.
— Ты на целый коробок больше меня.
— Коробок? Тебе что, было указано свыше готовиться к казни. Или у тебя просто хандра.
— Это не хандра, это старость. Секреты, интриги, перевороты, измены. Вот и ты мне изменил, а теперь хвостом виляешь.
— А разве ты ничего не знаешь? Мы теперь враги. Следующий раз встретимся в бою. Посмотрим какой ты ас.
Это была лишь шутка, но слишком горькая правда стояла за ней. Для Эндера слова Элая не показались смешными, он почувствовал горечь и боль, а самое главное острое чувство, что теряет друга. Еще больнее ему было от того, что Элай весел и беззаботен, будто их дружба ничего не значит для него.
— Давай, смотри, — сказал Эндер, — я научил тебя всему, чего ты знаешь. Но я не учил тебя всему, что знаю я.
— Я всегда знал, что ты кое-что держишь про запас.
Молчание. Медведю Эндера приходилось очень туго. Он залез на дерево.
— Нет, Элай. Я ничего не держал про запас.
— Я знаю, — сказал Элай. — Я тоже.
— Шалом, Элай.
— Увы, это невозможно.
— Что невозможно?
— Мир. Это то, что означает «шалом». Мир с тобой и в тебе.
Слова эхом прозвучали в памяти Эндера. Голос матери что-то тихо шептал ему. Не думай, что я принес мир на землю. Я пришел сеять не мир, а бурю. Эндер представил свою мать, протыкающей острой шпагой Питера. Со шпаги стекает кровь. А голос все звучит и звучит в мозгу.
Снова молчание. В гробовом молчании медленно умирал медведь. Это была глупая смерть, сопровождаемая смешной музыкой. Эндер оглянулся. Элай давно ушел. Он почувствовал, как из него вынули какую-то сокровенную частичку души, и на ее месте воцарилась пустота. Вместе с Элаем и Шеном, он чувствовал себя сильным. Их союз казался прочным, как броня, что слово «мы» у Эндера стало постепенно вытеснять одинокое «я».
Но Элай кое-что забыл. Эндер лежал на койке и смотрел в потолок, вдруг он почувствовал губы Элая возле щеки, слегка щекотнув, они произнесли мудрое слово «мир». Это слово-поцелуй, этот мир до сих пор с ним. Я состою из того, что помню, и Элай в моей памяти по-прежнему самый близкий друг. Эта память настолько сильна, что они не смогут вырвать ее из меня. Эти воспоминания, так же как и образ Валентины, и есть часть — лучшая часть — моего «я».
На следующий день он столкнулся с Элаем в коридоре. Они приветствовали друг друга как ни в чем не бывало, долго трясли друг другу руки и болтали о всяких пустяках. Однако они оба знали, что отныне между ними стена. Эту стену можно легко сломать, но это будет потом, в будущем. А сейчас лишь настоящий душевный разговор может сблизить их, пустить корни, которые уйдут глубоко в землю, и там, где стена не властна, сплетутся воедино, в единое «мы», вместо одиноких «я».
Самым страшным в этой ситуации был страх, что стена никогда не исчезнет, что сердце Элая ликует от свободы, оно радуется их разобщению и заранее готово сдать его врагам. С этого дня они не смогут быть вместе, они будут жить и существовать отдельно. А это значит, что Элай стал чужим, теперь у него будет своя, иная жизнь, ничем не связанная с моей. А когда мы снова встретимся, мы не будем уже знать друг друга.
Эндеру было горько и грустно, но он не расплакался. Он справился с охватившими его чувствами. Когда они сделали предателем Валентину, использовали ее как послушное оружие для его обработки, с того самого дня никакое горе не могло его ранить сильнее, снова заставить плакать. Эндер был твердо уверен в этом.
С этой злобой и ожесточением он решил, что достаточно силен, чтобы начать решающую схватку со своими настоящими врагами — его учителями.
11. Вени види вици
— Вы не можете серьезно относиться к подобному расписанию учебных боев.
— Совсем наоборот.
— Он получил армию всего лишь три с половиной недели назад.
— Я уже говорил вам. Мы сделали компьютерный расчет возможных результатов. Компьютер дал прогноз возможных действий Эндера.
— Мы должны учить его, а не устраивать вечные пробы на сверхвыносливость.
— Компьютер знает о нем больше и лучше, чем мы.
— Компьютер совсем не знаком с состраданием.
— Если вы хотите щадить и проявлять милость, то вам следовало идти в монастырь.
— А вы думаете, это все — не монастырь?
— Значит, это тоже на пользу Эндеру, мы подвели его к максимальному раскрытию творческого потенциала.
— Я думал, мы дадим ему года два побыть в должности командующего. Обычно мы проводим учебные бои не менее двух раз в месяц, но спустя три месяца, отведенные на сплочение новой армии. Это необходимый мизер.
— Есть ли у нас обычные два года отсрочки?
— Я знаю, я видел прогноз достижений Эндера через год. Но он абсолютно не пригоден, даже вреден, так как он продвигается намного быстрее, чем на это способен человек.
— Мы задали компьютеру условие, что наивысший приоритет получит субъект, остающийся в форме, после прохождения тренировочных программ.
— Понятно, до тех пор, пока он в форме…
— Послушайте, полковник Графф, вы единственный заварили всю эту кашу, несмотря на все мои протесты, вы помните…
— Я все помню, мне не следовало обременять вас своей виной. Я сам не столь жажду приносить в жертву маленьких детей ради спасения мира. Полимарт недавно виделся с Гегемоном. Кажется русские немного озабочены тем, что некоторые сверхактивные граждане развернули в сетях широкую дискуссию о том, каким образом Америка может использовать ИФ, чтобы ослабить, а затем и сломать позиции Варшавского Договора, лишь только исчезнет угроза баггеров.